Куноичи

— Слишком много внимания героям, — сказала Тен-Тен, когда красноречие Шамак пошло на спад. — Даже не «героям», а «герою». Ледибаг. Многовато ей восхищаются, пренебрегая Котом и коммунальными службами.

— Простите?

Тен-Тен закатила глаза. Ну это же было очевидно!

— Коммунальные службы, алё. Полиция, пожарные, медики. Почему им не ставят памятники? Нет, давайте героям. Я вам скажу почему: в руках врача магии меньше, чем в фотке маски Ледибаг. А люди любят магию. Так что я против этой статуи, лучше бы на эти деньги купили что-нибудь для городских больниц.

Шамак растерянно моргнула пару раз, а затем объявила рекламный перерыв. Адриан и Маринетт стояли пришибленные. Словно Тен-Тен сказала про памятник им в укор, в самом деле. Ох уж этот подростковый максимализм и стремление принимать любые высказывания на свой счёт.

Пока Надья приходила в себя после неожиданного ответа, Тен-Тен подошла к подросткам. Адриана она хлопнула по плечу, вытаскивая парня из пучины самобичевания. С Маринетт же даже не поздоровалась — это не подходило роли.

— Дюпэн-Чэн, я надеюсь, ты вызвала полицию.

— А?.. я скорую вызвала, там же явно человеку плохо.

Тен-Тен поморщилась и посмотрела на девочку. Маринетт была расстроена словами Такахаши, но ещё куноичи заметила… напряжение. И страх. Не очень сильный, но правильный, потому что направлен он был на мужчину, качающемуся на лавочке.

— Ты дурная? Он наркоман, а не больной, — сказала Тен-Тен, смотря Маринетт прямо в глаза.

— Он всё равно человек!

— Он может быть опасен. Не только для тебя, но и для медиков, — Такахаши щёлкнула пальцами, привлекая к себе внимание. — Адриан, полицию.

Агрест с извинением посмотрел на Маринетт и вызвал полицию, как и говорила Тен-Тен. Такахаши позвали обратно под дуло камеры.

Надья вернула себе самообладание за пару минут перерыва. Тен-Тен, напротив, утратила спокойствие окончательно: хотя мужик вёл себя тихо, он всё равно дико напрягал. Члены съёмочной группы бросали на наркомана взгляды, но никто ничего не делал. Все ждали, когда же кто-нибудь другой возьмёт ответственность в свои руки.

— Мы вернулись! — радостно провозгласила Шамак, подмигивая камере. — И у нас ещё много-много вопросов к очаровательной Хлое Буржуа! Продолжим?

— Продолжим, — согласилась Тен-Тен без особой радости в голосе.

Шамак её неудовольствие, конечно, заметила. Но плевать она на него хотела. Полились вопросы: в основном про отца и отель, но также были и про учёбу, хобби самой Хлои, про друзей, про её стиль и… про её мать.

Вот здесь Тен-Тен совсем не знала, что стоит говорить. Мать Хлои всё ещё была для неё загадкой. Одри Буржуа явно не питала особо тёплых чувств к дочери; вполне возможно, что женщина ненавидела своего ребёнка. Причин могло быть множество, от испорченной фигуры и послеродовой депрессии до какого-нибудь идиотизма. Ненависть могла вырасти из любой мелочи. Да хоть из-за того, что у Хлои волосы длиннее — Тен-Тен достаточно насмотрелась на психов, чтобы ничему уже в своей жизни не удивляться.

К тому же, у Одри был ещё один ребёнок. Его, конечно, скрывали от папарацци — иначе Шамак была бы более информирована. Но это было не так важно, как наличие у Хлои сестры или брата. Интересно, женщина изменила Андрэ в Америке, или же последыш был единокровным для Хлои?

Тен-Тен замялась, не зная, что ей говорить. Шамак улыбалась красным ртом, блестела белоснежными зубами и злыми глазами. Наслаждалась, пока Такахаши строила из себя уязвлённую стервочку, которой залезли пальцем в глубокий и болезненный гнойник.

Помимо размышлений над ответом, Тен-Тен чувствовала слабые отклики паники: в небе, на тёмно-сером фоне, она увидела фиолетовую искру порченой бабочки. Такахаши молилась всем известным богам, чтобы это было обманом зрения, потому что…

Ну, учитывая, что Габриэль извинился перед ней ночью, Тен-Тен была уверена в его намерении избавиться от Хлои. А рядом с ними в этом парке из выведенных на эмоции был только наркоман на лавочке. Возможности человека, готового на что угодно, потенциально ужасали.

Но вот что делать ей в этой ситуации — тот ещё вопрос.

— Моя мать — прекрасный человек, и я очень её люблю, — сказала наконец Тен-Тен, пока её голова прокручивала варианты.

Убить бабочку? Она не знает как. Обратить общее внимание на акуму? Бесполезно, потому что проблему это не решит. К тому же Чудесные заметили приближение бабочки каким-то внутренним чувством и уже успели разбежаться в разные стороны по надуманным предлогам. Вопрос только в том, когда они вернутся. И успеют ли.

И справятся ли. Роджеркоп вызвал у них огромные трудности; вряд ли герои, говоря откровенно, справились бы без вмешательства Тен-Тен. А здесь человек, для которого нет ничего… почему-то Тен-Тен была уверена, что наркоман на лавочке уже достиг того дна, когда люди вокруг превращались в ходячие куски мяса, и кроме дозы ничего не интересовало.

Думай, Тен-Тен, думай.

Что такое акума? Неизвестно. Их насылает Бражник, но Тен-Тен даже не была уверена, что это обычная бабочка, испорченная его силами. Может, она полностью из них состояла… это сейчас было неважно.

Что рождает акуму? Эмоция. Злость, раздражение, негодование — весь негатив, на который только способен человек. Но этого недостаточно для акуманизации: каждый день в Париже злятся, негодуют и раздражаются миллионы людей, и только единицы становятся акумами. Значит, есть ещё критерии. Один из них — вероятная приближённость к Габриэлю; это могло быть ограничение в расстоянии, потому что дом Агрестов находился неподалёку, или что-то другое. Может, эмоциональная вовлечённость самого Бражника.

Это есть. Но что ещё? Что ещё? Тен-Тен слышала историю про акуманизацию мадам Бюстье: та защищала от акумы расстроенную Маринетт, махала папкой и в итоге бабочка сменила цель. Хм. Сменить цель — это именно то, что сейчас было нужно.

Жаль, что Маринетт не расспросишь подробнее.

Бабочка приближалась под тихое мурлыканье далёкого грома. Шамак давила на гнойник Хлои Буржуа, задавая вопрос за вопросом. Тен-Тен мялась на камеру, заикалась, хмурилась — и думала, думала, думала. Счёт шёл на секунды, которые так не уважали в этом мире.