Куда приводят мечты

– Э…

Я взяла гитару, без единой мысли о том, что сыграть. На ум приходила только лирика вроде романсов и Земфиры. Это в данном случае губительно и может вызвать повышенную сырость в комнате.

Пальцы пробежались по струнам, и я одновременно с Викой узнала мотив, который наигрываю. Вот что значит рефлексы. Я запела, отметив, что Нами чуть улыбнулась:

– Моя бабушка курит трубку,

Чёрный-пречёрный табак,

Моя бабушка курит трубку

В суровый моряцкий затяг.

Волна начала кивать в такт и отбивать ногой, так что терапия вроде бы действовала. Отставив кружку, она подперла голову рукой, кивая.

Моя бабушка курит трубку

И обожает огненный ром,

А когда я к бабуле

Заскочу на минутку,

Мы с ней его весело пьём.

У неё ничего не осталось,

У неё в кошельке три рубля,

Моя бабушка курит трубку,

Трубку курит бабушка моя!

Нами поднялась со своей койки, чуть подрыгиваясь, а потом вдруг закружилась, присоединяясь ко мне:

Моя бабушка курит трубку

И чертит планы захвата портов,

А потом берёт в плен очередную соседку

И продаёт её в бордель моряков.

Та становится лучшей шлюхой,

Та становится женщиной-вамп,

У неё голубые корсет и подвязки,

А на шее атласный бант.

– Бросай гитару, Дьявол! – крикнула Нами, кидая в меня подушкой. Я увернулась, и мы продолжили орать:

У неё ни черта не осталось,

У неё в кошельке три рубля,

Но моя бабушка курит трубку,

Трубку курит бабушка моя!

Захотелось ржать. Дико и без остановки. Это была другая сторона истерики, но лучше уж проораться. Сцепившись с Нами за руки, мы закружились, выдавая следующий куплет. Помнится, на концерте «Неприкасаемых» именно на этой песне мы голос-то и посадили.

Моя бабушка курит трубку

В комнатёнке хрущёвки своей,

Моя бабушка курит трубку,

И сквозь дым видит волны морей.

Её боятся все на свете пираты

И по праву гордятся ей

За то, что бабушка грабит

И жжёт их фрегаты,

Но щадит стариков и детей.

За то, что бабушка грабит

И жжёт их фрегаты,

Но щадит стариков и детей.

Мы вспрыгнули на койки и запрыгали с кровати на кровать:

Хоть у неё ни черта не осталось,

У неё в кошельке три рубля,

Но моя бабушка курит трубку,

Трубку курит бабушка моя!

– Ух, еее… – свалилась порядком раскрасневшаяся Волна на койку Тигрицы.

– Че-то неожиданно проперло, – хрипло согласилась я, садясь на свое место. – Что с Хиданом-то делать будешь?

Почему-то сейчас этот вопрос казался уместным. Наверное, потому что я знала, что на данный момент Вика немного побесилась и кидаться не станет.

– Не знаю. Ничего не хочу с ним делать. Смотреть и то противно. Хочется на миссию. Думаю, это сейчас лучший вариант для меня, чтобы…

– Я понимаю, – кивнула я. – Но Пейна пока нет, сама знаешь, он только вчера свалил на миссию, так что пока не вернется, тебе по-любому не свалить подальше.

– Угу. По ходу меня вырубает.

– Еще бы. Бухать всю ночь. Спи.

Я прихватила курева и выскользнула из комнаты, столкнувшись на входе с Олей.

– Как она?

– Снова спит. Но уже на порядок лучше. Дей с Торой отчалили?

– Да. Ту-ту на белой птице.

– А Машка-то где? – запоздало припомнила я, что нигде не видела Касуми.

– Она отсыпается в мастерской у Сасори, куда путь всяк простому смертному закрыт.

Я улыбнулась. Ну хоть у кого-то из нас личные отношения цветут и пахнут, как клумба у заядлого садовника, причем без подкормки гавном. Не то что у нас с Итачи.

Выйдя из штаба, я уселась на давно облюбованный камень и закурила. Первая затяжка самая крутая. Чуть подержав дым во рту, я выпустила его на волю, прикрыв глаза, окончательно утрясая в себе это веселое утро со всеми его чаепитиями.

– Грустишь?

Рядом со мною вылезла черно-белая башка Зецу. Отлично. Только ФСР мне сейчас и не хватало.

– Наслаждаюсь одиночеством, так что, будь добр, свали обратно.

– Что, Учиха дал отставку?

– Кажется, Дьявол велела тебе вернуться туда, откуда пришел, – холодно вступил в разговор Итачи.

Интересно, сколько он стоял где-то там за спиной? Или же только что вышел и услышал последнюю фразу? Да не, тогда бы я уловила, как отодвигается каменная глыба.

Я обернулась (не удержалась) и увидела его ближе, чем думала, да к тому же с активированным шаринганом. Ох, валил бы Зецу… Что-то подсказывает, что если этот кактус сейчас не удерет, то ничто ему не поможет. Надо же, как Итачи разозлился. Я думала, он и не умеет, а тут такая эмоция на вшивую фразу этого фикуса-переростка. А сколько экспрессии-то!

Фыркнув, я с интересом наблюдала, как Зецу драпает, втягиваясь под землю все глубже, пока не исчез совсем. Итачи обошел вокруг, вернув глазам привычный темный цвет, и присел передо мной на корточки, осторожно взяв меня за руки. Я не мешала его действиям, ожидая, чего путного он мне сейчас в уши зальет.

– Акумэ… – Учиха заглянул мне в глаза. – Прости. – Он потянул меня за руки, и я чуть склонилась. Пока не для поцелуя, и он хорошо это понял.

– Не нужно делать, чтобы потом не извиняться, – отметила я, успешно выстаивая под его взглядом. Требую ордена за такой подвиг!

Он притянулся к моему уху и прошептал:

– Дело не в том, что ты сказала. Я хочу тебя. Очень. А в такие моменты, как сегодня утром, еще больше. Но я не хочу, чтобы это произошло в штабе, где каждая комната, как проходной двор.

Блять, Киркорова мне в дедушки, Пугачеву в бабушки. Мне достался чертов рыцарь со всем багажом моральных ценностей и принципов. Нет, я вообще-то и любила его иногда за них, а иногда и вопреки, но кто же думал, что эти самые принципы способны так выбешивать?