Кто закажет реквием

— В парке?

— Нет, не в парке, там ветрено и сыровато. В пивной лучше всего отдышаться. Да и поразмыслить можно. Сейчас у нас сколько? Почти девять часов. Если изменения не стишком коснулись этого забытого властями уголка столицы, то та пивная еще существует и функционирует с девяти утра.

Они прошли еще немного, потом впрыгнули в троллейбус, проехали, поглядывая на всякий случай в заднее стекло, пять остановок и вышли.

Пивная функционировала, но, как заметил Бирюков, интима здесь стало явно меньше. Теперь разливали автоматы, а кружек не было. Редкие еще с утра посетители использовали кто банки, кто пакеты из-под молока. Пришлось сбегать в соседний магазинчик, где имелось пиво бутылочное и баночное. Друзья-провинциалы не стали пижонить и взяли по паре бутылок «Золотого колоса». Вернувшись в пивной зал и став в угол поближе к свету, они, наконец, почувствовали, что им предоставляется возможность отдышаться.

— Да неплохо прогулка по Москве началась, — покачал головой Клюев. — Но вот что мне интересно, Николаич — как эти гады поступили бы, если бы мы вместе с Кириллом из дома выходили, а? Тоже попытались бы повязать? Но ведь они с нами двоими не справились, точнее, почти что даже с тобой одним — а насчет Кирюхи... — он опять покачал головой.

— Ну, не знаю, — ответил Бирюков. — Может быть, они и не подумали, что мы такими шустрыми окажемся. Для двоих или даже троих среднестатистических обывателей этого с лихвой бы хватило — пятеро обученных волкодавов да плюс еще этот полковник Дурындасов, хмырь красномордый. Преторианцы, блин. Ну их в задницу, Евгений, ты посмотри лучше, какая пронзительная осень стоит на дворе.

Да, парк, на который открывалось обозрение из широкого и высокого почти во всю стену — окна, был великолепен. Только тут никто, кроме южнороссийских пинкертонов, похоже, не обращал внимания на горящий вовсю костер осени...

— И правильно, — вещал краснолицый, очень коротко остриженный — очевидно, для нейтрализации солидной плеши — мужик в ветровке. — Пора уже этого чучмека, Хасбулата удалого, к ногтю. А то, е-мое, развел терпимость веры — сквозь черножопых в Москве уже не протолкнешься.

— Ну ты, бля, все в кучу смешал, — презрительно скривил губы его оппонент, бородач в клетчатой кепочке — При чем тут вообще черные? И при чем тут конкретно Хасбулатов? Да будь он хоть папуасом — он глава-законно-избранного-парламента. Конституцию ведь никто не отменял.

— Ну вот, — вполголоса констатировал Бирюков. — Вокс-попули-вокс-деи. Глас народа, стало быть, глас Божий. Никуда не денешься от проклятой политики. И в связи с этим хочу я заметить, Женя, — очень неприятен мне интерес этой самой стебаной службы охраны к нашим скромным особам. Стоп! — он вдруг замер, словно бы пораженный каким-то зрелищем за окном. — Да ведь он в Южнороссийске был! Ну да, около гостиницы «Интурист», я его там видел. Сейчас вспомню, когда. Так, стало быть, у нас сегодня двадцать второе... Среда. Точно, две недели назад, тоже в среду. Кондратьев к нам на следующий день заявился, в четверг к вечеру. Только, говорит, приехал, нападение на жилище, жена похищена... Кондратьев... Кондратьев... Слушай, а Кондратьев вообще-то здесь при чем?

— Кондратьев вовсе ни при чем, а при ком получается — при Полякове, — ответил Клюев. — Точнее — против Полякова. А тот, соответственно — против него. А еще против кого играл Поляков? — он наставил на Бирюкова указательный палец.

— Против нашего... — начал Бирюков.

— ... друга, — продолжил Клюев.

— ... Горецкого. А человек из Генпрокуратуры, который с Горецким должен был встретиться, проживал как раз в «Интуристе», перед которым я этого... погоди, как его... ага, Архипова встретил. Ну, брат, каша какая получается на постном масле — он что же, ради этого приезжал? Из столицы. По какой-то информации. Откуда информация? — рассеянно бормотал Бирюков.

