Кукла крымского мага

— Тогда я с тобой, — испуганно проговорила гостья, порываясь устремиться на кухню следом за собеседником.

— Стой, где стоишь, — грубо оборвал ее папин друг.

И гостья подчинилась. Она застыла у кухонных дверей и, освещенная неярким светом, озиралась по сторонам.

— Господи, как Максиком пахнет, — тоскливо всхлипнула Ольга, втягивая носом воздух.

Телефонный звонок застал меня врасплох. Антикварный аппарат, висевший на стене, заливисто дребезжал, требуя, чтобы как можно скорее взяли трубку. Вернувшийся в коридор Сирин сунул Ольге стакан с водкой и кивнул на звенящий аппарат.

— Снимай, это тебя, — проговорил он.

— А ты откуда знаешь? — тоскливо прошептала женщина.

— Тоже мне, бином Ньютона! Максим вчера в это же время звонил и попросил, чтобы сегодня на звонок ответила ты, Оль.

Ольга несмело подошла к телефону, протянула руку, сняла трубку и опасливо приложила ее к уху, точно оттуда в любой момент могла выползти змея. И тут я услышала шепот отца, находившегося в соседней комнате.

— Оля, Олечка! Я очень перед тобой виноват… — шептал отец.

— Да, Максик, я здесь, я тебя слышу, — дрожащим голосом отозвалась в трубку соседка. И убежденно добавила: — Не надо извиняться! Ты ни в чем не виноват.

— Нет, виноват, — настаивал отец. — Ты должна знать. Я не любил тебя, Оль, ни секунды. Я даже презирал тебя, когда ты плакала у меня на плече, жалуясь на одиночество. Ты ждала, что я вот-вот позову тебя замуж, и упустила реальные шансы устроить свою жизнь. А мне было все равно, Оль, с кем спать. С тобой было даже хуже, чем с остальными. Теперь, после смерти, с высот небесных я вижу твою несчастную судьбу и понимаю, что являюсь причиной твоего безрадостного, Оль, и недолгого существования. Ты, Оль, очень хочешь ребенка, но так никого и не родишь, потому что не успеешь, ибо умрешь через два года, три месяца и два дня, в больнице скорой помощи, куда тебя привезут избитую после ограбления твоей роскошной квартиры.

В какой-то момент мне показалось, что папа говорит вещи страшные и невозможные, но острота ситуации взяла верх над рассудочностью, и я с увлечением продолжала смотреть разворачивающийся передо мной спектакль. Женщина потрясенно молчала, слушая «голос с того света».

— Ты все-таки соберешь денег и самостоятельно затеешь ремонт парадного, — продолжал нашептывать отец. — Ты наймешь для этого маляров-гастарбайтеров, которые и совершат это черное дело. Они тебя, Оль, изобьют стальными прутами почти до смерти. Умрешь ты в страшных мучениях, парализованная, с переломанным в трех местах позвоночником, и никого не окажется рядом, чтобы облегчить твою боль. Прости меня, Оленька!

Внутри у меня все сжалось при мысли о том, что сейчас переживает моя новая знакомая. Только вчера она радушно кормила меня ужином и поила вином, а теперь — я это видела — не знает, куда деваться от переполняющего ее страха. В душе поднялась негодующая волна протеста. Ольга не заслужила столь жестокой шутки. Надо пойти и все ей рассказать! Но тут в соседней комнате негромко стукнула трубка, положенная на деревянную поверхность, и в отсвете уличного фонаря в окне я увидела довольное лицо отца, подмигивающего мне из-за приоткрывшейся двери. Сомнения мигом рассеялись, унося с собой тревожные мысли. Остался только мой жизнерадостный отец, большой умница, талантливый писатель и любитель хорошего розыгрыша.

— Ну, что она? — шепотом осведомился он, проводя рукой по выбритому черепу. — Интрига удалась?

