Кухонный бог и его жена

Я долго смотрела на картину и наконец вспомнила крохотную фигурку в самом ее углу: женщину, выглядывавшую с балкона. Я кивнула.

— Когда я спросил, нравится ли тебе она, ты ответила, что это очень плохая картина. Помнишь?

Я не могла себе представить, как заявляю подобное отпу, даже будучи совсем малышкой.

— Мне очень жаль, но я этого не помню, — ответила я. — Но еще больше жаль того, что ты запомнил меня непослушным ребенком.

— Ты говорила, что картина путаная. Что ты не можешь понять, грустную или радостную мелодию играет женщина с флейтой. А женщина с тяжелой ношей: в конце она или в самом начале своего путешествия? А эта женщина на балконе: выглядывает она с надеждой или смотрит со страхом?

Я прикрыла рот ладонью и рассмеялась:

— Каким же странным ребенком я была!

Но отец продолжал говорить, словно не слышал:

— Мне нравилась в тебе эта черта: ты никогда не боялась сказать то, что думаешь.

Когда он снова на меня посмотрел, на его лице не было видно никаких чувств или мыслей.

— Так скажи, что ты думаешь об этой картине сейчас?

Я стала лихорадочно думать. Какой ответ он хочет услышать? Как показать, что я не изменила своей честности?

— Вот эта часть мне очень нравится, — сказала я, нервно показывая на изображение мужчины, о чем-то просящего мирового судью. — Здесь пропорции хороши и детали тонко прописаны. А вот эта часть картины мне совсем не нравится. Видишь, какая она темная, и слишком тяжелая в нижней части, и все изображение какое-то плоское…

Отец уже отошел в сторону. Он кивал, хотя, думаю, соглашался не со мной.

Потом он развернулся и, сурово глядя на меня, произнес:

— Начиная с этого момента для тебя существует только мнение твоего мужа. Твое мнение больше не имеет никакого значения. Поняла?

Я живо закивала, благодарная за то, что отец преподал мне такой важный урок таким деликатным способом. А потом он сказал, что я на неделю останусь в его доме, чтобы выбрать и купить себе приданое.

— Ты знаешь, что тебе нужно?

Я опустила глаза, все еще стесняясь:

— Что-нибудь простое.

— Ну конечно, — отозвался он. — Всегда что-нибудь простое.

Он улыбнулся, и я была счастлива, что сказала именно то, что он хотел услышать.

Но внезапно улыбка исчезла.

— Прямо как твоя мать, — проронил он. — Она тоже просила чего-нибудь простого. — Его глаза сощурились, как будто он все еще видел ее где-то вдали. — Но на самом деле ей всегда было мало. — Он бросил на меня резкий взгляд. — Ты тоже такая?

Смысл его слов, как картина, менялся с каждым мгновением. А я была как та женщина на балконе: замершая в ожидании, с надеждой и со страхом. Сердце мое холодело и сжималось с каждым новым его словом. Я не знала, что ему отвечать, поэтому произнесла то, что само просилось на язык. Правду.

— Такая же, — ответила я.

В этот день служанка проводила меня в комнату, некогда принадлежавшую нам с мамой, и оставила отдохнуть перед ужином. Как только за мной закрылась дверь, я обошла, осмотрела и потрогала все, до чего дотянулась.

На кровати лежали другие одеяла. Картин и занавесок, которые выбирала мама, тоже не было. Как и ее одежды, расчески и лавандового мыла. Но мебель осталась прежней: кровать, высокий шкаф, стул и туалетный столик с зеркалом, некогда отражавшим мамино лицо. Я расплакалась от счастья: наконец-то я вернулась! А потом плакала уже как ребенок, все еще ждущий возвращения матери.

Только потом я узнала, что никто не хотел селиться в этой комнате. Считалось, что она приносит несчастья. И все эти годы она пустовала, несмотря на то что в доме было полно людей. Сань Ма и У Ма все еще жили в нем. Помнишь, я рассказывала? Жены отца. Сь Ма к этому времени уже не было в живых. И сыновья отца, теперь со своими женами и детьми, тоже жили здесь, как и слуги с их детьми. В общей сложности в доме обитало около двадцати пяти — тридцати человек.

Но даже при такой уйме народа стояла удивительная тишина. Когда я спустилась к столу на ужин, сидевшие за ним домочадцы старались говорить чуть ли не шепотом. Они приветствовали меня со сдержанной вежливостью, но, конечно, никто и словом не упомянул причину моего долгого отсутствия. По-моему, они просто не знали, как со мной обращаться.

Стали подавать блюда. Я собралась сесть рядом с женой сводного брата, но отец жестом пригласил меня на место подле себя. Все взгляды тут же обратились на меня. Отец встал и объявил:

— Моя дочь, Цзян Уэйли, в следующем месяце выходит замуж.

А потом мы целую вечность ждали, пока слуги разольют особый напиток в специальные стаканчики размером с наперсток. Наконец отец снова заговорил, произнеся простой тост в мою честь:

— Желаю тебе найти в этом браке все, чего тебе хочется. Ганбей! До дна!

Он запрокинул голову и опорожнил свой стаканчик одним быстрым глотком.

Мы все последовали его примеру. И вскоре меня принялись громко поздравлять, как положено в счастливых семьях. Мой язык горел от ликера, а глаза — от слез радости.

Отец попросил помочь мне с покупками приданого Сань Ма — свою старшую жену, управлявшую семейным бюджетом и, конечно, прекрасно знавшую, что нужно невесте. Она помогала трем дочерям Сь Ма, которые выходили замуж уже после смерти матери. Сань Ма рассказала об этом в автомобиле, который вез нас в «Юн Ань Гунси», высококлассный торговый центр на Нанкин-роуд.

— Ох уж эти дочки Сь Ма! Каждая унаследовала худшие материнские недостатки. Ай-ай-ай! Первой не хватает щедрости, она из тех, кто никогда не обронит даже медяка в кружку нищего. Второй — сострадания, она готова всех накормить отравой. А третья такая жадная, что знаешь, что бы она сделала? Украла бы и отраву, и миску, в которой ее смешивали! Так что я не стала покупать им много вещей в приданое. Зачем чересчур стараться для таких скверных девчонок?

Я была очень осторожна с Сань Ма, помня, что именно она больше всех ревновала отца к маме и завидовала ее волосам, ее положению и образованию. Мне не хотелось дать старшей жене отца даже малейшего повода доложить ему, что я проявила жадность.

Поэтому, когда она велела мне выбрать стул, я показала на очень простой, без резьбы и украшений, когда она решила купить чайный столик, то я выбрала самый скромный, с прямыми ножками. Она кивала и шла к следующему продавцу, ожидавшему нас. Но она заказывала не те вещи, что я выбирала, а в три раза лучше!

Я рассыпалась в благодарностях. Мне казалось, что мы не собирались покупать ничего, кроме стула и чайного столика, и теперь нам пора домой. Но Сань Ма принялась мягко напоминать мне о том, что нужно хорошей жене.

— В каком стиле ты хочешь шкафы? — спросила она.

Представляешь, что я тогда чувствовала? Сколько я надеялась, как молилась о лучшей жизни! А сейчас все были так добры ко мне! Я получила все, чего могла пожелать, и мне даже в голову не приходило мечтать еще о чем-нибудь, как и говорила гадалка.