Кто закажет реквием

же. Общественность адаптировалась к потрясениям. Причем под общественностью в данном случае понимаю, в основном, не массы, а наиболее активную ее часть — политиков, крупных чиновников, генералитет, офицерство в армии.

— Смею вас заверить, вы ошибаетесь, — сказал «фон Зюлов», — и довольно сильно ошибаетесь. А что там у вас насчет «во-первых»?

* * *

Необходимая ретроспекция.

17 августа 1991 года, суббота.

Москва.

В этом здании, построенном из современных материалов по суперсовременной строительной технологии в березовой роще в конце Ленинского проспекта, должны были происходить встречи с разведками «дружественных стран». В число последних входили не только разведки стран социалистического лагеря, бывшей ГДР, но также и разведки стран Ближнего Востока.

Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как здание было сдано в эксплуатацию. В нем действительно побывали высшие чины из бывшей гэдээровской «Штази», нашедшие убежище в СССР, разведчики из Ливии, Сирии, Иордании, Египта.

Естественно, об этих визитах знал только очень и очень ограниченный контингент посвященных.

В середине августа здесь несколько раз собирались также люди, к разведке отношения не имеющие вообще или весьма опосредствованное. Об их встречах не знал никто, кроме них самих.

Встреча, происходившая сегодня, также была сверхконфиденциальной.

В небольшой комнате, разместившись на мягких диванчиках, сидели друг против друга два человека. Разница в их возрасте составляла два десятка лет. Старший вот уже почти три года являлся председателем Комитета госбезопасности СССР, а до этого тридцать лет проработал начальником разведки, ему пришлось терпеливо, ступенька за ступенькой, подниматься по лестнице власти.

Его более молодой визави хотя и проскочил быстро несколько этих скользких и крутых ступеней, но сейчас находился не на очень высокой должности: он был просто депутатом Верховного Совета РСФСР, то есть, хотя и самой влиятельной, самой большой, но все же только одной из республик, входящих в Советский Союз.

Однако нынешний статус собеседника председателя КГБ вводил в заблуждение последнего. Его вообще трудно было ввести в заблуждение в силу его профессиональной ориентации. Крючков знал, что нынешний депутат очень скоро станет фигурой очень значительной, точно так же, как пешка становится ферзем.

В свое время Владимир Александрович проглядел начало продвижения этой пешки. А теперь депутату оставалось несколько ходов по полям, где он ни одного раза не оказывался под боем. Что же, проход был просчитан не плохо. Любивший и понимающий шахматы Крючков не мог не отмстить данного факта.

А все началось с того самого момента, когда центр тяжести во внутренней и внешней политике стал двигаться с идеологии на экономику. На практике для очень многих это означало накопление средств любыми методами и способами.

Было время — настолько долгое, что его следовало бы охарактеризовать словом «всегда» — когда ПГУ добросовестно передавало «золото КПСС» дружественным партиям, чтобы те подрывали и расшатывали устои в стане противника, в странах, где социализм не строился или строительство оного не намечалось в ближайшие сроки.

Но вот подули новые ветры. С начала 1990 года практика передачи ПГУ денег зарубежным партиям, просуществовавшая чуть ли не семь десятилетий, была упразднена. КПСС стала заниматься коммерцией. Разные органы на самом ее верху, начиная от Академии общественных наук при ЦК КПСС и заканчивая Управлением делами оного, стали создавать разного рода СП, при создании которых доля заграничного партнера почему-то всегда оказывалась значительно меньше доли советской стороны.

Конечно, на это обратил внимание Шебаршин, но все сводилось к обычной констатации фактов — ведь все свершалось «руководящей и направляющей». И Крючков, видевший, что средства переправляются за рубеж, минуя теперь ПГУ и даже во многих случаях Международный отдел ЦК, среагировал тоже достаточно индифферентно, все по той же причине — он слишком долго был партийным функционером, чтобы усомниться в правоте и рациональности действий вышестоящих.

Но скоро — это было начало девяносто первого года — Владимир Александрович понял, что, во-первых, не только

Горбачев, но и подчиненное ему, Крючкову, грозное ведомство не контролирует ситуацию как в собственной стране, так и за рубежом.

Откололась Прибалтика, исчезла ГДР, ширились волнения в Закавказье. Все это были очень неприятные события, но они не являлись самым большим злом.

А самым неприятным для главы передового отряда партии являлся тот факт, что КГБ в ближайшем будущем рисковало остаться вообще без средств. Оставалось рассчитывать на деньги, выделяемые из бюджета, но и этот ручеек при таком мягкотелом президенте и генсеке, которым являлся Горбачев, мог быть стараниями левых сил вообще перекрыт до минимума.

Нужно было идти на компромисс — но не с левыми же силами, естественно. Надо было договариваться с теми, кто стоял за кулисами, манипулировал общественным мнением и за год-полтора сумел аккумулировать нешуточные средства.

Разведке не составило большого труда определить, что за очень многими операциями по перекачке средств из Союза за границу стоят люди, очень тесно связанные с этим не самым заметным пока депутатом ВС РСФСР, хотя внешне, надо сказать, депутат всем вышел — и ростом, и статью.

И Крючков поговорил с Бурейко в марте девяносто первого года.

Тот был предельно откровенным:

— Владимир Александрович, вы не можете не понимать, что Союз трещит по швам. Я не пророк, но думаю, не ошибусь, если скажу, что усиление центробежных тенденций приведет к тому, что уже через год от нас, то есть от России, уйдут все. Сейчас спасение СССР — в России, а спасение России, естественно, в СССР. Понятно, это должен быть совсем иной союз, в первую очередь без Горбачева на посту Президента. Вы же понимаете, что нельзя не считаться с мнением масс — идеология сейчас не работает, а силовое воздействие на них будет малоэффективным. Лучше всего сделать ставку на популярную личность, на харизматического лидера. Нам не надо тратить слишком большие средства на его избирательную кампанию — он и так станет Президентом России.

Но — это еще не все. Нам нужны особые права в составе нового Союза, созданного вовсе не на основе уже существующих соглашений.

Крючков понял, что этот очень серьезный крупный мужчина с несколько мальчишеским выражением лица — из-за оттопыренных ушей, наверное — пойдет очень далеко. Он не будет предлагать себя кандидатом на пост Президента — он предпочитает полутень яркому свету. Хотя высокие посты, дающие настоящую, реальную власть, наверняка будет занимать. Он не станет суфлировать первым лицам в государстве, как Бурбулис, понимая, что ошибки и просчеты первых лиц очень даже запросто могут быть списаны на суфлера. Но он более сговорчив, чем Бурбулис. С последним Крючков тоже встречался, и современный российский Макиавелли показался главе КГБ в чем-то даже слишком прямолинейным.