Кубок войны и танца
Шрифт:
Я шёл и думал, что в космос полетел первым я, а не Юрий Гагарин.
«Гагарин – главный герой фильма „Шоу Трумана“».
Купил семечек голубям, пошёл по базару, передо мной двигалась девушка, в чёрной юбке, в чёрных колготках. Я возжелал её, безумно и судорожно. Захотелось броситься перед ней на колени, просить, умолять быть со мной, брать семечки с моих ладоней, вспархивать, улетать. Девушка села в машину и уехала. Я состарился ещё на десяток лет.
«О цветок, разреши мне сорвать тебя, сделать своим, посадить в вазу, чтобы ты в ней состарился, оторванный от земли, и погиб. Я хочу наблюдать твою смерть».
Была глубокая ночь. Я смотрел страницы в инете, разных красивых девушек, то есть сходил с ума, мне понравилась Стеф, живущая в США, далеко от меня, окружённая лайками и комментами, вниманием
«Стеф, я подарю тебе свою книгу, чтобы ты скакала в ней на коне, окружённая пламенем, ночью, огнём и сном, я раскатаю твои бёдра на столе, пройдусь по грудям твоим скалкой, они превратятся в тонкие лепёшки, которыми мы накормим голодных детей, мы сходим в Тау, где будем есть бургеры, пить кока-колу, материться, сорить, курить, нас выведут, отпустят на волю, я возьму тебя за руку, но она выскользнет, полетит, затеряется в небе, но будет сбита орлом, падёт, небольшая ласточка, к моим вековым ногам, и я подыму её, отряхну, расцелую: длань, что погибла в небе. Я знаю, это не беда, твои руки – это хвосты ящериц, которые ты отпускаешь, когда тебя хватают за них, но они отрастают снова, наносят макияж, красят губы, брови, глаза, пишут далёкие и честные письма, наполненные рабами, словами, бочками с вином, нежностью, арматурой, камнем, гранитом, мрамором. Мы увидимся там, где никогда не увидимся. Интернет – глобальный обман или гигантская правда. Он приближает душу, но удаляет тело. Твой ликстановится ближе, а плоть отходит назад, теряется и поёт. Чугунную с небом песню. Но если я обращаюсь ко всему миру, если я новый пророк, то я несу ответственность и за тебя в том числе, меня касаются твои ухажёры, парни, бигуди, локти, месячные. Ты нужна так, как уходит ночь и начинается день. Вечный, иначе – бог».
Я чувствовал любовь, этот таран, сотрясающий мою комнату, разносящий в щепы дверь, пыльный ковёр, трёхдневную щетину, усталость, лень, носки, валяющиеся на полу, божий день, чёртову ночь. Рукописи, очки, тишину.
«Я возьму охапку снега, брошу её к твоим ногам, твоё платье заскользит вниз, упадёт и растает, на снегу ты будешь распята и вечна, здания в США встанут друг на друга, чтобы тебя увидеть, голую и порывистую, похожую на статую Афродиты, выпадающую как дождь и град, кружащуюся, подобную дереву, на котором я повешусь, если ты мне откажешь. Протяни мне свою руку между моих дланей, пусть твой поезд проедет по моим рельсам, везя горючее, дрова, машины, коней. Я должен припадать к твоим бёдрам, будто в припадке, я должен взбивать твою душу и спать по ночам на ней. Мы должны сделать так, чтобы на земле были только боги, ни одного человека, тогда вселенная откроется нам как банка тушёнки, паштета или тунца. Мы полетим к звёздам, как мать укладывает ребёнка спать, отец приходит с работы, дочь покидает дом. Иначе – конец, мы просто будем счастливы, будем наслаждаться друг другом во всей полноте, так как не знаем языков друг друга, и умрём в один день, в один час. Эта радость будет приравнена поражению, потому что мы ничего не узнаем, а просто догорим, выключимся и выйдем из строя, как прибор или как солдат. Сейчас темно, тяжело, а я пишу тебе эти слова, наполненные любовью, пухом, перьями, мякотью абрикоса, персика, порохом, сталью, громом. Я должен собрать в кулак всю свою страсть, всю свою волю, все слова и воздействовать на тебя, поднимать тебя ввысь, на встречу с самой собой».
Я сел за стол, устал, закатился. Уронил свою голову.
«Огонь, если красен, – кровь».
Мне нужна была девушка, не знающая моего языка, чтобы тайна жила, а избранница оставалась загадкой.
«Я уйду в мир фантазий и грёз, которые лопаются над землёй и идут дождём, градом, молнией».
Я смотрел на её ноги, специально созданные для старости, для морщин, для набухших вен, содержащих в себе мух, ползающих внутри, я понимал неизбежность плохого, но я хотел вложить всю свою силу в то, чтобы её бёдра, голени, щиколотки навсегда были молодыми, восходили и жгли.
