Кулинар
Шрифт:
– Это драма, – снисходительно пояснила Надька.
– Нехай, – махнул рукой Чинарский. – Хочу ознакомиться с запросами современной молодежи… – Он искоса посмотрел на ухмыляющуюся Надьку.
– С чего это? – приподняла она свои круглые плечи.
Чинарский только хитро улыбнулся. У него было два мотива. Один, вполне меркантильный и простой, заключался в постепенном сближении с Надькой, в налаживании отношений с целью иметь в ее лице постоянный источник для заема наличности. Другой, более размытый и непроясненный, состоял в праздном интересе к любому сколько-нибудь замечательному явлению. Когда, увидев книгу, Чинарский спросил девушку, о чем в ней идет речь, Надька сделала раздраженное лицо, словно ее уличили в некомпетентности, а потом вдруг таинственно улыбнулась
А теперь он наконец начинал постигать смысл Надькиного комментария. Сначала он определил книгу как бесовскую, хотя на какое-то время она захватила его своей символической образностью и загадочностью сюжетов. Но сейчас, когда в висках гневно пульсировала кровь, когда ломило затылок, а все тело заходилось в противной дрожи, читать книгу не было никакой возможности.
А между тем столько рек утекло! Чинарский в тот вечер возвратил Надьке долг, но на следующий день снова у нее занял сотку. Именно такая сумма наличествовала нынче у него в карманах, но со всей жгучей необходимостью стоял перед ним вопрос незамедлительного снятия похмельного синдрома. Мало того, что Чинарский мучился головной болью и слабостью физической, его душа корчилась от спазмов исключительно духовного происхождения.
Отдать или не отдать – вот в чем заключалась его гамлетовская дилемма. Если отдать, то на что тогда опохмеляться? Если же не отдавать, то как он будет выглядеть в глазах Надьки и не повлияет ли такое его нахальное поведение на их отношения? В таком случае он может лишиться верного источника заема. А это недопустимо. Отдать часть долга? Как-то несерьезно. Не решив, что делать, он вдруг открыл Дилана Томаса. Как будто тот мог подсказать, как поступить. Надька предупредила его, что деньги ей понадобятся именно сегодня.
«Он провел ладонью вверх и вниз по ее руке. Только нескладное и безобразное, только бесплодное родит плоды. Кожа на руке покраснела от его прикосновений. Он дотронулся до ее груди. Дотронувшись, он узнал каждый кусочек ее плоти».
– Мерзость какая! – в пуританском порыве воскликнул Чинарский. Иногда он позволял себе быть моральным чистоплюем.
Чинарский бросил книгу на диван и поднялся. Надо идти. В прихожей, в кривоватом зеркале он обнаружил заспанное отечное лицо мужчины средних лет, несущее на себе стигматы распада. Чинарский поморщился, показал язык своему чахлому отражению и двинулся в ванную. При помощи холодной воды и полотенца он придал своей физиономии максимально свежий вид и вышел из квартиры. Пешком поднялся к Надькиной квартире и позвонил. Прошло минуты две, но никто не ответил. Между тем Чинарскому померещились какая-то возня за дверью и даже тонкий стеклянный звон.
Нет, это в ушах у него звенит. Он потряс головой, но тут же спохватился. Резкое движение доставило нестерпимую боль. Она же обещала быть! – всплыло в его утомленном сознании. Надькино отсутствие было пострашнее искушения святого Антония. Перед Чинарским зеленым змием нарисовалась в воздухе возможность промочить горло и подлечить мозги.
Усилием воли он заставил себя позвонить еще раз. С тем же успехом! Успокоенный Надькиным отсутствием, он стал изо всех сил жать на звонок. С каждым пиликаньем его смятенная душа оживала, а жизненная перспектива преображалась. И все же оставалась еще одна загвоздка. Тетя Тамара, живущая с Надькой по соседству. Он должен вызвать ее и спросить, где Надька. И если та не ответит внятно и убедительно…
Чинарский позвонил в квартиру тети Тамары. Никто не торопился открывать ему дверь. Чинарский не верил в свою удачу. Он сунул руку в карман. В ладони приятно и обнадеживающе шелестнула сотка. Больше не теряя времени и не поддаваясь на зов совести, он слетел с лестницы и выбежал из подъезда.
