Куколка

Его серые глаза заблестели, когда оно посмотрело на неё. Пасть открылась и издала сердитый рёв. Окровавленное и сломанное, оно бросилось на неё. Она еле успела отбить его в сторону фонариком. Едва оно коснулось пола, как она уже пинала и топтала его изо всех сил. Крича от боли, оно скользило по полу, волоча за собой окровавленные часовые механизмы и куски плоти.

– Ииииииии, – жалобно пищало оно.
– Ииииииииииииии…

На глазах у Рамоны, преисполненной отвращения и раскаяния, оно наполовину доползло, наполовину допрыгало до трупа своей матери. Оно вцепилось в её раздвинутые бедра, пытаясь вернуться туда, где, возможно, ощущало безопасность и защиту от большого плохого мира. Шлепающие звуки, которые оно издавало, когда пыталось проникнуть в Су-Ли, стали последней каплей.

Рамона крича подбежала к нему. Зверь укоризненно посмотрел на неё, прежде чем она снесла его голову с плеч. Она долго стояла, чувствуя странное облегчение и вину. Но одного взгляда на забрызганное кровью лицо Су-Ли было достаточно, чтобы избавиться от последнего. В течение нескольких секунд внутри дрожащего тела куклы раздавалось тихое жужжание, затем оно прекратилось, и воцарилась тишина.

Она направилась к двери, открыла её и, спотыкаясь, пошла по коридору. Она нашла лестницу и спустилась по ней на несгибаемых ногах, едва не падая. Она не могла правильно классифицировать то, что чувствовала в тот момент. Это было какое-то невероятное сочетание горя, вины и облегчения. Выйдя на улицу, она ушла как можно дальше от дома в парк, где рухнула на колени.

Она выключила фонарь.

– Я убила его, - подумала она. Да, я убила его.

И хотя она понимала, что у неё не было выбора, ей от этого не становилось легче, потому что оно было по-своему живым существом, ребёнком.

Через некоторое время Рамона поднялась на ноги и снова двинулась на восток.

48

Когда Чазз снова открыл глаза, он висел в двадцати футах над землей в какой-то огромной тёмной комнате. Он мог видеть окна в крыше высоко над собой, и бледный лунный свет освещал его. Он был голый. Он почувствовал, как по коже пробежал холодок.

Его первой мыслью было: Если я мёртв, как я могу чувствовать холод?

А это означало, что он вовсе не мёртв. Последнее, что он помнил, - как Одноногая Леди держала его за лодыжки, словно новорожденного, в комнате, похожей на викторианскую комнату для вскрытий. Он вспомнил женщину-пузырь. Он вспомнил, как Одноногая Леди сжимала его яйца... и больше ничего.

Содрогнувшись, он попытался просунуть руку между ног, чтобы проверить, всё ли на месте, но не смог пошевелить рукой. На самом деле он не мог пошевелить ни рукой, ни ногами, ни даже телом. Лучшее, что он мог сделать, - это слегка приподнять голову. Он был связан, подвешен в воздухе в этой огромной, залитой лунным светом комнате.

Он начал паниковать. Он был сильным парнем, но даже он не был достаточно силен, чтобы разорвать узы, которые сковывали его.

– Кто-нибудь! – закричал он.
– КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ МНЕ! Я В ЛОВУШКЕ!

Его голос отозвался эхом и замер, и он осознал, что привлекать к себе внимание не лучшая идея. После этого он замолчал. Он напрягал мышцы, извиваясь так сильно, как только мог, но в итоге лишь слегка раскачивался. И тогда, вытянув голову, он увидел, что его не связывают никакие веревки или цепи. Нет, он не был привязан, он застрял. Он зацепился за что-то, от чего не мог освободиться.

Какого хрена?

Лунный свет показал ему то, что он не хотел видеть. Он был в паутине. Он застрял в огромной паутине, исходящей из стен и оканчивающейся высоко на потолке. В его голове проносились образы Невероятно уменьшающегося человека, сражающегося с огромным домашним пауком за господство в его крошечном мирке. Но в данном случае, с нарастающей истерикой понял он, это был не паук как таковой, а существо, которое он называл Матерью Пауков.

Не в силах совладать с собой, он предпринял очередную отчаянную попытку вырваться, крича, всхлипывая и, наконец, рыдая.

Всё бесполезно.

Он был наивен, думая, что смерть и расчленение от рук Одноногой Леди - самое худшее, что только возможно. Теперь он познает истинный ужас.

Цок, цок, цок, цок, цок.

Он едва дышал. Сейчас она придёт. Она затаилась в каком-то тёмном углу и теперь приближалась. Теперь, когда он проснулся, можно было начинать.

Цок, цок, цок, цок, цок.

Теперь громче. Она возвращалась к своей жирной, сочной мухе. Теперь, когда она приближалась, он пытался вырваться ещё более отчаянно

ЦОК, ЦОК, ЦОК, ЦОК, ЦОК.

Если он не освободится до её прихода, всё будет кончено. Больше он не увидит ни Одноногую Леди, ни Стокс, вообще ничего. Жизнь, которую он знал, закончится самым жутким и ужасным образом, и он ощущал, как паника, безумие и абсолютный ужас сливаются в нём. Его детство проносилось перед глазами. Его дерьмовое детство и мачеха-садистка, тёмные стены чулана, избиения, ожоги, угрозы и ненависть. Это был чёрный призрак, который преследовал его всю жизнь.

И теперь здесь, в этом ужасном месте, ему угрожал не столько паук, собранный из кукольных частей, сколько темнота детства, которая, наконец, пришла за ним, чтобы задушить его собственным тайным ужасом.

ЦОКЦОКЦОКЦОКЦОКЦОК!!!

Наверху не могло быть Бога, потому что он или она не могли остановить эту тварь. Потому что если бы он действительно существовал, то дети не умирали бы в концентрационных лагерях, не умирали бы от голода, не были бы похищены, избиты, изнасилованы и убиты. Бога не было, был только хаос. Бог был сотворен, потому что людям нужно было во что-то верить, во что-то, что убедило бы их, что они не простые букашки, ползающие по земле, и что действительно существует какая-то сказочная страна, куда попадаешь после смерти.

Чазз смеялся над откровениями, которые пришли к нему в последний час. Они могли бы обогатить его, наделить силой и превратить в достойного, заботливого человека, если бы пришли раньше, но им никогда не удавалось пробиться сквозь стену страха, высокомерия и разочарования, которую он выстроил вокруг себя.

Чазз заметил, что в паутине он не один. На ней висели десятки обглоданных трупов мужчин, женщин и детей. Теперь тонкие нити паутины сильно дрожали, и он чувствовал, как леденящая тень паучьего ужаса приближается к нему, зная, что это воплощение первобытных страхов человека, страха перед неизвестным. Так оно и было.

А потом она нависла над ним, огромная абстрактная скульптура, сплетение ног, рук и голов кукол, костей и паучьих яиц. Она жужжала, щёлкала и шипела. Токсичные испарения вырывались из её многочисленных чёрных ртов, которые сморщивались, открывались и закрывались, вязкие сгустки слюны падали с них на его лицо и жгли, Боже, жгли, как кислота, и Чазз закричал, когда почувствовал, как кожа его подбородка и щёк растворяется.

Я не сдамся так просто!– проревел голос в его голове. Я не умру вот так! Я ... ОТКАЗЫВАЮСЬ!