«Секс, который не приводит к зачатию, есть выстрел холостым патроном. Ведь никто не убит».
Во сне я вошёл в огромное здание, поднялся по лестнице и попал в объятия полной девушки, которая повела меня за собой, привела в компанию, пьющую пиво и едящую чипсы. Один
из парней пожал мне руку, плюнул на неё и растёр. Второй улыбнулся. Девушки отвернулись. Дальнейшее поплыло, я видел только свой побег, как я очутился в подвале, где висели туши свиней. И в них метали ножи. От одного из которых я встал. От моего пробуждения пахло касторовым маслом, Англией и вином. Я прошёл на кухню и выпил холодный сок.«Мой потолок отодвинут. Одной своей строчкой я достигаю бога, звёзды и вечность».
Я посмотрел футбол. Стало совсем тоскливо. Встал и прикончил моль.
«Верить в меня – поставить меня над собой. Но сейчас всё иначе. Я есть никто и ноль. А так мы не достигнем бессмертия, а, скорей, все умрем. Ведь люди не хотят, чтобы какой-то чужеземец стал главным. Ведь Христос нигде не еврей. В России он русский, а в Грузии он грузин. А я повсюду есть я. Никто не хочет моей победы. Все ждут моего поражения. Распада и разложения. Того, что исчезну я. Как все падают на забившего игрока, отмечая гол, так все легли на меня, только с обратной целью. Чтоб не дать мне взойти. Так устроена жизнь. Чей парадокс в том, что всё выглядит так, будто ничего такого не происходит. Все покоятся на мне, то есть просыпаются, умываются, чистят зубы, идут в туалет, завтракают, едут на учёбу, работу и так далее и так далее. Я есть никто и всё».
Я хотел пить, но боялся, истончённость, иссечённость моего сознания пугала, мне казалось, что после бутылки вина или виски я не очнусь, мой ум покинет меня, уйдёт, что я буду ходить по улицам и реветь, диким зверем, машиной, и меня запрут в клетку, удалят от людей, деревьев и птиц.
«Человек есть футбол, в него играют его жизнь и смерть, победитель один».
Я нёс в себе такое существование, которое было очищено от примет времени, потому что было насквозь пропитано им.
«Безумие – от недостатка или переизбытка ума».
Я вышел в почтовый ящик. Пришло письмо от знакомой с пьесами драматургов, современных, чужих, иных. Я полистал их пьесы.
«Талант драматурга зависит от количества съеденной им пищи на завтрак. На обед и на ужин. От того, сколько он сможет переварить. Это самое главное, потому что иное – враг».
Вспомнил минувшие годы, когда у меня не было компьютера и я ходил в гости к друзьям, отправлял на конкурсы и в журналы свои тексты. Тогда я мечтал о собственном интернете. И вот он появился у меня несколько лет назад. Стало удобно писать. Только вот одно меня озадачило. Раньше появлялись публикации, приходили положительные ответы, были победы в конкурсах, а теперь всё стало намного реже, почти что исчезло, ни публикаций, ни премий. Так повернулась жизнь.
«Что рисовал Модильяни? Он рисовал фашизм».
Не мог просто так мыслить, без привлечения тела и остального с ним. Думая так: хорошо бы Наполи победил Рому – чувствовал волнение, шторм, ураган в организме, потому что солгал, болея и за вторую команду, симпатизируя ей.
«Я снимаю со слов кожу перед тем, как отправить их в кипящую воду моего текста».
Записал в дневнике:
«А мы… мы смотрели на звёзды, думая об их печали, хотя старились именно мы. Теперь нам плевать на них, потому что это обман».
Сходил на базар, купил хлеб, тыкву, сок. Закурил сигарету. Обратил внимание на девушку. Она посмотрела на меня. Долгим и смачным взглядом. По асфальту уйдя.
«Война есть всегда. Она – вода. Она может шуметь океаном, а может идти дождём. Быть гигантской массой и глыбой или быть маленькими каплями, пронизывающими всё».
Я закашлялся. Ощутив холода. Кавказские горы, которые окружили меня, подбросили моё тело и не стали его ловить.
«Человек признаёт только то, над чем он чувствует своё превосходство. Потому добиваются успеха посредственности и мёртвые».
Вспомнил свой сон. Он был простым. Я стоял перед подъездом, где собрались главнокомандующие всех видов войск. На них были написаны марки вин. Сами вина присутствовали тоже. Громко кричал английский адмирал, наклоняясь ко мне, я не понимал ни слова, потому, в определенный момент, я схватил креплёное вино и побежал в подъезд, добрался до седьмого этажа, толкнул незапертую дверь, вошёл в пустую квартиру, подключил вино к телевизору и сел играть в черемшу.
«Люди умирают потому, что умереть проще, чем стать богом. Быть ничем выгодней. Пустотой, синевой».