Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)

Манхэттену вежливо, но настойчиво предложили предъявить документики и показать, что у него в сумке. А в сумке оказалось несколько шапочек, которые он пытался продать знакомым. Ему предложили вывернуть карманы и обнаружили некую сумму в валюте: выручку он сразу обменивал, потому что долг надо было отдавать как брали: в долларах.

Его попросили объяснить происхождение шапок и денег. Он сослался на жуткую амнезию, разжижение мозга, а также на алексию, аграфию и афазию. Все это добросовестно занесли в протокол и проводили его к нам.

Мы провели бурное совещание, но ни к чему особо умному не пришли, решив все же, что влопался в основном я один, поскольку склад обнаружен на моей квартире, да и на рынке торговал я, и сопротивление я оказывал. Сдуру.

Я посоветовал ребятам придерживаться версии, что они покупали у меня небольшие партии товара для перепродажи. Откуда товар, они не знают, больше никаких дел со мной не имели. Просто я уговорил их немного помочь мне и заработать самим, заплатив им мизерный процент.

Сперва мужики, конечно, возмутились, но я растолковал им, что массовый героизм здесь неуместен, с чем согласился имевший печальный опыт Манхэттен, уныло заметив, что за сговор дают больше.

Мы ещё успели оговорить кое-какие детали, но вскоре нас разделили, выдернув из общей камеры и разведя по разным. Судя по тому, что меня посадили в двухместную, дело принимало печальный оборот. Что и подтвердилось в ближайшее время. Меня допрашивали весьма и весьма интенсивно, я даже встревожился: все раскручивалось чересчур круто. Но я все же упорно стоял на своем, мол, товар приобрел в Лужниках, с машины. Номера не помню. У кого купил? Пожалуйста: маленький, лысый, с бородкой, картавый, в кепке, глаза с прищуром.

– С добрым?
– спросил, перегнувшись через стол, следователь, отложив ручку и глядя на меня совсем даже не добрыми глазами.

– Ага, - вздохнул я покорно.
– С очень добрым.

После этого меня дня два не трогали, зато перевели в одиночную камеру, от чего я совсем забеспокоился. И как выяснилось, не зря. Допросы возобновились с новой силой, и ещё более участились. И чем дальше, тем они становились агрессивнее. Но я стоял на своем, не покачнувшись, как часовой у мавзолея.

Особенно меня волновало то, что товара у меня обнаружили на приличную сумму, и происхождение его я толком объяснить не мог. Еще чего! Скажи я, что закупал товар в Краснодарском крае, в городе Лабинске, и выяснить объем закупки будет очень легко, а это неминуемо привело бы к Кресту и Черепу, которые такого не прощают. И вообще, я уж лучше отвечу за свое, не то придется отвечать ещё и за их художества. А оказаться на скамье подсудимых с ними вместе у меня не было ни малейшего желания.

Я считал дни. Без предъявления обвинения меня могли держать не более тридцати суток. На тридцатые меня вызывали в очередной раз. Вечером. Только я успел задремать, как подняли. Поэтому на допрос я явился злой и помятый. Каково же было мое изумление, когда из-за стола навстречу мне устремилась с насмешливым взглядом та самая капитанша, которая арестовала меня на рынке.

– Ну что же вы встали в дверях?
– усмехнулась она уголками губ. Проходите, садитесь. Я - капитан Павлова, помощник следователя по особо важным делам. Что это с вами? Вы вроде бы не в себе?

Я судорожно пытался вспомнить лексику Манхэттена, проклиная себя за то, что плохо слушал его.

– У меня эта... амнезия, - вспомнил я.
– И ещё эта, как её, асфикция, вот!

По её реакции я понял, что сморозил что-то не то, и не нашел ничего лучшего, чем пойти на попятный:

– Ну может, деструкция? А? В общем, отпустили бы вы меня, я сегодня как-то не конструктивен, - совсем запутался я в словах.

