Куда кого посеяла жизнь. Том VII. Повести
Шрифт:
Я просто скажу то, что знаю, и не более того. И если где-то с 1944 года, уже сам помню большинство наиболее запоминающихся фактов, то первые годы фашистской оккупации, помню что-то отрывками, поэтому добавляю все из устного архива семьи. Может быть не всем это будет интересно, но – что было – то было, а там, как говорится, на любителя. Я не журналист, и не выдаю сенсаций. Я – Свидетель. И то, что расскажу, пусть пойдет, как обвинение захватчикам и в назидание потомкам…
Война в Слободзею, пришла в начале августа сорок первого года. Полтора месяца наши войска, сдерживали наступление фашистов от границы СССР по реке Прут, до Днестра, а потом отступили к Одессе.
Противник практически обошел с севера Тираспольский укрепрайон, форсировал Днестр и оккупировал Приднестровье. Нам, жителям села Слободзеи, большие военные операции были неведомы, но уже в начале августа, в селе были румынские войска. Румыны закрепились надолго и пробыли у нас почти три года. Судьбе было угодно познакомить нас (семью нашу) с двумя разновидностями оккупантов, – и румынами, и немцами, но об этом – попозже.
Обстоятельства сложились так, что часть наших войск, находящихся в Слободзейском регионе, чтобы не быть отрезанными от основных сил нашей армии или окруженными прорвавшейся через Днестр мощной немецко-
Хватали все подряд, что надо и не надо. Магазины, пекарни, склады, мастерские. Здесь – главное было –успеть! Особенно досталось в этом плане Слободзейской войсковой части. Там было что брать – от кроватей-постелей и до складов с имуществом и продовольствием. Военные многое увезли с собой, но ещё больше – не смогли увезти. За других я не знаю, но два моих дяди, младший брат матери и его двоюродный брат (14 и 16 лет) тоже поучаствовали в этом процессе: успели сделать всего два рейса. За первым разом принесли домой по два противогаза, где-то закопали со страху и так до конца жизни и не нашли; вторым рейсом притащили домой огромное зеркало. Нашли его в кустах, видно у кого-то не хватило сил его забрать. Зеркало было шикарное, где-то с царских времен, толщиной миллиметров в 10 и в такой ажурной посеребренной оправе. Тяжеленное и на всю стену, от пола – до потолка. Наш сосед через дорогу, дед Максим, на ручной тележке, тоже успел сделать два рейса и привез в дом восемь или десять мешков офицерских галет (сухарей), думал им с женой на всю войну хватит….Но оказалось то были не сухари, а дрожжи…В сырой комнате, они начали разбухать, разрывать мешки, а позже из них полезли черви….
Все это было прелюдией к будущей нашей жизни при оккупации. Дольше всего люди грабили винные склады, на государственном винном пункте. Любители выпить там отоваривались по « полной» программе. Они сразу, напивались до предела, потом набирали вино в посуду и уносили с собой. Там их и застали вошедшие в село новые «хозяева»– румыны. Они с большим трудом освободили винные склады от «любителей – грабителей», стоявших уже по колена в вине, при этом им пришлось даже стрелять по бочкам.
Мой прадед Еремей, когда наши войска ушли, перешел жить в свой дом, который у него отняли при «раскулачивании» в 1929 году и устроили там колхоз им. Молотова. Приходя к нам, рассказывал, что, как только румыны вступили на территорию колхозного двора, первым делом обшарили продовольственный склад, наскребли там пару ведер кукурузной муки; тут же в большом котле сварили традиционную мамалыгу (густая такая каша), сняли колхозные ворота, вывалили на них ту мамалыгу, а потом всем подразделением, общипывали её ладонями и с радостью ели, запивая из фляжек водой от стоящего рядом колодца. Все это как бы говорило: – мы пришли и – надолго.
