Куда уходит детство

– Тётя Мотя, тётя Мотя, что вы трёте между ног, когда идёте?! – загорланил вдруг Ванька, вспомнив слышанную где-то прибаутку. Ребята заржали, и громче всех смеялся Симак, восхищённый Ванькой, тот не унимался:

– Тётя Мотя, киль кунда. Капся пур?

– Пур-пур, – машинально ответила чувашка и, осознав, наконец, происходящее с ней, возмутилась необыкновенно: – Ах, вы, юрамасть! Где велтерен? Я вас, охальники, шайтан вас забери, эпе халь…

Путая русские слова с чувашскими, она огляделась в поисках крапивы: выдернув куст, бросилась, было к калитке, но обидчиков уже и след простыл. Только брошенная десятка застряла в заборе, призывно краснея.

Чувашка повертела десятку в руках и, плюнув с досады, бросила её на землю. Затем поспешила дальше, что-то бормоча по-чувашски и прислушиваясь к крикам разбесившихся хулиганов, доносящимся издалека.

День клонился к вечеру, но мальчишки плавали наперегонки, не зная устали и не думая о времени. Угомонившись, наконец, повылезали на берег, отдыхая и дрожа от холода. Греясь на песочке.

– Здорово ты по-чувашски лопочешь, где научился? – Симаку интересно было знать, остальным тоже.

– Я же в Чебоксарах жил с родителями, там чувашей много.

Удовлетворённые ответом, мальчишки огляделись и вдруг увидели мужчину с женским лицом, пришедшего искупаться. Он разделся и остался в мужских трусах, а на груди его красовался женский лифчик.

Мальчишки замерли, разглядывая его, словно пришельца из космоса.

– Это Иван Иваныч – Марь Ивановна, мне братан говорил, что он гер-ма-фро-дит, – почему-то шёпотом проинформировал друзей Симак.

Мальчишки недоверчиво переглянулись, и Симак загорячился, поясняя:

– Он наполовину мужик, наполовину баба, а в паспорте у него записано, что он Иван Иваныч. Верно говорю, век мне воли не видать!

Это было убедительно, но Васька всё же спросил, уточняя:

– А ты сам паспорт его видел?

– Братан мой видел, а он скажет – не соврёт.

Мальчишки молча понаблюдали, как Иван Иваныч искупался, плавая по-женски, лягушкой, и вышел на берег, отдыхая. Посмотрел подозрительно в их сторону, и Ваньку снова словно прорвало:

– Иван Иваныч, покажи Марь Ивановну! – истошно заорал он под смешки развеселившихся, было, приятелей.

– Я вам сейчас Иван Иваныча покажу, оглоеды! – Иван Иваныч надел галифе и направился в сторону мальчишек, грозя жилистым кулаком, но они разом снялись с места и помчались вверх по переулку, сопровождаемые грубым мужским матом, исполненным женским голосом Иван Иваныча.

Жуя на ходу, Ванька выскочил от деда с бабушкой и побежал в переулок, где они с друзьями договорились встретиться после обеда.

Там оба Сашки уже резались в ножички: начертив круг на земле, они кидали самодельный ножик с руки, с ноги, с груди, с головки и отрезали себе часть круга там, куда попал нож. Панька с завистью наблюдал за игроками.

Следом прибежал Васька, и похвалился новеньким перочинным ножиком.

Друзья тут же пустили его в дело…

Но вот с работы пришли старшие ребята – Саня с Анатолием, и вскоре все соседи по дому и переулку вышли поливать огороды, а ребятам надоело играть в ножички, и они разбежались по домам помогать взрослым; их не надо было упрашивать, дело привычное и повседневное…

Ванька помогал на огороде деду с бабушкой. И вдруг увидел мать с братом. Они спускались по тропинке, с вёдрами в руках. Бабушка выпрямилась:

– Беги матери помогай, у вас огород большой, а мы сами как-нибудь управимся, не впервой, – подсказала она внуку, и Ванька побежал через соседские огороды помогать матери.

– Тебя где целый день черти носят? Обедать, почему не приходил? – допытывалась у сына мать, поливая разросшиеся помидорные кусты большой кружкой – по две кружки на каждый куст.

– Я у бабушки с дедом обедал, – отвечал сын, стараясь работой искупить свою вину. Вовка тоже старался, поливая грядки из детской леечки.

Ванька сбежал к колодцу, гремя пустыми вёдрами, и снова наполнил их, памятуя о том, что когда-то свалился в этот самый колодец и чуть не утонул, да друг Васька спас. Огляделся, чуток передохнуть.

Перемигнувшись с Васькой, работающим на своём огороде вместе с родителями, он поглядел на старавшихся изо всех сил Паньку с тётей Дусей, на своих любимых деда с бабушкой, без которых он не мыслил себя в этом мире, на других соседей. Затем Ванька снова полез вверх по тропинке к матери с братом, так как их огород был выше по уровню и, стараясь не расплескать драгоценную поливочную воду, стал поливать капусту…

– Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывают расписные, Стеньки Разина челны… – пел дядя Антоша мощным надтреснутым голосом, подкручивая при этом свои кавалерийские усы и подмигивая Ваньке, уплетающему пироги, сготовленные бабушкой по случаю прихода гостей.

Был он маленький и лысенький, в тёмной гимнастерке и галифе, одно плечо выше другого, это у него от ранения, ещё с гражданской войны, говорила бабушка, но всегда весел, активен и привлекал всеобщее внимание. Сидевшая рядом с ним дородная супруга подпевала ему тоже басом, так что их пение разносилось далеко вокруг.

Дед с бабушкой тоже повеселели, мать успокаивала испуганного пением Вову, таращившегося на громогласных гостей.

– Душенька, отчего не подпеваешь нам? – ласково спросил дядя Антоша сестру, бабушка в ответ положила ему холодца в тарелку.

Дед разлил по стопкам, и взрослые выпили повторно. Пошёл в дело холодец, квашеная капустка с мочёными яблоками.

– Тосенька, посиди с нами, детишки никуда не денутся, – дядя Антоша обнял племянницу и понимающе покивал головой: – трудно тебе, а ты не сдавайся, жить надо весело. Тогда и трудности отступят.

– Правда твоя, шурин, – согласился дед, усмехаясь. – Я вот думал, помру, ан нет, живу пока. Давай-ка чеколдыкнем лучше по третьей.

Взрослые снова выпили. Закапризничал Вовка.

– Мальчик не должен плакать, ты будущий мужчинка, – склонилась над ним тётя Фира, и Вовка со страхом смотрел на её усатое лицо, забыв про слёзы.

Тётя Фира умилилась, разводя руками:

– Умник. А уж на дедушку как похож, вылитый Иван Яковлевич.

Тут даже дед развеселился вместе со всеми, снова разливая по стопкам водку. Чувствовал он себя нормально, и даже аппетит появился.