Кукла
Шрифт:
— Вы уговорились никогда не ссориться? — спросила Вонсовская.
— Мы собираемся никогда не мириться, — ответила панна Изабелла.
— Хороши! — воскликнула Вонсовская. — На вашем месте, пан Казимеж, я потеряла бы теперь последнюю надежду.
— А разве я когда-нибудь смел надеяться? — вздохнул Старский.
— Поистине, к счастью для нас обоих… — тихо сказала панна Изабелла.
Вокульский присматривался и прислушивался. Панна Изабелла говорила естественно и очень спокойно подшучивала над Старским, а он, по-видимому, отнюдь не был этим расстроен. Зато время от времени
Вокульский почуствовал, как с души его сваливается огромная тяжесть.
«В самом деле, — думал он, — если Старский кем-нибудь интересуется в этом обществе, то разве лишь панной Эвелиной, так же, как она им…»
Он сразу повеселел и проникся горячей симпатией к обманутому барону.
«Ну, я-то, во всяком случае, не стану его предостерегать! — мысленно решил он. — Однако это подло — радоваться чужой беде».
Когда встали из-за стола, панна Изабелла подошла к Вокульскому.
— Знаете, — сказала она, — какое чуство я испытала, увидев вас? Сожаление! Я вспомнила, как мы собирались втроем ехать в Париж — я, папа и вы, а из нашего трио только к вам судьба была благосклонна. По крайней мере приятно ли вы провели там время за нас троих?.. Теперь вы должны уступить мне третью часть своих впечатлений.
— А если они были невеселы?
— Почему же?
— Хотя бы потому, что вас не было там, где мы предполагали быть вместе.
— Насколько мне известно, вы умеете совсем неплохо развлекаться там, где меня нет, — возразила она и отошла.
— Пан Вокульский! — позвала Вонсовская, но, глянув на него и на панну Изабеллу, недовольно прибавила: — Нет, ничего… На сегодня я вас освобождаю. Господа, пойдемте в парк. Пан Охоцкий…
— Пан Охоцкий должен сегодня дать мне урок по метеорологии, — ответила за него панна Фелиция.
— Метеорологии? — переспросила Вонсовская.
— Да… Мы сейчас пойдем наверх, в обсерваторию…
— Вы, сударь, собираетесь преподавать только метеорологию? — поинтересовалась вдовушка. — На всякий случай я бы посоветовала спросить бабушку, что она думает об этих уроках…
— Вечно вы устраиваете мне какую-нибудь гадость! — вскипел Охоцкий. — Вам-то можно забираться со мною бог весть в какие дебри, а панне Фелиции нельзя даже заглянуть в обсерваторию…
— Да заглядывайте, пожалуйста, куда угодно! Только теперь пойдемте же наконец в парк. Барон… Белла…
Общество направилось в парк. В первой паре Вонсовская с панной Изабеллой, за ними Вокульский, далее барон со своею невестой, а позади панна Фелиция с Охоцким, который горячился и размахивал руками.
— Никогда и ничему вы не научитесь, разве только носить дурацкие модные шляпки или танцевать восьмую фигуру в контрдансе, если какой-нибудь болван ее выдумает! Никогда и ничему, — повторил он трагическим тоном, — ибо всегда найдется какая-нибудь баба…
— Фи, пан Юлиан! Кто же так выражается?
— Да, да, несносная баба, которая сочтет неприличным, что вы идете со мной в лабораторию…
— Может быть, это и вправду нехорошо…
— Конечно, нехорошо! Носить декольте до пояса — это хорошо, брать уроки пения у
какого-то итальянца с грязными ногтями…— Но, видите ли… если молодых девушек подолгу оставлять наедине с молодыми людьми, так иная, пожалуй, еще и влюбится…
— Ну, и что же? Пусть влюбляется. Разве лучше, если она не влюблена, но глупа как пробка? У вас просто дикие понятия, панна Фелиция…
— О, сударь!..
— Оставьте, пожалуйста, эти восклицания! Или вы хотите учиться метеорологии, и тогда идем наверх…
— Только с Эвелиной или с пани Вонсовской.
— Ладно, ладно уж… Оставим этот разговор, — сказал Охоцкий и в знак возмущения засунул руки в карманы.
Молодая парочка препиралась так громко, что ее слышно было во всем парке, к великому удовольствию Вонсовской, которая покатывалась со смеху. Когда они замолчали, до ушей Вокульского донесся шепот барона и панны Эвелины.
— Вы заметили, — говорил барон, — как этот Старский теряет свои позиции? Одну за другой, знаете ли. Пани Вонсовская издевается над ним, панна Изабелла обходится с ним в высшей степени пренебрежительно, и даже панна Фелиция не обращает на него внимания. Не правда ли?
— Да, — еле слышно отвечала невеста.
— Он из тех молодых людей, единственным достоинством которых являются виды на крупное наследство. Разве я не прав?
— Да.
— А как только исчезла надежда, что председательша оставит ему имение, Старский сразу потерял всякое обаяние. Ведь правда?
— Да, — ответила панна Эвелина, тяжело вздохнув. — Я посижу здесь, — громко прибавила она, — а вы, может быть, принесете мне из дому шаль… Пожалуйста.
Вокульский обернулся. Панна Эвелина, бледная и измученная, сидела на скамье, а барон увивался вокруг нее.
— Иду, сию минуту иду… Сударь, — окликнул он приближавшегося Вокульского, — не можете ли вы занять мое место… Я только сбегаю и сейчас же вернусь…
Он поцеловал невесте ручку и направился к дому.
Вокульский посмотрел ему вслед и впервые заметил, что у барона ножки очень тоненькие и держится он на них не особенно твердо.
— Вы давно знаете барона? — обратилась к нему панна Эвелина. — Может быть, пройдем к беседке…
Вокульский поклонился и пошел.
— Я только в последние дни имел удовольствие ближе познакомиться с бароном.
— Он ваш горячий поклонник… и неоднократно мне говорил, что впервые встретил человека, с которым так приятно разговаривать.
Вокульский усмехнулся.
— Вероятно, потому, что сам он все время говорит со мной о вас, сударыня.
Панна Эвелина сильно покраснела.
— Да, барон очень благородный человек и очень любит меня. Правда, между нами большая разница в летах, но что же из этого? Опытные дамы утверждают, что муж, чем старше, тем вернее, а ведь для женщины привязанность мужа — это все, не правда ли? Каждая из нас ищет в жизни любви, а кто мне поручится, что я встречу еще раз подобное чуство?.. Бывают мужчины моложе, красивее, может даже умнее барона, но никто из них не говорил мне с таким жаром, что все счастье последних лет их жизни — в моих руках. Можно ли тут устоять, даже если такой брак требует известных жертв? Ну скажите сами!