Кукушка

А когда поняла, насторожилась.

Бывало, что стражники и раньше трепались от скуки, даже пытались заговаривать с пленницей, но не так, как сейчас: сейчас эти голоса в коридоре звучали раздражительно, даже гневно. До утра было ещё далеко. Ялка заставила себя сосредоточиться и вслушаться, а потом, придерживая цепь, чтоб та не звякала, на четвереньках подползла к двери.

— …а я говорю, что я вас не впущу, — втолковывал кому-то маленький испанец (Мануэль Гонсалес его звали, или как-то так — Ялка распознала его по голосу). — У меня приказ! Не понимаю, Алехандро, ты-то как с ним тут оказался? Что вы замыслили?

— Мануэль, hombre, ты, должно быть, с ума сошёл, — принялся увещевать его какой-то незнакомый голос — развязный, пьяный и тоже с испанским выговором. — Ты неужели не помнишь меня? Неужели не узнал?

— Убери руки… Конечно, я узнал тебя, Антонио. Но даже то, что ты нажрался как свинья, тебя не оправдывает. Есть приказ отца Себастьяна, и я его выполняю.

— Ба! — вскричал поименованный Антонио. — Приказ! Да клал я на его приказы! Fraile, padre, sacerdote [60] , знаем мы, об кого они чешут хрен! Приберёг небось телушку для себя. Пусть портит мальчиков. Она же ведьма, hombre, понимаешь? Una Bruja. К ней, наверное, и так приходит искуситель, так разве я не лучше искусителя? А? Вот что я скажу тебе, compadre: перестань махать руками, а лучше открой нам эту дверь, хлебни винца, и пошли с нами делать дело.

60

Монах, святой отец, священник (нем.)

— Служба — вот моё дело… Да убери ты от меня свою бутылку!

— Ой, да ладно тебе, «служба»! Тоже мне выискался… Не поверю, что тебе не хочется попарить бабу. Открывай, не дури — от неё не убудет, ещё довольна останется.

— Отойди от двери!

— Убери свои грабли, солдат!

— Отойди от двери, я сказ-зал!.. By Got! Санчес, что ты смотришь? Приструни его!

— Антонио, Антонио, дружище, погоди…

— Да пошёл ты!..

Послышались возня, шарканье ног, пыхтение и ругань пополам с угрозами. Спорщики перешли на испанский, Ялка понимала с пятого на десятое. Потом опять раздался голос на фламандском:

— Эй, право слово, перестаньте… Господа солдаты, что ж вы делаете! Ведь мы же стража, нас ведь сюда поставил отец-инквизитор, неужели его слово для вас ничего не значит?

Тут Ялка, как она ни была и измучена и напугана, нашла в себе силы удивиться, ибо это сказал Михелькин. На пару мгновений в разговоре возникла пауза.

— Заткни своё хайло! — вдруг заорал пришлый испанец так, что Ялка отшатнулась от двери и села на задницу. — Эй, Мануэло, это что ещё за рожа?! А? Ну-ка, пошёл отсюда прочь к чёртовой матери!

— Сам поди прочь! — закричал Михелькин. — Кто ты такой, чтоб здесь командовать? Меня сюда поставил господин десятник, я его приказы выполняю! Господин Санчес, что же вы молчите? Скажите что-нибудь!!!

— Спрячь нож, ты, слизь канальная, отродье курвы, выкидыш, урод, скотина неотёсанная! Капуста брюссельская, кому грозить вздумал! Мануэль, а ты чего молчишь? Где твоя честь? Какой ты, к чёрту, после этого испанец! Белобрысая фламандская гнида плюёт мне в рожу, а ты…

— Он плюёт, потому что он прав, — тяжело дыша, отозвался маленький аркебузир.

— Что?!

— Я говорю: он прав! Убери нож. Мигель, стой на месте! Да что ж это творится… Санчо! Хосе! Что ж вы делаете! Какая муха вас укусила?

— В самом деле, Тони, Фабио, хватит, хватит. Пойдём лучше выпьем, я прикажу принести ещё вина…

— Убери руки! — зашёлся криком Антонио. — К дьяволу вино! Я ему сейчас кишки выпущу! Caramba, где моя наваха… Cobarde traidor [61] ! Я так и знал, что вы в Толедо все еретики и каббалисты, прихвостни жидов и мудехаров. Вот оно, твоё лицо! Теперь ты выгораживаешь ведьму. Щенок! Я тебя научу цитировать Писание! Сальватор! Прикрой мне спину! Caramba, сейчас ты узнаешь, что значит морская пехота…

61

Подлый предатель! (исп.)

