Кукловод. Кровавый подарок

– Лезь под кровать, - прошептал он. – И, чтобы ни случилось, не вылезай, понятно?

Я судорожно кивнул и заполз под свою кровать. Как только отец выпрямился, в комнату кто-то вошёл. Я видел лишь их ноги, которые вошли внутрь и остановились недалеко от кровати. Их было шестеро, а один из них тащил маму, поскольку я сумел различить среди массивных ботинок её тоненькие ступни.

– Отпусти её, - громкий голос отца раздался прямо надо мной.

Кто-то рассмеялся. Я увидел, как лакированные чёрные кожаные ботинки прошлись по комнате и остановились – массивное тело опустилось в моё кресло. Что-то щёлкнуло, спустя несколько секунд я учуял едкий запах дыма, кажется, от сигары. Две пары кроссовок направились на моего отца. Раздался грохот – лампа упала на пол и разбилась. Звуки ударов отдавались в моей голове томными стуками. Нападающие были отброшены в сторону, а один из них упал на пол лицом ко мне. Я испугался, поскольку его глаза смотрели точно в мою сторону, но лишь спустя секунды понял, что они не излучают жизни. У него была сломана шея.

Очередной хохот заставил меня поёжиться в страхе и неприязни. Ещё две пары ботинок ринулись к отцу, но, так же, как и их предшественники, потерпели неудачу.

– Луи, - устало пробасил тот, что вальяжно сидел в кресле и курил.

Мама вскрикнула и упала на пол. Я вздрогнул, когда последний человек ринулся на папу. Послышался приглушённый звук, словно лезвие меча вынули из ножен. Я прикрыл глаза, пытаясь не слушать, как по всей комнате разлетаются предметы и с грохотом падают на пол. Один скользящий звук и отец замер прямо возле кровати. На пол закапали капли крови, после чего, судя по всему, меч вытащили из его тела, а отец рухнул на пол в метре от меня. Его глаза испуганно всматривались в мои, губы дрогнули, словно он хотел сказать, чтобы я не высовывался, а затем, когда его веки почти прикрылись, кто-то ещё раз вонзил в него меч, отчего папа вздрогнул и навсегда перестал дышать.

Я зажал рот рукой и зажмурился, сдерживая вопль ужаса, слёзы сами собой выскользнули из глаз, отчего мне стало трудно дышать. Когда очередной мамин крик сорвался с её губ, я распахнул веки и перевернулся на спину, чтобы больше ничего не видеть. Её повалили на кровать – та согнулась под их весом, почти касаясь меня. Тихие вскрики, удары, затем рядом с моей щекой в пол вонзилось лезвие тонкого меча, насквозь пронзив кровать и, судя по красной жижи, которая начала расплываться надо мной, и маму. Несколько капель отсоединились от матраса и упали мне на лоб и щёки, смешиваясь со слезами.

Меч быстро убрали, и матрас вернулся на обычную высоту. Снова хохот и какие-то невнятные слова. Шаги. В комнате что-то разбилось, на что я повернул голову и заметил осколки от двух бутылок из-под виски. Сразу после этого на алкоголь упала почти сгоревшая сигара, отчего вспыхнуло пламя, которое быстро начало переходить на занавески и деревянные предметы. Ботинки скрылись из комнаты, оставив на совесть огню мою комнату, моих родителей, тех, кто умер от руки моего отца, и меня, лежавшего под кроватью и беззвучно плачущего. Когда запах гари начал переполнять мои лёгкие, я решился вылезти из-под кровати и, последний раз осмотрев бездушные тела мамы и папы, поспешил выйти на улицу, где ещё долго наблюдал за тем, как яркое пламя поедает мой дом.

Спустя восемь лет. Гамбург.

– Его зовут Джеймс Балджер.

– Ты уверен?

– Да.

– Спасибо.

Я развернулся и быстрым шагом направился к выходу из неприметного паба, куда пустили бы даже младенца, будь у него деньги. В лицо подул холодный зимний ветер, к счастью, в начале декабря редко можно было увидеть заснеженные улицы этого города. Я часто вспомнил его таким, но, к сожалению, сегодня был не мой день, чтобы думать о снеге.

Я глубже засунул руки в карманы куртки и свернул в безлюдный переулок. Я направился к окраине Гамбурга, чтобы последний раз взглянуть на остатки моего дома, который никто за столько лет так и не соизволил построить заново. Ничего не осталось, кроме старых обугленных досок и памяти. Жаль. Красивое было место…

Я постоял недалеко от него пару минут и развернулся, чтобы больше никогда не возвращаться сюда. Все эти годы во мне копилось ужасное чувство ненависти и жажда мести. Кровь за кровь, как всегда говорил мой крёстный.

Теперь, когда меня больше ничего не держало в Берлине, я вернулся обратно сюда, чтобы покончить со всем прошлым и начать жить. Настоящим или будущим, не важно. Главное, теперь пришло моё время…

Я узнал у одного из знакомых крёстного, что моих родителей убил главарь местной мафии по имени Джеймс Балджер. Эта добыча так идеально подходила мне, что я просто не мог не воспользоваться своим шансом. Мне многое о нём рассказали, так что я знал об этой жертве всё. В том числе и то, что он был пед*ком. К тому же и педофилом. Проще простого было встретить его в любом подпольном баре и завести знакомство. Куда легче было намекнуть ему на то, что я не прочь с ним «поиграть». А говорить уже о том, что он с радостью согласился, было бы глупо…

Противное жирное маленькое тело настолько отчётливо въелось мне в голову, заставляя меня брезгливо морщиться и сдерживать в себе мой ужин, что я не стал дожидаться, пока эта сволочь снимет с себя всю одежду, и в тот момент, когда Джеймс уже с до отвращения довольной улыбкой ждал, пока я приступлю к самому главному, я достал пистолет и направил ему прямо в лоб. С наслаждением поймав в его глазах страх, я спустил курок. Затем ещё и ещё, пока его мозги не разлетелись по всей подушке.

В коридоре послышались шаги его охраны, но, когда в комнату влетели несколько верзил, я уже успел вылезть в окно и скрыться в темноте декабрьской ночи.

Наши дни. 18:43. Кухня.

Наши дни. 18:43. Кухня.

Прошло уже десять минут после того, как за Диланом закрылась дверь подвала, а небольшой замок в самом углу приглушённо звякнул, негромко сказав о том, что парню теперь оттуда не выбраться. Тихое тиканье настенных часов эхом начинало щёлкать в сознание каждого, кто молчал и лишь задумчиво вглядывался в пространство. Том одиноко стоял в стороне, прислонившись спиной к столбу и хмуря брови. Билл с Эмили сидели на стульях, порой бросая друг на друга встревоженные взгляды. Тоби стоял у окна, всматриваясь в дальние углы сада и иногда облизывая свои сухие губы. Брук же была у стены, склонив голову вниз и прикрыв рот ладонью, о чём-то думала и совершенно не замечала никого вокруг себя.

– Я до сих пор не могу поверить, что их убил Дилан, - нарушил тишину Тоби, даже не повернувшись к остальным лицом.

– А я всегда говорил, что ему доверять нельзя! – неожиданно воскликнул Билл, поднимая голову.

Брук осторожно посмотрела на него, не переставая прикрывать рот и упираться локтём этой руки в правую ладонь, которая услужливо притворялась подставкой. Том исподлобья взглянул на брата, но промолчал.

– Почему вы все так уверены, что это он? – Эмили решила выступить в защиту Вольфа, хотя сама не была уверена в его невиновности.