Купид: Бесконечная ночь

— Смотря что, — говорит он.

— Когда мы закончим здесь, когда твой отец лишится власти над созерцателями, возвращайся пожалуйста на Ланди.

Он не смотрит на меня, полностью сосредоточившись на необычной дороге.

— Мы оба вернемся, Джо, — говорит он.

— Нет, я не вернусь.

— Ты слишком любишь Сая, чтобы не возвращаться.

Я опускаю глаза. И снова приходиться лгать.

— Нет, не настолько сильно.

Внезапно происходит то, чего из всех вещей на свете я меньше всего ждала. Скиннер наклоняется ко мне, одной рукой приподнимает моё лицо и целует. Прикосновение настолько неожиданное, что кажется, будто это еще один удар током. Мы продолжаем мчаться по туннелю, прямо вперед, все быстрее и быстрее, пока наши рты сливаются друг с другом в течении долгих секунд.

Потом я, наконец, отталкиваю его.

— Скиннер! Что ты делаешь?

Его рука отрывается от моего лица, другая покоиться на джойстике. Он даже ни разу не потерял контроль над управлением, в то время, как вызывающе усмехается.

— Видишь?

— Что вижу? — я вытираю рот тыльной стороной ладони и тут же понимаю, что это выглядит по-детски.

— Угрызения совести. Прямо написаны у тебя на лице. Потому что ты любишь Сая. И ты вернешься к нему.

Глава 25

В течение следующего часа меня ещё два раза ударяет электрическим разрядом. С каждым разом он становится сильнее. Ненамного, но нельзя отрицать, что каждый новый удар более болезненный, чем предыдущий. Что он посылает меня на несколько мгновений дольше в сферу, которую я не могу контролировать. Мгновения, когда я нахожусь где-то между бодрствованием и беспамятством, и из которой меня каждый раз в здесь и сейчас возвращает голос Скиннера.

— Их было уже пять, — говорит он в какой-то момент. — Наверняка, всего десять. Обычный обратный отсчет, верно? С десяти до нуля. У нас еще достаточно времени.

— Да, — тихо говорю я и ощупываю часть моего языка, которую прикусила — исцеление уже началось. Все по-прежнему работает нормально, чип выполняет свою работу должным образом. Я убираю пальцы, как раз вовремя, чтобы не воткнуть их себе в горло, когда Скиннер внезапно резко тормозит.

— Что случилось? — спрашиваю я и обнаруживаю фигуру, сидящую в темноте перед нами. В защитной позиции, как если бы она ожидала, что в следующий момент ее раздавит наша машина. Я не могу разглядеть, мужчина это или женщина. Спутанные, длинные волосы покрывают лицо, одежда — не поддающиеся определению лохмотья. Но одно я различаю точно: неописуемо бледную кожу.

— Купид, — шиплю я и сразу же хватаюсь за нож. Прежде чем Скиннер успевает остановить меня или даже что-то сказать, я выскакиваю из машины. Медленно, ослепленный фарами, купид опускает руки. Я хлопаю дверью и бегу. Похититель детей застывает, затем резко поворачивается и исчезает в темноте.

— Джо! Джолетт!

За моей спиной шаги Скиннера становятся громче, и я бегу быстрее. Мои ботинки летят над ржавым металлом, все дальше от яркого света автомобильных фар, все глубже и глубже в темноту. Убегающий купид впереди — не более чем пятно еще более глубокой черноты, которое прыгает вверх и вниз перед моими глазами и становится все больше и больше. Становиться медленнее. Шатается. Скоро я его настигну.

— Джо, остановись!

Я еще набираю скорость. Приседаю, прыгаю и пролетев по воздуху, приземляюсь точно на убегающую фигуру. Мы падаем на землю, купид еще пытается задержать падение руками. Но удар тяжелый, и я слышу, как он задыхается, когда весь воздух выходит из его легких. Я не даю ему ни секунды, чтобы собраться, сразу же прижимаю лицом к земле, заношу нож — и тут мою руку внезапно кто-то хватает железной хваткой.

