Культурологическая экспертиза . Теоретические модели и практический опыт

Во-вторых, экспертиза, от которой в результате ждут оценку целостной картины произошедшего события, действия и т. п., может опираться (и вынуждена опираться) на повышенное внимание к деталям. Мозаику фактов в целое складывает эксперт, именно ему принадлежит решающая роль в складывании узора, который станет убедительным доказательством определенной точки зрения. Как говорил один из героев Р. Брэдбери, «можно убедить людей в чем угодно, стоит лишь уделить особое внимание деталям». Эксперт погружен в детали, которые он скрупулезно анализирует, сопоставляет, ориентируясь при этом не только на поиск объективной истины, но и на тот эффект, который произведет результат его исследования.

От эксперта ждут, как правило, неожиданного суждения (иначе, если ситуация очевидна, эксперта привлекать необязательно), эксперт разбивает привычные стереотипы и клише, которые составляют часть нашей природы. «Эти клише формируют саму нашу чувственность, это наш способ реагировать на мир», – замечает Е. В. Петровская [118] .

Возникает вопрос: эксперт ли определяет, что мы видим, или мы, уже имея определенную картину, ищем ее подтверждения? Вопрос, скорее всего, останется открытым, но учитывать его при рассмотрении феномена экспертизы необходимо. Эксперт – это одновременно визуальный фокус и расфокусированность, множественность социального зрения, если так можно выразиться.

Эксперт, на наш взгляд, востребован еще и с позиций двойного кодирования, присущего постмодернистскому подходу к современности [119] . Двойное кодирование предполагает одновременную доступность продукции, понятность и упрощенность для восприятия обыкновенным потребителем, а в то же время наличие подтекста, воспринять который может только интеллектуал, профессионал, специально подготовленный человек. Этот подход распространяется и на продукцию политического характера. Первый аспект воспринимается всеми без особой подготовки, более того, большей частью, визуальный или лозунговый материал политического свойства специально рассчитан на неподготовленного, «любого» реципиента. Однако определить подтекст, а, значит, и степень воздействия продукции может только эксперт. Поэтому значение экспертизы в предоставлении качественного материала увеличивается, а вслед за этим возрастает роль эксперта, его личного участия и ответственности.

Эксперт необходим в мире увеличивающегося знания. Но экспертиза нуждается в более четком определении ее границ, функций и защищенности. Как отмечалось во Всемирном докладе ЮНЕСКО «К обществам знания» в 2005 г., стремление гуманитарной и научной общественности к качественно и количественно растущему знанию несет в себе определенные риски и проблемы. «Действительно, не ставит ли под сомнение неравенство в доступе к информационным источникам, содержанию и инфраструктуре подлинно глобальный характер информационного общества? И можно ли говорить о глобальном информационном обществе, если затруднена свобода передачи информации или же сама информация является предметом цензуры или манипуляции?» [120] . В этом сообществе роль эксперта приобретает большое значение, особенно, когда речь идет о независимом эксперте.

Следует также отметить двойственность экспертизы и самого эксперта. Изначально экспертиза предполагает альтернативу – не менее аргументированное противоположное мнение, от которого порой эксперт и отталкивается. Таким образом, экспертиза может приобретать элементы постмодернистской игры. Мы вырабатываем правила, по которым осуществляется экспертиза, понимаем, что без них нельзя, но мы же и меняем правила по ходу игры, усиливая роль экспертного суждения, но не придавая ему при всем этом абсолютного значения, поскольку экспертное заключение – всего лишь мнение, которое имеет в первую очередь утилитарное значение.

В каких случаях в политической сфере привлекается эксперт именно как культуролог, а не лингвист? Действительно, лингвистическая экспертиза – явление довольно привычное, к ней адресуются во многих случаях. К культурологу обращаются в том случае, когда используют визуальный ряд и нуждаются в расшифровке, толковании заложенных в изображении символов. По личному опыту автора, это чаще всего случается во время предвыборных кампаний, когда усиливаются дискуссии между политическими противниками и увеличивается визуальная нагрузка на избирателей. Публичность политики определяет специфику ее воздействия на большие группы людей, диктует особые условия, как синкретической подачи визуального материала, так и целостного его восприятия.