– Что-то в этом роде я уже слышала, - изобразила она на лице напряженное усилие.
– Вспомнила! Это дружок ваш, его прозвище, кажется, Манхэттен? Точно, это он плел нечто подобное, когда его спрашивали о шапках. Кстати, он и некто гражданин Громов, задержанные с мелкими партиями подобных шапок и шкурок, а также с валютой, в один голос утверждают, что товар брали у вас и продавали его по вашему поручению, получая небольшой процент. Это так?

"Ай да молодцы, мужики!" - восхитился я про себя.

А вслух проронил, изобразив скучную мину:

– Ну, мало ли кто чего про меня наплетет. Я таких, вроде, и не знаю вовсе. Кто они?

– Да как вам сказать, - опять улыбнулась капитанша.
– С одним вы в школе учились, с другим вместе в экспедиции археологические ездили. И с первым, кстати, тоже, когда он из тюрьмы вышел.

– А он что, сидел, что ли? Ах ты, Боже ж ты мой!

– Вы про кого?

– А вы про кого мне рассказываете?
– ещё больше, чем она, удивился я.
– Вы мне про какого-то вашего школьного дружка рассказываете, а он оказывается сидел. И долго? Вообще, товарищ капитан, у вас такая интересная, полная приключений жизнь и такие крутые знакомства! Я вот только не понял, как же он в школе вместе с вами учился, когда он сидел?

– Это вы учились с тем, который потом сидел.

– А мы что с вами, в одной школе грамоту постигали? Вот что годы делают!
– я сокрушенно развел руками.
– Я думал, что всех девочек из нашего класса помню, и вот тебе на! Кстати, вы прекрасно сохранились! Другие мои одноклассницы выглядят сегодня намного старше. И почему бы это?

– А это потому, что они ваши ровесницы, - не теряя терпения, пояснила капитанша.

– Да что вы говорите?!
– воскликнул я, глядя на неё с восхищением.
– А я-то все думаю: как же так? А почему тогда у вас такое невысокое звание? И вообще, вы должны быть уже на пенсии, с вашей-то службой. Нет, знаете, это все так неожиданно.

– Что именно?
– доброжелательно отозвалась она.

– Ну то, что вы мне сегодня рассказали. Можно я пойду в камеру и все это обдумаю? А завтра выйду за ворота, и мы с вами встретимся, где-нибудь посидим, выпьем кофе? Или вина, если вы согласитесь. Давненько я нигде не сидел!

– Да ну?
– удивилась капитанша.

– Ну нет, я не в том смысле. И вообще, все это - досадное недоразумение, вы же понимаете? А как же, конечно, понимаете, раз мы с вами в одной школе учились, или даже в одном классе?

– Завтра вы, может быть, и выйдете. Только что-то я не очень понимаю причину вашего веселья.

– А это потому, что вы сажаете, а я сижу, - уже не совсем в шутку огрызнулся я.

– А это потому, что я не нарушаю законы.

– Это надо же! Я просто восхищаюсь вами! Удивительно цельный человек. Сначала вы защищали общество от спекулянтов и жуликов, от воров и бандитов, это при Советской власти. Теперь защищаете воров и спекулянтов, бандитов и жуликов от общества. Как здорово может меняться человек, меняя законы.

Ее, кажется, наконец, тоже задело за живое.

– Я законы не меняла.

– Ага, вы их только исполняли, - покорно согласился я.
– Знаете, я, кажется, ужасно вас утомил. Не пора ли нам распрощаться?

– Да ну что вы!
– рассмеялась она.
– Неужели я вам совсем не интересна?

Я вытянул ноги и цинично осмотрел её.

– Знаете, местами.

Я ожидал чего угодно, но не этого. Она перестала улыбаться и поморщилась. Возле губ обозначились тонкие морщинки. Капитан Павлова, похоже, была чуточку старше, чем казалась на первый взгляд.