С этого времени в селе началась новая жизнь. В то время официально существовало как бы две Слободзеи – русская часть и молдавская часть. Со своими отдельными управленческими органами, церквями, рынками, почтовыми отделениями и т.п. Румыны очень оперативно создали местные органы власти, может они их и раньше подготовили – не знаю. Вместо сельского совета у нас на русской части, появилась «примария», а в качестве «главы сельской администрации» –Примарь – неказистый такой, сухощавый, молодой ещё военный, но сверх активный. Звали его «Петря», наши люди за глаза, называли его «Петрика», скорее всего за маленький рост. Официально – «домнул(господин) примар» и никак иначе. Иначе скажешь – значит, будешь побит плеткой. Был у него всегда под рукой этот инструмент, кожаная сплетенная плеть, с шариком на конце. Без неё примарь не ходил по селу, никогда.И использовал её десятки раз в день, по поводу и без повода….И без разбора – старик перед ним или ребенок, прав или виноват.Все мы были только виноваты.Более полную Характеристику этого «героя», можно прочитать в материале «Примарь». Он не знал русского языка и за почти три года, не выучил ни одного русского слова, из принципа. Может и выучил, но не пользовался русскими словами. Зато он привез с собой где-то из-под Кишинева, бугаеподобного мужика с украинской фамилией, то ли украинского молдованина, то ли молдавского украинца, свободно владеющего тремя языками – румынским, русским и украинским. Сделал его старостой на русской части села, то есть правой рукой в своей епархии. Если сам примарь был жестоким властелином в селе и в полной мере пользовался этим правом, так как за ним стояла королевская Румыния, законы военного времени, официальный румынский курс на колонизацию так называемой Транснистрии ( Заднестровья, территории между Днестром и Южным Бугом), отданной Гитлером под административное и хозяйственное управление Румынии и дальнейшее «выселение» (читай уничтожение) «чуженационалов», то староста был просто бандитом, люто ненавидящий не только все советское, но и всех проживающих в селе людей.Не знаю, может он был когда-то наказан властью или людьми, но он всех нас, готов был уничтожить, но перед этим , еще и обобрать.
Судьбе было угодно, чтобы пути именно нашей семьи, ничем не примечательной, пересеклись по жизни с этим зверем, а потом пересекались с ним ещё много раз. Новая румынская администрация решила заставить население работать, чтобы хоть частично возместить понесенные потери Румынией в начавшейся войне. Был издан приказ о трудовой повинности, согласно которому, лица от 16 до 60 лет, должны были работать.Прошли переписи трудовых ресурсов, обошли каждый двор и всех трудоспособных поставили на учет. И вот здесь случилось то, что случилось. Староста увидел мою маму: молодая, красивая, 9 классов образования и решил взять её к себе на работу. Договорился с примарем. Бабушка, мать моей мамы, быстро собрала кое-какие вещи, и мама ночью ушла в Одессу. Пешком. Двое дядей её сопровождали. Тогда еще
можно было пробраться в город без особых проблем, тем более женщине с детьми. Пацаны через двое суток вернулись, а мама так и скрывалась у родственников в Одессе, пока не пришли наши, весной 1944года.Через некоторое время, к нам в дом буквально вломился староста с двумя румынскими жандармами и начал кричать: -«Почему твоя дочь не выходит на работу в примарию!?» Бабушка ответила, что дочка, как узнала, что её хотят взять на работу румыны – сразу ушла из дома – куда неизвестно. Как ни измывался над ней староста – так ничего и не добился. Уходя, он пообещал нам устроить «веселую жизнь». И слово свое сдержал….
Потом, пришли румынские солдаты и застрелили нашу привязанную на цепи собаку, на второй день, пока мы были на огороде, со двора увели дойную козу. Бабушка ходила к старосте, просила, мол, и так кушать нечего, а у нас маленький ребенок, хоть литр молока в день и то жизнь. Староста только смеялся и отсылал её к румынам – иди мол, спроси у них, только они давно твою козу съели.Потом переловили наших кур. В селе были установлены подворовые очереди на транспортные работы. Людям выпадало раз в неделю или в месяц, за чем-то ездить, что-то возить-грузить, а моих дядей посылали в поездки по два раза в неделю или раз, если далеко. В 1941 году, они, на волах с повозками, несколько недель собирали и свозили трупы румынских солдат на всем их пути от Днестра – до Одессы, и у самой Одессы. Их там столько наложили наши, что можно было бы, наверное, половину Румынии ими застелить. Потом – расстреливали евреев и коммунистов – собирали тела в большие ямы, засыпали землей, пересыпали хлорной известью. Дяди рассказывали, что местами земля ходила волнами – многих живьем бросали в те, огромные ямы. Так вот на все такие страшные и неприятные работы, староста старался послать моих дядей. Какие там «Дяди»! Одному 16, другому 14 лет! Иногда ночью он выставлял засады у нашего дома, надеясь, что мама придет проведать. Не дождался.
Постепенно жизнь в селе вошла в какой-то тыловой ритм. Фронт был далеко, на Волге. Мы ничего не знали, где, что и как. Никто нам ничего не сообщал, а внешней информации не было.
