Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов

То же самое, к примеру, происходило в Римской империи со II века н. э. и до заката империи. Инкорпорирование в нее огромной массы азиатской традиции привело в конечном счете к деградации античного качества. Эти процессы создавали социальные и духовные кризисы, проблематизировали основания античного общества, сдвигали республику к параметрам азиатской деспотии. Отсюда — возникший взгляд на правителя, как на сакрального отца, отсюда — движение от принципата к доминату и т. д.

Кстати сказать, реанимация традиционной культуры, ее всплывание после того, как она, казалось бы, размыта, также наблюдалось на закате античного общества. Историки культуры отмечают, что в I веке исчезают тексты, написанные на языках покоренных Римом народов, которые вроде бы растворились в истории, которые вроде бы были уже ассимилированы. А в III веке тексты на тех же самых языках возникают снова. Их не было, но слабеет Рим, и они появляются из небытия.

Эмиль Паин: Ничто не исчезает в культуре. Все складируется.

Игорь Яковенко:

Вот-вот. Но я это все к тому, что распространение модернизации вширь может сопровождаться тяжелыми последствиями для тех, кто такое распространение инициирует.

Следующий вопрос, в понимании которого я расхожусь с докладчиком, касается теории цивилизаций. Пытаясь обосновать ее несостоятельность, он ссылается, в частности, на исследование Хофстеда, тестировавшего эту теорию с точки зрения социологического знания. Исследование показало, что различия в ценностях внутри выделенных цивилизационных групп гораздо больше, чем различия между самими группами. И на основании этого нам предъявляется суждение, согласно которому широкий разброс внутри группы свидетельствует о том, что эта группа носит фиктивный характер.

Однако, если мы проведем сопоставительные исследования динозавров и млекопитающих, скажем, по параметру веса, то обнаружим, что различия внутри каждой из этих групп окажутся минимум на три порядка больше, чем различия между группами. Но из этого никак не следует, что динозавры и млекопитающие представляют собой фиктивные сообщества.

Эмиль Паин: Это подлог. Сопоставлять что-то с чем-то правомерно только при наличии общего основания. Если вы сравниваете разные виды млекопитающих, то общее основание понятно. А в вашем примере оно отсутствует…

Игорь Яковенко: Зачем же так резко, коллега? Если у меня логическая ошибка, тогда надо показать в чем она состоит. Почему не корректно сопоставительное исследование по весу?

Эмиль Паин: Потому что разные основания.

Игорь Яковенко: Как раз вес — это общее основание.

Игорь Клямкин: Количественное основание, не качественное…

Игорь Яковенко:

Я только свидетельствую, что критерии, используемые при классификации и дифференциации тех или иных явлений должны быть как минимум обоснованными. Само по себе дифференцирование внутри большой группы не говорит о том, что эта группа не существует.

Далее в докладе упоминаются исследования, согласно которым европейские католики и католики латиноамериканские существенным образом друг от друга рознятся. Но и это не аргумент против теории цивилизаций. Могу напомнить, что все цивилизационисты последние 40 лет выделяют Латинскую Америку в отдельную локальную цивилизацию. Так что сведение всех католиков в одну цивилизационную кучу не соответствует той теории, которой оппонирует Эмиль Абрамович.

Кроме того, в докладе говорится, что в ходе одного из исследований, к результатам которого тоже апеллирует автор, буддизм, конфуцианство и индуизм были объединены под именем азиатских религиозных традиций. Но это значит, что в одну группу были свалены как минимум три локальные цивилизации: индийская, китайская и буддистская.

Эмиль Паин: На мой взгляд, их можно насчитать не три, а тридцать три.

Игорь Яковенко:

Имеете на такой взгляд полное право. Я же, в свою очередь, могу сказать, что с таким же успехом можно объединить православных, католиков и мусульман, рассматривая их как представителей монотеистической традиции.

В докладе говорится также о дроблении цивилизаций. И у меня возникает вопрос: происходит ли их действительное дробление или речь идет о неравномерности исторической динамики внутри каждой отдельной цивилизации? Скажем, европейская цивилизация с XVII по XX век дробилась. Но она дробилась не на новые цивилизации, а на эшелоны модернизации. Первый эшелон (протестанты) проходил модернизацию раньше. Страны-лидеры католического мира проходили ее вторым кругом. А третий эшелон переваливал рубеж, разделяющий традиционные и модернизированные общества, в ХХ веке. В данном случае желательно уточнить, о каком конкретно процессе мы ведем разговор.

Что касается урбанизации, о роли которой тоже пишет Эмиль Абрамович, то она, без сомнения, влияет на модернизацию отдельных цивилизаций. Докладчик прав и в том, что везде, где урбанизация происходит, она ведет к некоторой универсализации. Но ведь наличие универсального не снимает специфическое. Безусловно, все локальные цивилизации переживают процесс модернизации. Но если мы сосредоточимся только на этом универсальном, то рискуем потерять много значимого специфического, которое отличает модернизацию в одних странах от модернизации в других. Есть, скажем, страна Россия, и она модернизируется качественно иначе, чем, например, Голландия. Оспорить это непросто. И мне представляется, что эта дистанция в качестве модернизационных процессов задана цивилизационными характеристиками. Во всяком случае, это было бы любопытно исследовать.

Еще в докладе говорится о конструировании традиций. Тема, по-моему, страшно интересная. Согласен с тем, что такое конструирование — процесс вполне нормальный, для модернизации органичный. Однако мне представляется, что в нашем российском случае конструирование традиций — это сугубо идеологическая деятельность. Отмеченное Паиным идеологическое использование властью концепта российской цивилизации как аргумента в пользу «особого пути» — чистая правда. Но ведь никто не возбраняет нам использовать русские традиции и концепт российской цивилизации и как основание для обоснования модернизационных перемен.

Это вполне могло бы стать специальным проектом. В России был Новгород — торговая республика, в России было кулачество — миллионы энергичных, деятельных, успешных людей. Были старообрядцы, и было старообрядческое предпринимательство. Проблема в том, как формировать такой идеологический продукт и как представить его обществу. Но серьезно этим никто не занимается.

Эмиль Паин: А этим можно заниматься серьезно?

Игорь Яковенко: Можно, причем не менее серьезно, чем господа сурковы занимаются своими проектами.

Вадим Межуев: Но Михаил Афанасьев на нашем первом семинаре и предлагал ведь такой проект, а вы его забраковали…

Игорь Яковенко:

Это неверно. Я говорил только о том, что подобный идеологический продукт надо делать так, чтобы результат был неуязвим для критики. Чтобы не было оснований утверждать, что предлагаемая модель не отвечает исторической реальности. Но я и не думал отрицать, что в русской истории были и отдельные прецеденты, и социальные процессы, которые можно использовать как обоснование для либеральных, демократических, модернизационных перемен в том направлении, которое нам видится важным и продуктивным.

Перехожу к вопросу о сломе в России механизма социального контроля. Докладчик упоминает об этом, чтобы обосновать свой тезис о нетрадиционности российского общества. То, что механизм контроля здесь сломан, — опять-таки чистая правда. Но хотелось бы также понять, каким образом при сломанном механизме контроля сохраняется самотождественность русской культуры? Почему мы остаемся Россией?

Можно, конечно, ответить на этот вопрос и так, что в культурном отношении Россия уже не Россия. Но, во-первых, в докладе Паина я такого ответа не обнаружил, а во-вторых, если бы обнаружил, то стал бы его оспаривать. Именно потому, что полагаю: самотождественность русской культуры сохраняется.