Купленная. Доминация

Нового любовника?.. Какое-то странное и абсолютно не подходящее для него определение. Любовник — это что-то конкретное, не на одну ночь и не на пару трахов. А тут… Чем больше я думаю о нем и о том, что с нами произошло, тем глубже в этом вязну, запутываясь еще больше и не в силах разобраться ни в своих ощущениях-чувствах, ни в том, что между нами было. Да и что это было-то, если так подумать? Какое-то чистейшее безумие, которое я перестала контролировать и воспринимать со здравых позиций, как только меня припечатали к окну гостиной и (прости, господи) отодрали, как не знаю кого? Мне и сейчас с большим трудом верилось, что это было все по-настоящему, а не привидевшийся мне только что сон. Такое в принципе невозможно, по крайней мере, не со мной и не в моей жизни.

Тогда почему я сейчас лежу абсолютно голая в постели с абсолютно голым Киром Стрельниковым в его спальне, его холостяцкой квартиры? И если сейчас попытаюсь пошевелиться, то мне обязательно выйдет это боком, тем самым физическим напоминанием о недавних с ним безумствах. Мне уже и сейчас начинает казаться, будто мое тело и, само собой, кожа тоже вырываются вслед за сознанием из анестезирующего кокона недавнего сна. Легкое онемение постепенно сменяется тягучей, слегка шокирующей и только сладко ноющей болью. Вернее, даже не болью, а ее облегченной версией и, на удивление, очень даже приятной, еще и в чем-то возбуждающей. И стоит мне лишь на пару мгновений заглянуть в собственную память, чтобы выловить оттуда всего несколько фрагментов из пережитых совсем недавно событий, как все… Меня тут же накрывает, впиваясь в кожу воспаляющими искрами эрогенного тока и бьет остервенелыми разрядами острых спазмов по истерзанной языком и членом Кира киске, как снаружи, так и изнутри. Скорее, моя моментально проснувшаяся, совершенно ничем не унимаемая похоть и является прямым доказательством всему тому, что он со мной вытворял, и из-за чего теперь мое собственное тело выкидывало подобные финты, одновременно и пугая, и требуя добавки в не меньшем размере.

И после такого, скажете, я не звезданутая и не отбитая на всю голову идиотка? Я даже боюсь впустить в свои мысли что-то или кого-то другого. Я теперь вообще боюсь думать хоть о чем-либо еще. Мне хватает и того шока, что продолжал с прежней настойчивостью наползать своей парализующей сетью на мой контуженный рассудок и почти агонизирующее тело. Но даже он был не в состоянии перебить более мощное и всесминающее ощущение близости того, кто лежал передо мной в расслабленной позе темного демона-созерцателя и не сводил с меня не менее осязаемого взгляда… Нет, не наблюдателя. Он явно за мной не наблюдал. Скорее, проводил надо мной какое-то известное лишь ему таинство, само собой, только колдовское.

— Почему ты не спишь? — вроде бы вполне естественный для таких случаев вопрос, но он срывается с моего языка слишком спонтанно, непроизвольно и сам по себе. Это совершенно не то, что мне хотелось спросить на самом деле, не после того безумия, которому меня здесь подвергли, и благодаря чему я так отсюда и не сбежала. Или он поэтому и не спит? Сторожит, чтобы я этого не сделала — не сбежала?

— Не привык с кем-то засыпать в своей постели на абсолютно трезвую голову. Это, как оказалось, не так уж и просто…

Прозвучавший в абсолютной тишине спальни вроде бы и знакомый, но и изменившийся из-за сипоты мужской баритон задел мой слух и нервы едва не физически, вызывав нежданную вспышку опаляющего жара чуть ли не по всему телу, но особенно под кожей. Еще одно прямое доказательство, что я не сплю и так остро реагирую на этого человека. Практически условный рефлекс, разгоняющий и без того растревоженное сердечко до бешеной аритмии. После чего меня начинает ломать еще больше, до неуемного желания сделать хоть что-то — наконец-то пошевелиться, потянуться… подползти к хозяину спальни еще ближе… Будто мне было мало тех убойных ощущений от его близости с "безопасного" расстояния в полметра. Захотелось, чтобы меня порвало, как в гостиной, едва не до летального исхода? И почему я не могу вспомнить, когда и как там отключилась? И то, каждая попытка включить память в нужном месте заканчивается для меня очередным шоковым ударом по всем уязвимым точкам изможденного тела одновременно и каким-то ненормальным, чуть ли не больным (нет, не в смысле болезненным, а, скорее, извращенным) возбуждением. Хочется сильнее стиснуть бедра и потянуть ножками под гладким атласом легкого покрывала. Только моей коже мало чувствовать безучастную нежность постельного белья с бездушной упругостью очень удобного матраца. Она будто требует чего-то другого, более живого и уже знакомого, головокружительно весомого и окутывающего…

Да и не хочется мне сейчас о чем-то разговаривать и тем более что-то выяснять. Все это, вернее, весь тот мир и вся наша жизнь, что находились за пределами этих стен и огромных панорамных окон казались в этим минуты очень и очень далекими, какими-то уж слишком ирреальным и даже чуждыми, словно и не нашими вовсе. Все это было где-то там и принадлежало другим нам, ничем и никак с нами настоящими не связанным.