— Не делай этого, — говорит Скиннер.

— Отпусти меня! Это купид!

Кажется, он вообще не слышит меня, а если и слышит, то мои слова его не интересуют. Скиннер выворачивает мне руку, не грубо, но достаточно сильно, чтобы отобрать нож. Он оттаскивает меня от ловца детей, который не предпринимает никаких попыток убежать. Постанывая, он встает на колени и ползет к краю туннеля, где тяжело прислоняется к стене.

Я поворачиваюсь к Скиннеру.

— Ты с ума сошел? Это же купид!

— Ты повторяешься, — холодно говорит Скиннер.

— Знаешь, что он сделает с твоей сестрой, если поймает ее?

Я не понимаю, что с ним происходит. До сих пор я считала, что он ни в чем не симпатизирует похитителям детей. Сейчас, когда впервые возникла одна из ситуаций, из которых состояла моя жизнь созерцательницы, дело вдруг предстало в совершенно другом свете.

— Ничего! Он ничего с ней не сделает, — отвечает брат Пейшенс резким голосом. Одной рукой он держит меня, другой указывает на лежащего на земле купида. — Парень скорее мертв, чем жив, разве ты не видишь?

Я медленно поворачиваю голову, следуя взглядом за вытянутой рукой Скиннера. Он отпускает меня, садится на корточки и приподнимает голову своего невольного родственника по крови. Приглаживает волосы назад и открывает лицо, которое выглядит так, словно его обожгли огнеметом. На коже множество ран, на лбу и щеках блестят кровавые волдыри. Купид жалобно стонет от боли, когда Скиннер поворачивает его голову, чтобы я могла увидеть насколько серьезны его раны.

— Наверное, мы ранили его во время погони.

В моем голосе холод и ни капли сочувствия. Однако я тоже сажусь на корточки перед купидом.

— Ты хоть раз спрашивала себя, почему они охотятся за детьми? Потому что они выглядят точно также, когда долгое время не используют целителей. Они испытывают ужасные боли и лишь целители могут облегчить их. Их мутированные тела посылают нечто, возможно импульс или гормон, который заставляет детей-целителей развивать в себе способности раньше, — следующее предложение дается ему нелегко, так как он больше не смотрит на меня. — Почему, как ты думаешь, у Пейшенс все произошло так быстро, стоило мне оказаться рядом с ней?

Несколько секунд я ничего не говорю. До сих пор меня никогда не интересовало, что именно купиды хотят от детей. И то, что они действуют из-за необходимости, не должно меня смягчить.

— Но они убивают целителей, Скиннер. Наверное, он как раз хотел отправиться на поиски беззащитного ребенка, из которого он может высосать все соки, пока ребенок не умрет. Я права?

Преследователь прикладывает неимоверные усилия, чтобы взглянуть на меня. От надменности, обычно присущей этим созданиям, не осталось и следа.

— Никто… больше не охотится, — тихо говорит он. — Детям Лондона ничего не угрожает…

Я долго смотрю на него. Его слова звучат так горько и искренне, и если как следует об этом подумать, они имеют смысл. До сих пор всегда было так, что купидов в некотором роде терпели в Лондоне. А кому среди промышленников так посчастливилось, что их ребёнок родился целителем, тот нанимал созерцателей, чтобы защитить их благополучие. Все остальные держались от преследователей подальше и боялись их.

Рабочие, однако, не во что не вмешивались. Даже если бы они хотели, они не могли пойти на риск и устроить кровавые бойни на улицах Хайворта, потому что такое поведение строго запрещено со времён рабочих восстаний. Они защищали своих детей сами, хотя и с горем пополам. Но с тех пор, как открыли сезон охоты на купидов, да ещё есть вознаграждение за их поимку, должно быть многое изменилось. Рабочие, видимо, стали прямо-таки кровожадными. Я не ожидала, что они вообще способны на такое и при всём желании, не могу объяснить это изменение.