Культурология: Дайджест №4 / 2009

Annotation: The epigram «Three Graces» which is scribed to Lermontov came into existence after a number of remakings of the Latin epitaph «Tres fluerant Charites».

Key words: Ausonius, Lermontov, the epigram, Latin epitaph, madrigal, V.P. Petrov.

Владимир Солоухин в одном из своих эссе заметил: «В отличие от Лермонтова с его юношеской саркастичностью и позой Пушкин был добр и весел с самого начала, с самых ранних стихотворений. Возьмем одну из эпиграмм Лермонтова, написанную в альбом женщине: “Три грации имелись в древнем мире. Родились вы – всё три, а не четыре”. Пушкин никогда бы женщину такой эпиграммой обидеть не смог. <…> Вероятно, он написал бы в подобном случае: “Родились вы – и стало их четыре”» (10, с. 174).

Однако предложенное Солоухиным завершение эпиграммы появилось до Пушкина и в его время уже считалось банальностью.

Эпиграмма, неточно процитированная выше, приведена в «Записках» Екатерины Сушковой, опубликованных в 1870 г. Лето 1830 г. 16-летний Лермонтов проводил в деревне среди своих многочисленных кузин. «Была тут одна барышня, соседка Лермонтова по Чембарской деревне, и упрашивала его <…> написать ей хоть строчку правды для ее альбома. <…> Он начал:

“Три грации…”

Барышня смотрела через плечо на рождающиеся слова и воскликнула: “Михаил Юрьевич, без комплиментов, я правды хочу”.

– Не тревожьтесь, будет правда, – отвечал он, и продолжал:

“Три грации считались в древнем мире,Родились вы… всё три, а не четыре!”» (5, с. 95).

Позднее, однако, было обнаружено, что та же история приведена в московском периодическом издании «Листок» от 24 февраля 1831 г., но здесь эпиграмма приписана «молодому человеку Николаю Максимовичу» (4, с. 523). Поэтому ныне она помещается не в основном корпусе сочинений Лермонтова, а в разделе «Dubia» (3, с. 224). Между прочим, среди «экспромтов» юного Лермонтова Сушкова приводит еще и такой: «Вокруг покойного чела / Ты косу дважды обвила; / Твои пленительные очи / Яснее дня, чернее ночи». Это четверостишие, адресованное, если верить Сушковой, ей самой, взято целиком из «Бахчисарайского фонтана» Пушкина, с заменой «лилейного» на «покойного». Вполне возможно, что точно так же Лермонтов поступил с эпиграммой «Три грации…», даже если вся эта история не сочинена мемуаристкой.

Обиженная Лермонтовым барышня предполагала увидеть совсем другую концовку – комплиментарную и уже хорошо ей известную. Такая концовка содержалось в альбоме девицы А. Лукиной (велся с 1821 по 1837 г.):

«Три Грации досель считались в мире,Но как родились вы, то стало их четыре» (2, с. 42).

Этот альбомный мадригал, как установил еще в 1917 г. Б.В. Нейман 6 , представляет собой переработку заключительного двустишия одного из стихотворений Василия Петрова (1736–1799), придворного поэта Екатерины II (7, с. 70–71). Стихотворение озаглавлено «К Ъ…» и адресовано неизвестной актрисе; поскольку с конца XIX в. оно не перепечатывалось, приведем его целиком:

6

Борис Владимирович Нейман (1888–1969), профессор Московского ун-та. Между прочим, именно он еще до Андроникова разгадал «загадку Н.Ф.И.» – Натальи Федоровны Ивановой.

Девиц избранный хор, Всегда мужей пленяет взор;Ты, выступя в театр, даров твоих со блескомВсех нудишь чтить тебя сердец и дланей плеском;Во лике дев видна, Как промеж звезд луна.Суровый бог гремящей брани,Услыша глас твоей гортани,Пустил бы грозный меч из рук;Забыл бы в век оружий звук.Три только Грации во всем считались мире:Когда родилась Ты; вдруг стало их четыре (9, с. 446 (1-я паг.)).

Заключительное двустишие кажется «довеском» к основной части стихотворения – вероятно, потому, что само оно представляет собой переработку латинского двустишия.

В.П. Петров по образованию был филологом-классиком: он окончил Славяно-греко-латинскую академию, затем преподавал в ней риторику, а среди его переводов центральное место занимает полный перевод «Энеиды» Вергилия. Двустишие, послужившее ему источником, носит название «Об умершей девушке» и до XIX в. включительно печаталось среди сочинений римского поэта и ритора Авсония (ок. 310 – ок. 395):

Tres fuerant Charites, sed, dum mea Lesbia vixit,quattuor. At periit: tres numerantur item (12, с. 425).Харит было три, но когда родилась моя Лесбия,стало] четыре. Она умерла, и снова [их] насчитывается три.