— Убери тесак! Rayo de Dios… Михелькин! Возьми фитиль, зажги от фонаря… Отойдите от двери на пять шагов, или я за себя не ручаюсь!

— Смотри, как ты заговорил! Ещё и пукалку свою наводит. Да я тебя…

— Отойдите или… Я считаю до трёх! Раз… Два…

— Прекратите! Прекратите! — раздался ещё один голос, по которому девушка признала ещё одного стражника — усача по имени Родригес — Клинки в ножны! Клинки в ножны! Пресвятая Дева, Антонио, остынь! Мануэль, сынок, да что ж ты делаешь… на чьей ты стороне?

— Пусть перестанет угрожать мне.

— Чёрта с два!

— Valgame Dios, Мануэль, опусти свою аркебузу! Неужели ты не видишь: это ж хмель в них говорит. Антонио, Сальватор, Санчо! Вы же просто хватанули лишнего, завтра сами будете жалеть, если чего-то натворите! Ступайте в комнату, проспитесь, выпейте воды…

— Ребята! — перебил его Антонио. — Чего мы смотрим? У парня два заряда, но пока он подожжёт свой долбаный фитиль, мы триста раз его порежем на куски! Вперёд!

В коридоре вновь раздались шум и топот схватки, затем удары. Закричали. В темноте закрытой кельи невозможно было догадаться, что происходит снаружи. Залязгало железо, кто-то вскрикнул, на пол повалилось тело. Дверь пару раз содрогнулась от ударов, но удары были вскользь, случайные, всем телом. Девушка, пятясь, торопливо отползла назад к стене, с минуты на минуту ожидая выстрела. Мысли её путались. Она не знала, радоваться или ужасаться этой стычке, ибо непонятно было, что та сулит. Одни её мучители дрались с другими, это, вероятно, было хорошо. Но кто б из них ни одержал победу, они всё равно оставались её мучителями. Это было плохо.

И тут случилось странное. Вдруг накатило старое, давно забытое ощущение: чувство бесконечного провала за спиной. Какая-то дыра опять открылась в сердце, в душу потянуло холодом и мраком, захотелось закричать; она вся сжалась, обхватив живот. Плечи, шея, выбритый затылок — всё заледенело и пошло мурашками от подступившей Силы, будто на голову высыпали чашку колотого льда. От страха и внезапности припадка Ялка обмочилась прямо где сидела и даже этого не заметила, только ощутила липкое тепло на бёдрах и коленях. Она зажмурилась, заткнула уши пальцами, затрясла головой и потому не сразу поняла, что это не у неё в ушах, а в коридоре воцарилась тишина, такая гулкая и звенящая, что было слышно, как потрескивает пламя в факелах.

А когда она отняла ладони, то услышала, как в коридоре прозвучало одно только слово:

— Назад, — громко и отчётливо потребовал кто-то.

Ялка вздрогнула, широко распахнула глаза и выпрямилась, не веря своим ушам. Этот голос…

«…ты будешь радоваться и смеяться без причин, томиться в ожидании меня и трепетать от мысли, что можешь меня потерять, и не чуять под собою ног, когда бежишь ко мне. А я уже не смогу быть один, потому что я поверю. Я буду всегда думать о тебе. Мой заброшенный лес будет всегда открыт для тебя. Твои шаги я буду различать среди тысяч других. Твоя походка позовёт меня как музыка, и я выйду из своего убежища…»

Этот голос она узнала бы из тысячи.

Мысли путались, воображение отказывало. Первым порывом было вскочить и кинуться на дверь, но она сдержалась. «Неужели… Нет. Нет, нет и нет, оставь надежду. Дура, дура… — Она схватила голову руками и стиснула что было сил. — Это невозможно, немыслимо, это сон, это бред, мороки и видения… Наверное, я сошла с ума», — решила она.

— Назад, — уже с угрозой повторил всё тот же голос в коридоре.

Ялка снова вздрогнула, зажмурилась и принялась грызть кулаки.