— Хочешь сказать… мое присутствие мешает тебе заснуть? — сама не понимаю, почему продолжаю задавать эти глупые вопросы, но и сделать с собой ничего не могу, как и со сводящими меня с ума желаниями.

Все-таки мне нужна определенность и, желательно, прямо сейчас, пока моя крыша окончательно не улетела. Или пусть ее вернут на место другим способом. Неважно каким, лишь бы меня не изводило этими мучительными приступами болезненного страха, как и вопросами, на которые мне не очень-то хотелось получить прямые ответы. И, похоже, меня уже начинает слегка морозить.

Слишком темно, чтобы суметь прочесть по лицу молодого мужчины хоть что-то определенное. Про глаза вообще молчу. Кажется, я их вообще не вижу, только одну тень — грубую и немного пугающую. Но даже ей не под силу соперничать с той Тьмой, которую я все равно никак не могла теперь разглядеть в "деформировавшемся" из-за ночных сумерек лике Кира Стрельникова.

— А кто сказал, что я хочу или собираюсь спать?

Спрашивать почему — было бы так же глупо, как и задавать какие-то другие не менее глупые для этих минут вопросы. К тому же в этот раз его голос прозвучал как-то… даже не знаю как. Не то, что надеясь обрубить своим пространным ответом мои дальнейшие расспросы, а именно прочертить ту линую-грань, за которую я и сама не захочу больше переступать. Шутить в такие минуты меня уж точно не потянет. Да и не в том я состоянии.

Мое тело слишком быстро просыпается, и его ломает вовсе не от крепатуры или затекших от долгого лежания в одной позе мышц. Оно просто вспоминает, в отличие от моего перепуганного едва не до физической дрожи сознания. Вспоминает и… требует еще… Оно хочет, ноет, пульсирует и долбит по эрогенным зонам реальным воспалением и даже болью, в виде фантомных меток от чужих рук, пальцев, языка и… мужского члена… Мне уже начинает чудиться, что я снова чувствую, как меня растирают изнутри большим фаллосом, достающим буквально до шейки матки, которая реагирует на столь интимное вторжение не менее возбуждающей пульсацией. Но я все равно боюсь вспоминать… особенно, когда со мной это делал Кир буквально, потому что… Потому что это где-то за пределами когда-то мною уже пережитого и испытанного. Потому что меня еще никогда так не трясло до нескончаемых и именно циклических микрооргазмов от подобных манипуляций над моим телом и ощущением чужого в меня вторжения. И чтобы я ТАК кончала от мужского члена?..

Для меня это и сейчас за гранью здравого понимания. Но разве телу это объяснишь?

"А что ты собираешься в таком случае делать?" — хотела ли я задать тебе этот вопрос вслух прямо сейчас? Сейчас, когда меня по-новому начало ломать и сводить с ума от твоей близости, от реакции собственного тела на тебя… От остервенелого желания хотя бы просто к тебе прижаться, прочувствовать всеми клеточками ноющей кожи, что это действительно правда и это ты. Вжаться еще плотнее, слиться, сплестись…

"Более правильный вопрос для данного случая это… Что ТЫ собираешься делать?" — мы действительно продолжаем разговаривать или это мое разыгравшееся не на шутку воображение? Я же прекрасно понимаю, что все эти фразы вообще ни о чем и предназначены только для того, чтобы потянуть подольше время. Чем дольше я буду искать причины сбежать отсюда, тем нелепей буду выглядеть в собственных глазах. Потому что я не хочу никуда уходить. И думать ни о чем тоже не хочу, как и делать попытки снова заснуть. Я и отключилась в последний раз определенно не намеренно. И мне очень… очень надо снова тебя почувствовать именно физически. Мне надо убедиться, что все произошедшее — не плод моего воспаленного сознания, и то, что я сейчас к тебе испытываю настоящее, как и ты.

— Хочешь, чтобы я сейчас ушла? Намекаешь, что я тут лишняя и мешаю тебе?.. — не думала, что дойду до такого и что испытаю едва не мучительную боль произнося вслух эти слова. Но я должна знать, что мне делать дальше и к чему готовиться в будущем — к чему привыкать или, наоборот, перенастраивать свое восприятие. Как будто пару часов назад мне напрочь снесли весь мой привычный мир и все, что в нем находилось вместе со всеми моими прошлыми ценностями, убеждениями и принципами. Моя Матрица получила серьезный сбой и требовала не то что перезагрузки, а полной переустановки с основательной перепрошивкой всех имеющихся систем.

— Если бы я этого хотел, то посадил бы тебя в такси, а не принес сюда в свою спальню. — я все равно ни черта не понимаю из того, что ты говоришь. Видимо, мне уже слишком мало слов. Я хочу чувствовать, что ты сейчас чувствуешь сам в этот момент, когда смотришь на меня ТАК. Так же, как чувствовала тебя в гостиной, когда ты пытался вывернуть меня едва не наизнанку, чтобы добраться едва не буквально до моего сердца…

Но, похоже, до меня наконец-то что-то доходит… В том-то и дело. Ведь ты уже все сделал. Выложился до такой степени, что чуть было не выдрал из себя всю душу, а я тут… как последняя дура чего-то жду. Чего? Что ты вскроешь себе грудную клетку и достанешь оттуда собственное сердце?..