Куда пропали снегири?

– Спасибо тебе, Шотик.

– Ну будь здорова, теперь доберёшься, здесь уже недалеко.

Удачный день. И Шотика встретила и мужа позвали быстро.

– Меня сегодня Шотик подвёз, он тебе поклон шлёт.

Лейла выкладывала из сумки пакеты, а сама торопи­лась поделиться новостями. Шотик поклон не переда­вал, но, конечно, хотел передать, какая разница мужу.

– У меня всё хорошо, кукуруза подрастает, скоро цапать надо. Кручусь, ничего, успеваю.

Муж молчал. Был он сегодня какой-то очень сосре­доточенный. Осунувшееся лицо, глаза впали, поверх клетчатой выцветшей рубашки брезентовая роба, пыльные сапоги. Лейла почувствовала, что готова расплакаться от жалости к Аслану, вот и тараторит, вот и отвлекает сама себя:

– У соседей сын вернулся из армии, хлеб-соль дела­ли. Я помогала. А бабушка у нашей учительницы сов­сем слабая, со дня на день ждём...

Муж молчит.

– Что с тобой, Аслан? Ты не в себе будто.

– Сядь.
– Аслан до боли сжал её руку, она ойкнула, села.

– Я хочу тебе сказать, Лейла, очень важную вещь. Мне ещё долго мотать мой срок. 10 лет - это почти жизнь. А ты молода. Я решил... я решил, что тебе надо устраивать свою жизнь - выйти замуж. Да, да!
– Ас­лан почти крикнул на неё, когда она отчаянно замота­ла головой.

– Тебе надо выйти замуж. Найди человека вдовца и будь ему женой. Перейди к нему в дом хозяйкой, а наш дом заколоти. Я буду спокоен, что ты не одна, не пропадёшь.

Лейла тихонько плакала. Худенькие плечи её вздрагивали, она вцепилась в Асланову руку. Совсем недавно отпраздновали они свадьбу. Старики ещё вспоминают, какое отличное вино подавали на ней. Лейла - сирота, у неё никого нет. А Аслан человек, несмотря на молодость, очень самостоятельный. Кол­хоз выделил молодым дом, корову купили, сад манда­риновый, виноград, живите-радуйтесь. Да только не успели порадоваться. Аслан с другом возвращался с поминок, друг слегка ослаб от выпивки, Аслан ре­шил его выручить, сел за руль. И - на полном ходу врезался во встречную «Волгу». Водитель «Волги» насмерть, женщина, сидящая сзади, с многочисленны­ми переломами, еле спасли.

Слёзы молодой жены, суд, приговор. Сначала всё было как во сне, но теперь, когда позади полгода, понял Аслан почём тюремная баланда и что хлебать её ему очень и очень долго. А Лейла? Она совсем не приспособлена к жизни, она пропадёт одна. Аслан решил спасти Лейлу от одиночества. Знал, она не захочет слушать, но знал также, если он настоит, она не ослушается, не посмеет, абхазские обычаи этого не допускают. Долго не решался. Сегодня -сказал.

– И ещё - отныне не приезжай ко мне. Считай, что мужа по имени Аслан у тебя в твоей жизни не было. Если не послушаешь, зря время потеряешь, я к тебе не выйду.

Жестокий разговор. Аслан понимал, что рвёт по-живому, но знал также, что лучше сразу, отплачет, отскорбит, жизнь возьмёт своё, Лейла молодая, почти девочка, куда ей десять лет тянуть лямку вдовы. Нет, не допустит он этого.

Лейла не помнит, как доехала до дома. Ровно через месяц она, конечно же, опять подходила к тюремной проходной. Только напрасно ждала на солнцепёке, напрасно вглядывалась в небольшую щель в заборе. Аслан не вышел.