Александр вздрогнул. Это не входило в его планы. Его пальцы разжались помимо его воли, и склянка с драгоценной эссенцией мантауры выскользнула
из них и с едким звоном разбилась о пол.Звонок повторился. На этот раз он был еще требовательнее и нетерпеливее. Александр замер. Эта шлюха не предупреждала его, что кого-то ждет. Соседи? Знакомые? Менты?
Как бы то ни было, он должен довести дело до конца.
Александр стиснул зубы, глядя на осколки и разбрызганную жидкость. Надо же, все случилось именно тогда, когда он приступил к приготовлению пикантного соуса! Боже, сколько он отдал за эссенцию этого редкого мадагаскарского растения! А ведь его предупреждали, что мантаура несет с собой проклятие! Аборигены использовали ее для приготовления колдовских зелий. Они выкапывали из песка корень этого трехлетнего растения, срезали с него белесовато-терракотовые клубеньки, разрезали, сушили, толкли, заливали маслом из семян черного кустарника, а потом уже выпаривали экстракт. Могущество этого растения приравнивалось жителями Мадагаскара к могуществу воды. У цивилизованного европейца или американца такое сравнение не вызвало бы ничего, кроме недоумения. Мы привыкли к тому, что вода послушно течет из крана. А вот мадагаскарцы, живущие в глубине острова, добывают воду ценой грандиозных усилий. Они копают песок по полдня, чтобы собрать в небольшие емкости пол-литра грязной, теплой, кишащей бактериями влаги!
Александр кусал губы. Вот так казус! Хорошо еще, что он успел добавить мантауру в кипящий сок фейхоа. По кухне плыл разрываемый знойным дыханием мантауры огуречно-клубничный аромат фейхоа. Мадагаскарское растение великолепно сочеталось с этой азиатской ягодой. Оно словно просверливало черные спирали в его влажном зеленоватом облаке. К фейхоа Александр добавил сок одного лайма, столовую ложку виноградного уксуса, щепоть сахара, крупицу черного перца и чабреца.
На столе, на круглом блюде, обложенные веточками петрушки, слабо розовели мозги. Мантаура, постоянно всплывавшая в кисло-сладком соусе роковой черной нотой, должна была охладить фруктовую свежесть смеси, привнести в нее жаркую горечь африканской жажды. Вкус мантауры был достаточно резким, чтобы не погибнуть в яркой фруктовой гамме. В нем была и роскошная пряность, отдающая сладковатой гнилостью водорослей, и угольная пыль сгоревшего дерева, и окисленно-медный запах застоявшейся воды.
Александр боялся шевельнуться, хотя звонок давно смолк. Он стоял, пораженный утратой столь дорогой и редкой эссенции, в маслянистых каплях которой гнал свои беспокойные воды Индийский океан и трепетал раскаленный воздух далеких от побережья пустынь. Бронзовые тела стали частью скудного пейзажа, превратились в шевелящиеся стволы деревьев. Безразличие этих тел, тянущихся к мутной песчаной влаге, казалось Александру сродни тому равнодушию, с которым упавшая склянка выпустила из своих стеклянных объятий драгоценный вкус.
А как этот вкус гармонировал с нежным, сладковато-воздушным вкусом мозгов! Его насмешливая резкость гасилась жирной консистенцией мозгов и оттенялась клубнично-кислым соусом. Мозги таяли на языке прежде, чем рецепторы успевали распрощаться с жалящей искрой мантауры, и еще долго трепетали, пораженные ожогом, пока слюна размывала жаркий пепел исступленной горечи.
Александр очнулся. Сквозь зеленоватые занавески в кухню сочился солнечный свет. На негнущихся ногах Александр двинулся в прихожую. Он достал из внутреннего кармана носовой платок и с ним вернулся на кухню. Присел и стал собирать осколки и стирать с них платком буроватые капли.
Обычно она заканчивала работу в шесть, но иногда задерживалась и намного дольше. Но на сверхурочную работу рассчитывать было нельзя, поэтому Александр проник в квартиру заранее.
Он помнил, что дышалось легко и радостно. Несколько часов назад Александр отправил в Интернет очередное послание. Пришлось, конечно, повозиться, но ощущение хорошо проделанной работы только улучшало настроение. Эта акция несколько выбивалась из особого ритма, но сейчас нужно было действовать. Пока менты будут заниматься карамелизованными палочками в желе, он быстренько провернет и это дело.