Есть несколько вопросов, которые волнуют исследователей данного явления. Так, например, когда наиболее активно заказчик заинтересован в экспертизе? Воспринимается ли экспертиза как необходимый элемент создания политического, агитационного материала, или потребность в ней определяется иными параметрами? Возможен ли заказ собственного визуального артефакта у независимого эксперта до прецедента, который нуждается в анализе и разработке? Чаще всего заказчик обращается к эксперту при оценке собственного материала, когда при столкновении мнений необходимо защитить свою позицию с помощью дополнительного аргумента, или если есть потребность опровергнуть мнение противной стороны. Причем обращение к эксперту может быть равным в обоих случаях. Другое дело, что задача эксперта при всей необходимости независимости обусловлена изначально предвзятостью постановки проблемы.

С другой стороны, если есть стремление вывести противника из игры, вполне удобно обратиться к независимому, третьему лицу, опираясь на принципы старой системы ценностей уважения научного знания как некоего самостоятельного и надежного аргумента. Это относится еще к той картине мира, когда научное мнение имело статус окончательного суждения. Несмотря на то, что сейчас мы все больше склоняемся к множественности решений, эксперт представляется такой фигурой, которая может расставить все точки над «i». Вряд ли это действительно принимается на веру заказчиком, но апеллировать к такой социальной роли эксперта он может, призывая прислушаться к оценке эксперта все общество в качестве чуть ли не последнего аргумента.

Следует отметить еще такой момент: заказчик привлекает независимого эксперта-культуролога большей частью тогда, когда имеется спорный момент в оценке уже имеющегося прецедента. На этапе формирования конкретного визуального образа и его реализации в виде публикации или демонстрации, как правило, в эксперте не нуждаются. Или же пользуются услугами ангажированных, так называемых «своих» специалистов. Открытая необходимость в эксперте проявляется лишь тогда, когда элемент пропагандистской кампании или отдельное событие становится предметом столкновения политических сил, выражающееся в диапазоне от публичной дискуссии до судебного разбирательства. В последнем случае эксперт становится необходимой фигурой, к которой апеллируют обе стороны процесса, подчеркивая независимость и отстраненность эксперта от непосредственно партийных, политических пристрастий.

В результате наличие ряда экспертных заключений с обеих сторон приводит к тому, что эксперт оказывается центром напряжения и лицом, на которое переносится наибольшая ответственность за исход дела. Судьи, адвокаты и участники процесса обращаются к экспертам, так что судебное заседание временами превращается в своеобразную «битву экспертов», которые вынуждены держать основной удар и лично включаться в ход, например, судебного заседания, куда эксперт может быть вызван в качестве свидетеля.

С какими требованиями к эксперту приходят заказчики? В первую очередь, это требование высокого профессионализма и компетентности. Фактически это является исходным пунктом, с которого начинается работа эксперта. Более того, желателен довольно высокий статус эксперта в его профессиональной среде, который часто срабатывает как некая реклама для обращающегося, как демонстрация связей заказчика в научной среде и показатель его собственной ориентированности в проблеме. Также предполагается, что эксперт должен разбираться в политической ситуации, элементы которой он подвергает анализу. В то же время от эксперта ждут эмоциональной отстраненности, непредвзятости, отсутствия личных пристрастий как к заказчику, так и к его оппонентам, то есть самого главного – независимости в суждениях и качественной экспертизы. Кроме того, эксперт часто оказывается в положении, когда от него требуют ответа на вопрос, имеющий отношение к чисто юридическим сферам, и тогда ему приходится четко обозначать пределы своей компетенции, что не всегда адекватно воспринимается заказчиком. Это также требует от эксперта минимума правовых знаний, чтобы не оказаться вне правового поля.

Однако здесь мы сталкиваемся с одной из наиболее сложно решаемых проблем в деятельности эксперта. Несмотря на то, что эксперт обозначается как лицо независимое, он фактически не защищен от различных вариантов давления с обеих сторон (заказчика и оппонента). Требования ко всем аспектам его деятельности нечетко прописаны и расплывчаты. С одной стороны, эксперт независим, что подчеркивается при обращении к нему. Но в данной ситуации эксперт остается один на один как с проблемой, так и со своим суждением, которое он должен подтверждать и защищать, если понадобится, и в ходе судебной процедуры. Эксперт оказывается не защищенным ни в ходе анализа материала, ни в процессе использования его материала обеими сторонами политического процесса. От него многое требуется, однако сам заказчик не всегда может четко сформулировать свои претензии, требования и, главное, компетентно оценить работу эксперта.