Кухонный бог и его жена

Я взяла дочь на руки. Мне больше не нужно было ей лгать.

— Вот и хорошо, малышка, — сказала я ей. — Ты спаслась. Вот и хорошо.

А теперь скажи мне, если бы ты видела, что такое происходит с твоим ребенком, смогла бы простить?

16. «ОГРОМНЫЙ МИР»

Если бы я могла помешать еще одному ребенку появиться на свет, я бы обязательно это сделала. Но когда умерла Ику, я была уже на шестом или седьмом месяце беременности, поэтому мне ничего не оставалось, кроме родов. Я решила назвать ребенка — неважно, девочка родится или мальчик, — Данру, что означает «Невозмутимость». Это хорошее буддистское имя, которое позволяет ребенку не привязываться ни к чему и ни к кому в этой жизни, даже к собственной матери.

Так я думала до рождения ребенка. Но как только Данру появился на свет и Хулань взглянула на него и сказала: «О, вылитый отец!», мне тут же захотелось его защитить. Вэнь Фу сиял от гордости, а я готовилась спасать своего сына от проклятия быть похожим на отца.

Когда все ушли, я стала вглядываться в маленькое спящее личико. Его волосы торчали в разные стороны, как молодая трава, и я нежно гладила их ладонью. Вдруг мальчик открыл глаза, но не полностью, а так, словно сомневался, стоит ли ему видеть этот мир: яркий, но полный дурных вещей. Он смотрел на меня и хмурился, только это была не злобная гримаса Вэнь Фу, а тревога и волнение. И этим взглядом ом делился со мной своими опасениями.

Я полюбила Данру сразу, хоть и очень старалась этого не делать. Он подарил мне свое безграничное доверие и вернул часть моей невинности, и мне захотелось его защитить.

Я пробыла в госпитале пять дней, и Вэнь Фу за это время пришел два раза, каждый раз говоря, что очень занят на своей новой работе. Цзяго дал ему должность в штабе вооруженных сил, отправив на обучение по средствам радиосвязи.

Когда доктор сказал, что я могу идти домой, я не стала ждать мужа до вечера. Я позвала кормилицу, попросила ее собрать наши вещи и вызвать такси.

И через два часа мы уже приехали домой. Была только середина дня, и дверь Хулань оказалась закрытой.

Я попросила кормилицу устроить Данру в детской на втором этаже, сама же осталась внизу, чтобы поговорить с кухаркой о припасах и меню ужина.

Я уже собралась подняться, как спустилась кормилица и прошептала:

— Тай-тай, там наверху приведение!

Когда слуги говорят, что увидели приведение, значит, что-то не в порядке, а они не считают себя вправе сказать, что именно. Я отправила кормилицу на кухню, а сама пошла посмотреть, в чем дело.

Открыв дверь, я увидела в своей постели спящую молодую женщину. В моей ночной сорочке. Я быстро закрыла дверь и вышла в корвдор, пытаясь понять, как посмел Вэнь Фу привести эту женщину в наш дом на глазах у всех. Я спустилась и постучала в дверь Хулань.

— Ой, смотри-ка, уже вернулась! — сказала она. — А где маленькое сокровище? Спит? Входи, входи. Ты должна познакомиться с моей родственницей.

Она ни словом не обмолвилась о девице в моей комнате. Войдя, я увидела еще одну женщину, сидящую на диване. Ее лицо и руки были коричневыми и потрескавшимися, как сама земля. Хулань представила меня своей тетушке Ду Чин, которая приехала с севера. Моим молодым глазам она показалась девяностолетней старухой, хотя потом я узнала, что ей тогда не было и пятидесяти.

Понимаешь, о ком я говорю? О тетушке Ду! Так мы с ней и познакомились.

Она приехала тем утром.

— Сколько дней вам пришлось сюда добираться? — вежливо спросила я.

Тетушка Ду громко рассмеялась, будто я пошутила. — Не дни и не месяцы, а больше семи лет, — сказала она. — Из провинции Жэхэ, к северу от Пекина. — Ее лицо смягчилось и стало грустным. Она похлопала Хулань по руке. — Да, тогда умер брат твоего отца. Каким он был хорошим мужем! Я радуюсь, что он не дожил, чтобы увидеть, как изменилась наша деревня.

Хулань кивнула, и тетушка Ду снова повернулась ко мне:

— Он умер еще до того, как из Маньчжурии пришли японцы и стали всем заправлять. Командовать, какие культуры сажать, какие цены на рынке ставить, что печатать в газетах и сколько яиц курицам нести! Не представляешь, как это было скверно. Конечно, мы с дочерью уехали еще до этого, и я узнала о приходе японцев недавно. Как раз в то время, когда услышала, что моя племянница живет в Куньмине! — Тетушка улыбнулась Хулань, а та подлила ей еще чаю.

Когда гостья упомянула свою дочь, я сразу поняла, кто спит в моей кровати. Я почувствовала облегчение и сумела отпустить гнев.

— Как хорошо, что вы уехали, пока имели возможность, — сказала я.

— Да, я тогда потеряла мужа и желание держаться за жизнь, — отозвалась тетушка Ду. — Я продала все, что у нас было. А зачем держаться за землю, если потом японцы возьмут всё задаром? Все деньги я обменяла на маленькие слитки золота и потратила на самые разные виды транспорта: поезд, лодку, грузовик. И теперь вот еще и обувь! Смотри!

На ней были грубые черные ботинки, такие, какие носят учителя-миссионеры.

Видела бы ты эти дороги! Есть места, где их строят очень быстро, причем голыми руками. А в других используют динамит, чтобы ими не смогли воспользоваться японцы. Некоторые дороги похожи на города: многолюдные, забитые. Там и бедные, и богатые торопятся уйти из одного места, чтобы обосноваться в другом.

И я снова подумала о молодой женщине, спящей наверху. Видимо, она очень устала от долгой дороги. Почему только она спит в моей постели, а не у Хулань? Но спросить об этом я не могла, потому что это было бы невежливо.

Поговорив еще несколько минут, я с извинениями собралась было пойти взглянуть на ребенка.

— Новорожденный! — сказала Хулань, внезапно вспомнив о нем. Она повернулась к тетушке Ду. — Копия отца!

— Не совсем, — сказала я.

— Те же глаза и нос, та же форма головы, — не унималась Хулань.

Я пригласила тетушку Ду посмотреть на малыша своими глазами. Пока мы поднимались, я рассказала ей, как его зовут, сколько он весит, как хорошо уже держит голову. И еще как он описал доктора сразу, едва родился, как рассказали мне потом медсестры. Так получилось, что, когда мы поравнялись с моей комнатой, мы обе смеялись, и этим, похоже, разбудили гостью. Девушка открыла дверь и выглянула, ее сонное лицо быстро зарделось от смущения. Она тут же ее снова закрыла. Еще мгновение я надеялась, что тетушка Ду скажет: «Ох, это моя дочь!»

Но вместо нее заговорила Хулань:

— Это кто?

И тетушка Ду добавила:

— Она что, больна, раз так подолгу спит? Честное слово, в тот момент я чуть не свалилась с лестницы! Тетушка Ду и Хулань продолжали смотреть на меня, ожидая ответа.

— Это гостья, — только и сказала я.

Больше мне ничего не приходило в голову.

Позже я узнала, что дочь тетушки Ду присоединилась к коммунистам в Яньане. Тетушка не принимала, но и не оспаривала ее выбор.

— Могу за себя сказать, — заметила она. — Я слишком привыкла к своей одежде, чтобы переодеваться. Не говоря уже о том, чтобы примерять чужие идеи.