Как плакала она, обняв свою подругу Гунду. Рас­сказывала, перескакивала с одного на другое, Гунда успокаивала, а потом вдруг сказала:

– Я знаю такого человека. Он живёт недалеко отсю­да, сразу за ущельем небольшое село. Год назад жену схоронил, детей у них нет. Его зовут Элизбар. Он со­сед моего старшего брата, брат с ним поговорит.

– Гунда, я не хочу замуж! У меня есть муж, я люб­лю его.

Опять плакала, опять причитала. Да только - успо­коилась.

Элизбар уверенной походкой вошёл в просторный двор. Сел под инжиром в холодке. Лейла вышла к нему с кувшином вина и стаканом. Он пил вино большими глотками. Сам большой, широкоплечий, основательный.

– Вот что, Лейла. Твой Аслан прав, негоже тебе, та­кой молоденькой, одной оставаться. Да и я вдовец, мне хозяйка нужна. Переходи ко мне. Только я сейчас кры­шу у амбара перекрываю, вот закончу и приду за тобой. А пока здесь помогу. Как, кукуруза-то уродилась?

Наутро он уже вовсю цапал кукурузу на Лейлиной делянке. Через день вычистил ей коровник, починил проводку. Он приходил утром, переодевался, шёл в огород, выгонял скотину - мало ли забот в деревен­ском доме, оставшемся без мужских рук.

Спустя время он опять завёл с Лейлой разговор о женитьбе:

– Дом у меня небольшой, с вашим не сравнить. Да­вай так - мне тут по нормальной цене доски предлага­ют, я сделаю пристройку к дому, тогда тебя к себе и заберу.

Затеял пристройку. Но Лейлу по-прежнему не за­бывал, приходил, помогал, брал на себя самую тяжё­лую работу. Она успокоилась немного, даже стала без Элизбара скучать. Он собрал по осени её кукурузу, отвёз на мельницу, затащил тяжёлые мешки с мукой в подвал. Подошло время сбора винограда. Рано ут­ром, обвешанный корзинами, он уже входил во двор к Лейле, подставлял лестницу, принимался срезать грозди. Пристройка продвигалась медленно, куплен­ных досок не хватило, пришлось ещё подкупать. А время бежало, неумолимое, проворное время.

Кое-как, с горем пополам одолел пристройку. Но влез в большие долги. Надо отдавать.

– Вот отдам, тогда...

Долги отдавались медленно, время шло быстро. Потом случилась беда - умер двоюродный брат Элиз­бара, и он держал траур. Но по-прежнему был правой рукой Лейлы, брал на себя всю мужскую работу, вот уже в который раз собрал её кукурузу, виноград, на­молол муки, сделал вино. Корова Лейлы разрешилась телёночком. Очень слабеньким. Элизбар выхаживал его как ребёнка. А Лейла, та настолько привыкла, что Элизбар рядом, что даже стала слегка ворчать на него, если что не так. Совсем, совсем по-семейному. Так и шло. А Элизбар, наработавшись в своём дворе, шёл к Лейле, косил, таскал воду из ручья, латал крышу... И всё сокрушался, что никак не может взять её хозяй­кой в дом.

– Видишь, теперь траур... А это год, не меньше. И почему мне так не везёт, встретил хорошую женщи­ну, намаялся один, мне бы хозяйку в дом, а опять от­кладывается. Сколько мы будем жить на два дома?

Лейла слушала его и удивлялась. Действительно, всё что-то мешало, всё не складывалось. И не поймёшь теперь, чья она жена, Аслан от неё отказался. Элизбар не берёт...

Она месила тесто для мамалыги и тихонечко пела. Песня была грустная, но не очень, хорошо ей пелось под взмахивание рук, хорошо дышалось утренней прохладой. Она уже многое успела. Вымести двор, покрыть новой клеёнкой стол под инжиром, достать из погреба кувшин с вином. Несколько розочек сорва­ла, поставила их в вазу, месит тесто и любуется - кра­сиво. «Теперь вот ещё мамалыги наварю - и хоть гос­тей встречай, всё готово...»