В переводе Ю.Ф. Шульца:

Были три Хариты; при Лесбии стало четыре.Лесбии нет, – и теперь снова их в мире лишь три (1, с. 220).

Авсоний из Бурдигалы в Галлии (нынешнее Бордо) был признанным мастером жанра эпитафии, а кроме того, считался во Франции первым «французским» поэтом. Эпиграмма (в первоначальном, античном смысле этого термина) «Об умершей девушке» печаталась во всех изданиях его сочинений, а также в популярных антологиях и пособиях по латыни и латинской литературе. В XVII–XVIII в. неоднократно печатались также ее переводы на немецкий и французский языки, обычно вместе с латинским оригиналом. Немецкий перевод принадлежал Симону Даху (Simon Dach, 1605–1669). По смыслу он весьма точен, но выполнен – как и двустишие Петрова – 6-стопным рифмованным ямбом (14, с. 510).

«Четвертую Хариту сих времен» («vierte Charis dieser Zeit») воспевал старший современник Даха, основатель немецкого силлаботонического стихосложения Мартин Опиц (1597–1639) в своей «Утешительной песне» («Trost-Lied») (20, с. 32). Это выражение у него восходит, по-видимому, к той же эпиграмме (18, с. 61).

Во Франции – во всех трех известных мне переводах XVIII в. – греческие «хариты» были заменены римскими «грациями» (11, с. 44; 19, с. 123; 21, с. 107).

В Западной Европе двустишие «Об умершей девушке» воспроизводилось целиком. В русской переделке печальный конец был отброшен, а упоминание об адресате в третьем лице заменено обращением во втором лице (вы). Тем самым латинская эпитафия превратилась в русский мадригал, в 1820-е годы переделанный в сатирическую эпиграмму. Ее концовка («три, а не четыре») неожиданно перекликается с концовкой латинского двустишия («снова их в мире лишь три»), которую Петров в своей переделке отбросил.

В XX в. авторство многих эпиграмм, приписываемых Авсонию, было поставлено под сомнение; предполагалось даже, что они были сочинены (т.е. сфальсифицированы) гуманистами XV в. Еще сравнительно недавно один из немецких исследователей писал: «Эпиграмма [“Об умершей девушке”] приписывается Авсонию, но ее неантичный ход мысли [der unantike Gedanke] свидетельствует о том, что она появилась в Новое время» (22, с. 335).

Однако в 1950 г. в Ватиканской библиотеке был обнаружен сборник эпиграмм на латинском языке, первоначально хранившийся в библиотеке монастыря Боббио близ Пьяченцы (именно этот монастырь изображен в романе Умберто Эко «Имя Розы»). В 1955 г. сборник был опубликован под названием «Epigrammata Bobiensia» («Эпиграммы из Боббио»). Сборник, по-видимому, был известен с XV в.: 27 эпиграмм из него были опубликованы гуманистами, по большей части в составе сочинений Авсония (15).

Анонимная эпиграмма «Об умершей девушке» помещена в «Epigrammata Bobiensia» под номером 33 (16, с. 86). Написана она не позднее начала V в. (время составления сборника) и, как и весь сборник, вышла, по-видимому, из круга римского сенатора и писателя Симмаха, младшего современника Авсония (13, с. 212).

Ее ближайшая параллель – поздняя греческая эпиграмма, приписанная Платону («Палатинская антология», IX, 506):

Девять считается Муз. Но их больше: ведь Музою сталаС Лесбоса дева Сапфо. С нею их десять теперь.(пер. Л. Блуменау) (8, с. 695).

Форма же эпиграммы «Tres fuerant Charites», по наблюдению немецкого филолога Фарука Гревинга, восходит к двустишию Марциала («Эпиграммы», VI, 6):

Comoedi tres sunt, sed amat tua Paula, Luperce, quattuor <…> (17, с. 103).

Трое в комедии лиц, а любит, Луперк, твоя ПавлаВсех четырех: влюблена даже в лицо без речей.(пер. Ф.А. Петровского) (6, с. 168).

Так что латинская лирическая эпитафия, ставшая, после ряда переработок, русской язвительной эпиграммой, сама была переработкой еще более древнего сатирического двустишия.