Я вернулась к наблюдательной позиции и замерла, вглядываясь в присевшую на корточки фигуру Ольги. По окончании телефонной беседы она медленно сползла по стене, не заметив стоящего рядом стула. Как во сне, женщина опрокинула в рот стакан водки, который все это время держала в руке, поставила его на пол, поднялась с корточек, положила трубку на рычаг и, ссутулившись, побрела прочь.

— Оль, все в порядке? Может, еще водки? — крикнул ей вслед Сирин.

Ответом ему был хлопок входной двери.

Дождавшись, когда Ольга уйдет, отец потер руки и весело сказал:

— Вот и славно! Не люблю, когда человек делает из всего проблему. Это ей наука. Пусть Ольга уже успокоится с этим своим ремонтом и займется устройством личной жизни.

Потом мы ужинали, вспоминая, как Ольга поверила в розыгрыш.

— Ремонт парадного, ремонт парадного, — передразнивал ее отец. — Можно подумать, что на нашем парадном свет клином сошелся! Люди в третьем подъезде живут пятый год без ремонта, и ничего! Цветов в кадках принесли, картинки повесили, со стороны смотрится вполне прилично.

— Зато «Med Union» шикарный ремонт сделала, — заметила я. — Кстати, па, а что это за клиника?

— О, это серьезные люди, — лицо отца сделалось суровым. — Чужих туда не пускают. Поговаривают, будто руководство нашей страны проходит в «Med Union» курс омоложения.

Отец пошевелил пальцами, как только что учил меня, подбирая слова, и пояснил:

— Что-то типа того, о чем писал Булгаков в «Собачьем сердце». Помнишь, малыш, профессор Преображенский проводил операции по пересадке яичников стареющим бонвиванам и пожилым кокоткам?

— Да ну, пап, ты все шутишь, — обиделась я. — Я серьезно, а ты…

— А если серьезно, то лучше не лезть не в свое дело, — нахмурился отец. — Меньше знаешь, крепче спишь. И знаешь что, Жень? Уже поздно. Давай-ка, и правда, будем ложиться спать.

На этот раз я заснула мгновенно, как только голова моя коснулась подушки. Но в середине ночи вдруг кто-то начал трезвонить в дверь. Затем звонить перестали и принялись стучать. Чертыхаясь, Сирин вышел из своей комнаты и отправился открывать. Отец сделал мне знак молчать и не высовываться, и мы, запершись изнутри, обратились в слух. Щелкнул замок, и из прихожей донесся громкий мужской голос:

— Старший сержант Кузин. С соседкой по площадке общаетесь?

— Нет, — недовольно буркнул Сирин.

— Значит, ключей от ее квартиры у вас нет, — выкрикнул старший сержант. И сокрушенно добавил: — Придется ломать дверь. А так не хочется…

— Что-то случилось? — осведомился папин друг.

— Повесилась ваша соседка. В проеме окна. С улицы хорошо ее видно. Прохожие позвонили в полицию, сообщили.

К шести утра все было кончено. Добротную итальянскую дверь взломали, Ольгу вынули из петли и увезли в морг. Сирин после разговора с полицейскими удалился к себе и больше не выходил. Отец выглядел подавленным и удрученным, а я ощущала себя так, точно стала соучастницей убийства. Веселье схлынуло с меня вместе с осознанием того, что мы сотворили.

— Запомни, малыш, мы ни в чем не виноваты! — убеждал меня папа, особенно нажимая на словосочетание «ни в чем». — Это несчастный случай, к которому мы имеем лишь косвенное отношение!

Я согласно кивала, вытирая текущие по лицу слезы.

— Понимаешь — косвенное! — настойчиво повторял отец. — И вообще, Женька, хватит киснуть! Пора распрощаться с этой берлогой. Оставим Сирину сириново, а нас ждет новая жизнь! Собирайся, поехали в «Эдельвейс»! Теперь наш дом там.

* * *