На первый Новый год в оккупации (1942), скорее всего, это было католическое Рождество, из волости приехала группа немецких солдат, спилили во дворе, где жил примарь, дерево туи, установили на стадионе возле украинской школы ( примарь как раз и жил возле этой школы, в угловом доме и, наверное , был инициатором того торжества), что-то вроде ёлки, навесили на неё конфет, разноцветных бумажек, обложили соломой вместо снега. До вечера поставили часового, а с наступлением темноты, устроили себе Рождество, пели, плясали, даже стреляли.Потом подожгли солому и на машине уехали. Наблюдавшие за всем этим «празднеством» наши пацаны, бросились к «Елке» за конфетами. И тут началась беспорядочная стрельба. Немцы положили в солому под елку, несколько десятков патронов в пулеметных лентах и, когда солома загорелась – патроны начали взрываться. Слава Богу, всего двое ребят были ранены, остальные в испуге – разбежались. Кто-то видел, что немцы недалеко отъехали, стояли в переулке и наблюдали все последствия, вдоволь насмеялись , только потом – уехали.
С девяти вечера, да шести утра, в селе был установлен комендантский час. Без спецпропуска, ходить было запрещено. Ну, у нас какие могли быть пропуска!? Да и ходить чего было по ночам? Ну, конечно, если кому-то было надо,…то ходили. Румыны патрулировали по двое: темень, грязь, никаких там у них фонарей тоже не было. Как-то раз, еще в первый год оккупации, – идет патруль, а у деда Сергея (наш сосед, через дом) куры спали (гнездились) во дворе, на вишневом дереве. Ну куры как, – спокойно сидеть не могут -ко-ко-ко, да ко-ко-ко. А тут – патруль, двое солдат с винтовками. Услышали, что куры где-то рядом – подошли. На улице – абсолютная темень и никого. Румыны поставили винтовки под стеной и, чтобы было меньше шума, один стал другому на плечи и давай тем курам шеи сворачивать. Закончили, собрали курей и ушли.Уже в конце улицы кинулись – а где винтовки!? Вернулся один из них назад – а винтовок –нет! Обшарил всю стену –нет! Отнесли курей к себе, взяли керосиновый фонарь, опять пошли к тому месту, обыскали весь дом снаружи – нету!
На другой день, где-то к обеду, эти горе-патрули, пришли к деду Сергею домой, принесли трехлитровый бутыль вина и вареную курицу ( из тех, что вчера у него реквизировали). Дед Сергей был опытный человек, старый солдат, воевал еще в японскую кампанию (1904 года), был даже вахмистром.Уже много лет подряд, он вечерами всегда выходил в палисадник, садился на глиняную завалинку с торцевой стороны дома, выходящей на улицу, и там почти всю ночь сидел, наблюдая за уличной жизнью. Он многое мог бы рассказать о ночной жизни села, но ни с кем никогда этим не делился, по причине того, что был не то не многословен, а скорее – малословен. Из него, каждое слово надо было буквально выдавливать.И в тот вечер, когда румыны «реквизировали» его курей, он тоже сидел на завалинке, все видел и слышал. Когда воры ушли, он забрал их винтовки, образца времен наполеоновской армии и спрятал так, что никто об этом не узнал, пока наши не вернулись в село.
А на другой день, дед, конечно, ждал «гостей». Он сказался больным, укрылся стеганым одеялом, распарился и раскраснелся. Жена побрызгала на него водой для пущей достоверности, и дед встретил вчерашних патрулей достаточно больным видом. Жили они вдвоем с бабкой, детей у них не было. Когда румыны пришли в дом, их встретила хозяйка, с трудом объяснила по – молдавски, что дед, мол, неделю лежит в постели, весь горит, наверное у него малярия или тиф, которыми он уже болел когда-то, и показала им больного в кровати. Услышав про малярию и тиф, солдаты пулей вылетели из дома, но спросили хозяйку – не видела ли она винтовок во дворе. Слова «Мошул» (дед) и «Пушка» (ружье) никакого действия на бабку не возымели, ибо она действительно ничего не знала. Румыны, для порядка, еще раз осмотрели весь двор и огород, понятно, что ничего не нашли. Соседей тревожить не стали, чтобы не предавать скандал огласке. Так и ушли с вином и курицей. Через несколько дней, через других патрулей, стало известно, что тех любителей курятины, на второй день арестовала румынская жандармерия, а потом их пытали в гестапо и –расстреляли,– за утерю или передачу врагам, личного оружия в военное время…Война есть война…. Почему именно гестапо? Дело в том, что внешне управление в так называемой Транснистрии, вроде бы находилась в руках румынских властей, но, начиная уже с волости и выше, параллельно работали германские органы – СС, гестапо и т.п. Они не занимались экономическими и хозяйственными вопросами региона. Они выполняли надзирательно – контрольно-карательные функции с тем, чтобы их младшие друзья – румыны, не допускали каких либо стратегических(политических, военных и т.п.) ошибок.