Куда Уехал Цирк. Дорога-3

– Та-ум поет про-уфессор Николас.

– Я?! Да я не записывался никогда! Откуда она там могла взяться?
– возмутился поименованный профессор.
– Мы вразное время учились и даже на разных континентах!

– Чего гадать?
– пожал плечами Ло.
– Давайте послушаем.

– Воспроизвожу, - доложился Невс, и все замерли.

Запись была не студийная, было слышно, как где-то недалеко смеются, а совсем рядом потрескивают в костре ветки, и кто-то перешёптывается. Вот тронули струны гитары в простом переборе, и неплохо поставленный, юношеский голос запел:

Мой король я устал от бессмысленных споров,

И от Ваших ошибок, которых не счесть.

Вы давали три дня - это много для сборов.

Я с собой забираю лишь шпагу да честь.

Мой король, я был с Вами в лихую годину,

Я сражался за Вас, я за Вас убивал...

И за то, что сегодня Вас тихо покину,

Вы простите, но я - боевой генерал.

Мой король, ваше солнце сегодня в зените,

Ваши дамы прекрасны и слуги верны.

Потому Вы меня, безусловно, простите,

За уход и за глупое чувство вины.

На дворцовых паркетах солдату не место,

Среди шумных балов я навеки чужой...

Мой король, я всегда поступал с Вами честно,

И прошу Вас сегодня быть честным со мной.

Этих строчек никто никогда не увидит,

Сам я буду молчать и в полночном бреду...

Мой король, если все же Вас кто-то обидит,

Позовите, и я непременно приду! (стихи Евгения Буторина)

Запись закончилась, все молчали.

– Это на третьем курсе было, - Ник потер лицо ладонями.
– Я на спор шута в ролевухе играл... Но все равно, непонятно как...

– Земля - она маленькая, кто-то записал, кто-то куда-то кому-то кинул, оно и заползло.

– А теперь выползло, - каким-то севшим голосом произнесла Марья.
– Ребята, я спать...

Кианг зашел в фургон следом, включил свет и присел рядом с Марьей на кровать, легко обнял за плечи.

– Что случилось?

– Там, на той поляне...
– Марья прильнула к мужскому плечу.
– Я влюбилась в Ника. Понимаешь, тогда, мне показалось, что он поет о себе и это он такой... Глупая девчонка...

Кианг не стал ничего говорить, только обнял крепче.

Марья осторожно, чтобы не разбудить Кианга, выбралась из постели. Последняя чашка чая была явно лишней. Или две... Ей очень не хотелось вставать и идти на улицу. И чего она с таким ужасом отказалась от предложения Кианга завести в хозяйстве ночной горшок? Хотя и сейчас вызывает улыбку то, как этот девайс был назван лунной вазой. Женщина поискала босыми ступнями тапки, надела халат и в полусонном состоянии отправилась в короткое путешествие. Рядом с едва намеченной тропой, по которой брела женщина, как эскорт сопровождения возник Невс. Довел и уселся ждать.

Но Марья в обратный путь не спешила. Она остановилась, пораженная красотой ночи. Полная луна заливала прерии ярким, почти материальным серебряным светом. Травы, казалось, гнулись под его тяжестью. Может, попробовать подхватить один луч на веретено и как в сказке напрясть лунной пряжи? Таким художники рисуют нереальный мир фантастических снов. Вот только в этой ночи не звучала волшебная свирель, а где-то вдали дуэтом распевались два койота. А совсем рядом исполнял соло на скрипке то ли сверчок, то ли цикада. Женщина вздохнула и распахнула сознание ночи, сняв все так надоевшие защиты. И получила по мозгам.

Тоска, неуверенность и решимость, глухое раздражение и надежда - такой коктейль заставил сжать виски и зашипеть.

– Невс, где это гад?
– шепотом спросила она биофага. Тот послушно затрусил в сторону от фургонов. Сделав пару шагов вслед за проводником, Марья остановилась. Жесткая трава прерии резко потеряла свою волшебную привлекательность, вцепившись в полы халата. Да и мягкие шлепанцы на босу ногу радости не добавляли. Халат с подвязанными полами превратился в мини - и идти стало легче. Робин сидел, обхватив согнутые колени и уложив на них подбородок, он не услышал ни шагов, ни шелеста травы.

– Робин!
– шепотом гаркнула женщина.
– А ну пошли, поговорить нужно!

– О чем?
– мужчина вздрогнул, но выполнять требование не спешил.

– Все о том же! Пошли в палатку, нечего всех будить ... – и, не дожидаясь ответа, пошла назад в лагерь.

Дверь грузового фургона тихо скрипнула, Марья на ощупь добралась до палатки ходоков. Включила аварийное освещение двумя светляками, едва высветившими очертания тут и там стоящих ящиков. Палатку не убирали, но для чужих она была чем-то вроде склада, и ящики играли роль антуража. Женщина перевела режим на наружное глушение звуков и застегнула клапан входа. Теперь в палатке можно было хоть орать во весь голос, наружу ничего не будет слышно. Потом стукнула себя пальцем по лбу, опять раскрыла вход и тихо позвала по связи.

– Киа?
– Отклик пришел тут же, и женщина, быстро проговорив,– я быстренько с Робином разберусь и приду...
– отключилась.

– Как будем разбираться?
– мрачно, но в тоже время насмешливо полюбопытствовал бывший полисмен.

– А вот сейчас засвечу тебе пяткой в лоб, для прочищения мозгов...

– С-са-а? С-сашем вы с-сдес-сь?
– две чешуйчатые головы просунулись в расстегнутый у самой земли клапан.
– Рас-сборки?

– О, какие мы слова знаем!
– Марья досадливо поморщилась.
– Брысь отсюда!

– СС-СА-а!
– замотались из стороны в сторону две головы, выражая свое согласие.
– Учитель С-Сорг, так фсегда говорил...

– ...ф-срослые дела...
– и утянулись наружу, тихо вжикнув застежкой.

– Кто еще припрется? Потапыч?
– поинтересовалась Марья у пространства, обернулась к Робину и обнаружила, что тот трясется от сдерживаемого смеха.
– О! Смеешься, уже приятно, а то за последнее время ты нам всем такого начувствовал...
– Робин тут же перестал смеяться и насупился.
– А мне больше всех.

– Это почему?
– возмутился мужчина.

– Потому что я не так хороша, как все остальные, и чтобы от тебя закрыться... Короче, надоело мне это, и пусть меня Флора звиняет, но сюрпризы отменяются!

– Флора?
– если бы Робин был охотничьим псом, то смело можно было сказать, что он встал в стойку, почуяв дичь.

– Да, твоя обожаемая миссис Флора тоже приглашена на праздник. Как ни странно, индейцы тоже уважают сыр, - Марья развела руками. От Робина пошел всплеск радости и тут же сильного сомнения и неуверенности.