Кухонный бог и его жена

— Глупость какая! — воскликнула я, и она рассмеялась.

Как странно сейчас об этом вспоминать! Я не думала о Гане уже больше пятидесяти лет. И теперь я как будто снова нашла скрытый осколок своего сердца, счастье, которым ни с кем не смела поделиться, и боль, которую никто не мог мне облегчить. Как бы я рассказала об этом Хулань? Ведь я сама твердила ей, что нельзя позволять себе наслаждаться счастьем во время войны! Но я говорила так, еще не зная, каким бывает счастье.

Однако тебе я скажу: Гань для меня много значил. Наше знакомство длилось недолго, и все же я понимала, что у него на сердце, лучше, чем когда дело касалось моего собственного мужа. И благодаря этому мне было не так одиноко.

Однажды Гань признался, что вечерние прогулки со мной дарят ему огромную радость. Я не успела еще спросить, почему, как он уже ответил: оказывается, он боялся оставаться в одиночестве по ночам. И снова продолжил, прежде чем я попросила объяснений:

— Знаешь, по ночам иногда можно увидеть то, чего не видишь днем.

Я кивнула и сказала, что и со мной такое случается.

И он рассказал мне о своих ночных кошмарах.

— Я никогда и ни с кем об этом не говорил. Это произошло, когда я был еще мальчишкой, в последний год Тигра. Я увидел сияющий призрак в темноте.

В ответ я поделилась с Ганем историями из собственного детства. Один из померещившихся мне призраков оказался отражением луны в окне. Другой — Старой тетушкой, которая встала, чтобы выпить отвар от несварения. Третий — высохшим растением, прижавшимся к стеклу оранжереи.

— Призраков, живших лишь в моем воображении, помню и я, — отозвался Гань. — Но тот был другим. Он сказал, что вернется за мной до наступления следующего года Тигра, до того как мне исполнится двадцать четыре.

— Во снах всегда много глупостей, — ответила я.

Но он продолжал рассказ так, словно и сейчас видел этот кошмар.

— «Не бойся, — сказал призрак, — твоя смерть будет безболезненной. Но когда ты увидишь мое лицо, зовущее тебя в темноту, ты должен будешь сразу пойти со мной. Не спорь и не говори ни единого слова». Конечно, я ему не поверил. Я крикнул: «Ты всего лишь дурной сон! Уходи!»

— А потом ты проснулся. — Мне хотелось его успокоить. Или успокоиться самой. — Тебе было все еще страшно, и ты запомнил это на всю жизнь.

— Хуже, — откликнулся Гань каким-то безжизненным голосом. — Да, я проснулся, это правда. Даже поднялся с кровати, чтобы убедиться, что больше не сплю. И когда я встал возле дверей, я увидел, что призрак все еще рядом. Он сказал: «Ты не веришь, что такова твоя судьба? Так я тебе докажу». И перечислил девять несчастий, которые со мной случатся перед тем, как закончится моя жизнь. Девять, число завершенности. Когда призрак исчез, я так и остался стоять у дверей.

— Ай, Гань, какая страшная история! — воклик-нула я.

— Одиннадцать лет я пытался забыть этот сон. Но восемь несчастий со мной уже произошли, причем в точности так, как описал их призрак. А теперь, как мне кажется, близится и девятое. Через четыре месяца наступит новый год Тигра. — Он нервно рассмеялся. — Сколько мук из-за безболезненной смерти!

Рассказав о своем кошмаре, Гань дрожал так, словно на улице стояла зима, а не теплая осень. Я видела, что он верит в то, о чем говорит. После его исповеди меня и саму едва не бросило в дрожь, поэтому я побоялась спрашивать, что же это за восемь несчастий, которые уже случились. Я смогла только рассмеяться и сказать:

— Надо же, какой страшный сон!