Клюев не перебивал его. Уже не один раз приходилось наблюдать Бирюкова вот таким бормочущим, словно пребывающим в трансе, а при выходе из транса, как правило, выдающего очень даже нетривиальную мысль.

Так случилось и на сей раз. Бирюков зажмурился, словно бы стряхивая остатки сонной одури или наваждения, и очень спокойно сказал:

— Смотри, два разных случая с участием одного объекта — Генпрокуратуры. Сначала от них едет человек в Южнороссийск, наверняка созвонившись предварительно с кем-то — да с полковником Петляковым, вот с кем — и одновременно с этим человеком появляется Архипов, Потом едем мы, сообщаем Беклемишеву, что привезли «компромат», он кому-то звонит, мы договариваемся о встрече, ты встречаешься — и через два дня к нам заявляется этот опричник, требуя, чтобы мы следовали за ним. Мы-то за ним не последовали, но что следует из всего этого? Они либо прослушивают Генпрокуратуру, либо... — теперь уже он уперся указующим перстом в Клюева.

— ... либо у них там свой человек или даже несколько, — завершил логическое построение Клюев.

— Угу, а с кем мы этим открытием должны теперь поделиться?

— Наверное, с Яковлевым. Дескать, был я у вас позавчера, а вот теперь выясняется, что против вас играет очень

серьезная команда. Но боюсь, что не доберемся мы к нему, не доберемся... Теперь Яковлева и всю Генпрокуратуру, небось, еще более зорко «пасут». На дальних подступах к нему нас под белы руки и возьмут.

— Так сегодня утром уже брали, — заметил Бирюков. — Нам бы раньше догадаться, но кто же знал...

— Что будет революция?

— Угу.

— Надо было знать.

— Вот и я о том же. Ладно, Евгений. Сейчас мы окончательно отдышимся и выйдем позвоним. Тут у меня на 12-й Парковой один знакомый... одна знакомая живет. Мы ей и позвоним, и если она за это время никуда не уехала, не вышла замуж, да к тому же еще окажется сейчас дома, найдем у нее приют.

Знакомая не уехала, не вышла замуж — во всяком случае, Бирюков решил так по ее интонации — и не пошла на службу. Бирюков тут же затащил Клюева опять в тот самый магазинчик, где они брали пиво, купил бутылку «Распутина», полкило сыра, полкило конфет, упрятал все это в купленный здесь же полиэтиленовый пакет, и они направились в гости.

Поднявшись на улицу Первомайскую, друзья сели в трамвайчик, проехали в нем несколько остановок, и вскоре Бирюков уже звонил в знакомую дверь квартиры на четвертом этаже дома «хрущевской» постройки, но снаружи выглядевшего очень даже прилично.

Дверь им открыла женщина лет тридцати пяти, с волосами, про которые люди, имеющие поэтико-романтический склад интеллекта, говорят: «цвета меди». Лицо у женщины слегка продолговатое, глаза серые, разрез глаз широкий. Клюев отметил про себя, что вкус у Николаича весьма неплохой.

— Ну, Наталья, — Бирюков не был похож на себя обычного, — целоваться будем?

Не дожидаясь разрешения или ответа, он шагнул через порог, слегка наклонился и поцеловал женщину в щеку.

— Э, — спокойно отметила Наталья, — уже начали причащаться с утра.

— Наташа, — Бирюков сделал широкий жест в сторону Клюева, — вот это мой друг и коллега. Зовут его Женей. А это, Женя, Наташа, тоже мой друг и тоже коллега — правда, бывшая коллега. Были времена, когда я занимался проклятой наукой.

Да, они действительно были коллегами, даже заканчивали один и тот же факультет одного и того же вуза — приборостроительный МВТУ, только в разное время.

Бирюков сразу принялся удивительно споро и удивительно активно помогать хозяйке накрывать на стол.

— Это будет ранний обед или поздний завтрак? — улыбаясь, спросила Наталья.

— Это будет второй завтрак, ланч, — наставительно заметил Бирюков, — за ним полагается много пить и мало есть.

— За ланчем?

— А когда же еще пить? Обед у них там в семь вечера. Разве можно успеть с семи до ночи напиться? И не посидишь толком.