Тогда я не понимала, зачем произнесла это, на самом деле чувствуя совсем другое. Мне очень хотелось прижать бедного Ганя к сердцу и заплакать, приговаривая: «Мой мальчик, мой красивый мальчик! Ты уверен, что восемь несчастий уже произошли? Какими они были? И каково девятое? Расскажи скорее!»

Только теперь мне ясно, почему я сдержалась. Меня страшил вовсе не призрак. Хотя я и была замужней женщиной, но не знала мужской любви и не любила мужчину сама. А в тот вечер я почти ощутила эту любовь. Вернее, почувствовала опасность. Ведь так все и начинается: один открывает свои страхи, а другой подходит, чтобы его успокоить и унять боль. И тогда следом за страхом изливается то, что до этого было спрятано на недосягаемой глубине: боль, стыд, одиночество, старые обиды. Когда этот груз покидает душу, ты наполняешься радостью и уже не можешь изгнать ее из своего сердца.

Но я не позволила себе этого шага, не открылась. Я лишь посмеивалась над Ганем и его сном про призрак, чтобы утешить его и себя. А может, не обратила особого внимания на этот рассказ потому, что тогда мы все ощущали приближение чего-то страшного. Только никто не говорил об этом так прямо, как Гань.

Если какой-нибудь пилот шутил: «Я последний раз проигрываю тебе свою зарплату!», остальные обрушивались на него с криками:

— Эй! Не говори «последний раз»! Беду накличешь! Теперь сиди и играй дальше, чтобы опровергнуть свои слова!

Летчики знали, что их подготовки недостаточно для того, чтобы уворачиваться от японских машин, более новых и маневренных, а их самолетам не хватает скорости даже для того, чтобы быстро взлететь. Перед тем как сесть в кабины, пилоты собирались в большой круг, скандировали лозунги и прицельно плевали в какой-нибудь камень. Их самих забавляло, что им вдруг пришлось стать героями, а мы видели, что они полны отваги. А еще — что они напуганы.

Как можно быть героем, если у тебя нет выбора? Но, с другой стороны, как же им при этом не быть?

Через два месяца число гостей за праздничным ужином уменьшилось вдвое. Нам сказали: «Наши славные воины погибли. Их застрелили в кабинах боевых самолетов». Как же страшно умереть вот так, падая с неба! Чтобы не осталось даже тела для похорон. Не только верующий почувствует себя неуютно от этой мысли.

Один мой знакомый пилот влетел в городские ворота Хэнань, вкатился на площадь и разбился, врезавшись в строение. Муж Мэйли упал на горную вершину. Летчик, который подвозил меня на армейском грузовичке, сгорел, не успев долететь до земли.

А Вэнь Фу даже не ранили ни разу. Знаешь, почему? Он был трусом! Каждый раз, когда начинался бой, Вэнь Фу разворачивал самолет и летел в другую сторону.

— Я преследовал вражеский истребитель, — объяснял он потом Цзяго, — который полетел в том направлении. Ты его не видел, жаль только, что я не смог его сбить.

По словам Хулань, ее муж думал, что ему придется отправить моего мужа под трибунал. Тебя удивляет, что она рассказала мне такое?

Я узнала об этом примерно в то же время, когда самолет Ганя сбили возле Нанкина. Ганя нашли и отвезли в госпиталь, еще живого. Мы с Хулань, и Вэнь Фу с Цзяго, и другие пилоты навестили его.

Боги, что я видела! Устремив взгляд в потолок, Гань смеялся и плакал.

— Ну что, призрак, где же ты? — кричал он. — Я готов умереть!

— Он сошел с ума, — сказал Вэнь Фу. — Ему повезло, что разум уже его покинул. Значит, он не осознает всей этой боли.

Я помню, какую боль тогда ощутила я. Я не могла ничего сказать, не могла положить руку ему на лоб. Мне так хотелось крикнуть: «Гань не сошел с ума! Призрак пообещал ему безболезненную смерть! И ему всего лишь надо было прийти на зов в ночи!»