Купленная. Доминация

— "Тот, кто оскорбляет кого-то из наших людей, оскорбляет всех нас вместе взятых." Разве Алина входит в число официальных представителей нашей компании?

— Кир, бога ради, прекрати уже строить из себя дурочку. Если ты не способен нести ответственности за собственные слова, тогда уж лучше заткнись и отправляйся обратно на свое рабочее место? Ты меня уже порядком утомил, если говорить начистоту. Не способен вести конструктивного разговора, не скатываясь при этом в детсадовские оскорбления? Тогда даже не начинай, тем более, если выбрал в соперники кого-то не из своей весовой категории. Я далеко не дряхлый старик и не маразматик, и до моего уровня тебе еще расти и расти. Так что свои дворовые игры крутых пацанов попридержи для оппонентов своего возрастного уровня.

— Хочешь сказать, что с этой девчонкой у тебя все настолько серьезно? Или это банальное упрямство собственника? Никому не отдам, потому что мое, хотя лично мне, по сути, ничем не упало.

Тут уже, как говорится, без комментариев. Объяснить свой ответный выброс охреневшего вконец гопника я не смог бы даже самому себе. Такие вещи не поддаются ни каким-либо разумным объяснениям, ни здравой логике. Они просто происходят, когда мозг резко переключается с четко установленного режима работы на аварийно-критический. Я ведь шел сюда с одним конкретным намереньем, которое жаждал довести до конца, чего бы мне это не стоило.

— Кирилл, вообще-то это ты повторяешь свои вчерашние ошибки с завидным упрямством. Банально лезешь на рожон и зарываешься. Других объяснений я не нахожу. И я все еще не могу понять, почему ты не останавливаешься. Почему именно Алина? Откуда такой одержимый к ней интерес? Ты же никогда еще до этого ни разу не смотрел в сторону моих женщин, про проявление столь бурного к ним интереса в прошлом даже не говорю.

— Может поэтому и не могу остановиться сейчас. — а вот это чистейшая правда. НЕ МОГУ. Большая часть здравого рассудка прекрасно все понимает и вопит остановиться, пока еще мне вежливо предлагают сойти со ступеньки только-только тронувшегося поезда, чего не скажешь о другой моей темной половине. Вот как раз она сейчас и прет из принципа, кидаясь грудью на амбразуру вообще без каких-либо тормозов. — Не знаю, пап. Раз даже ты так крепко на нее подсел, может поэтому и моя на нее реакция вполне обоснована? А может я просто влюбился? Мало ли. С кем не бывает.

— Влюбился? Серьезно? Ты? — какой бы ни была обидной реакция отца на мои слова, проявившаяся в форме изумленной улыбки и типичного для его манеры смешка, по сути, он был прав. То, что я только что ему, ляпнул никак не соответствовало моей истинной натуре прожженного ценника и неисправимого бл*дуна. — Еще скажешь с первого взгляда?

— А что в этом такого? Я не могу уже влюбиться?

— Именно ты? — он снова очень и очень внимательно посмотрел в мое вполне серьезное, практически злое лицо. Хотя, скорее, крайне сосредоточенное на происходящем. Он перестал смеяться почти сразу же, задумчиво поджав губы и недоверчиво всего на чуть-чуть склонив голову на бок. — Нет. По крайней мере, не так быстро. Для таких чувств нужно созреть. Твое же поведение напоминает резкий срыв с места в карьер буквально на ровном месте и без видимых на то причин. Либо в тебе взыграло чувство ревности из-за твоей матери, либо… я не знаю. — он "беспомощно" развел руками, признаваясь в собственном тупиковом недопонимании происходящего или в разрыве устоявшихся за последние тридцать лет шаблонов. — Запоздалая истерика от маленького мальчика, которому не додали в детстве родительской любви и который увидел в красивой девочке серьезную для себя конкуренцию? Гадать можно до бесконечности, если ты, конечно, сам не захочешь раскрыть всей правды. Но то, что это любовь?.. Я же вижу тебя насквозь. Ты сам не веришь в то, что говоришь. А так профессионально притворятся ты еще не научился и едва ли когда-нибудь научишься вообще.

Тут уж не поспоришь при всем своем желании. Хотя одного он так и не учел (что тоже еще не факт). Моя одержимость была на лицо, а признаваться себе, что она связана с таким светлым чувством как любовь, тут даже у меня не хватило бы всей моей наглости. Какая в жопу любовь, когда мне хочется эту сучку разодрать в клочья только за то, что она рванула в постель к моему отцу сразу же после нашего знакомства и ТАК стонала под его похотливыми поцелуями. Я просто хочу ее за все это… Сделать с ней то, что она заслуживает, как раз благодаря своему истинному статусу дорогостоящей шлюхи. Признайся я в таком Стрельникову-старшему, он что благословил бы мне на этот крестный путь с хлебом и с солью? Что-то я сильно в этом сомневаюсь.

— Может ты и прав. У меня просто сорвало крышу, когда я увидел, как ты ее лапаешь и обсасываешь. Такие вещи не для слабонервных, а для детей так и подавно. Может это напомнило мне схожий случай из далекого детства. Копаться в своем темном подсознании и искать там истинные причины мне сейчас банально в падлу. Можешь и сам придумать более подходящий для моего поведения ответ. У меня его нет, кроме желания заполучить эту девчонку и отодрать ее как следует. Прости, что так откровенно говорю, но ты же любишь чтобы тебе говорили одну только правду. А правда вот таковая и есть — далеко не лицеприятная и особенно без смягчающих прикрас. И другой едва ли уже будет. Хотел пощадить твои уши, но, увы, не вышло. Поэтому ты прав. Мне сейчас сложно воспринимать эту девку в качестве неотъемлемой части твоей личной жизни и тебя самого. Она останется для меня шлюхой при любом раскладе, нравится тебе это или нет. И ничего с моим к ней восприятием ты уже не сделаешь. Либо попытайся понять и принять, либо делай то, что привык делать в таких случаях. Наказывай, облагай штрафными санкциями, устраивай публичную порку. Но не думаю, что именно в этот раз что-то изменится. Я буду и дальше испытывать к ней то, что испытываю. Поэтому да… В этот раз тебе придется быть с ней очень бдительным, а то мало ли, чем мне ударит в голову при очередной с ней встрече.

— Звучит прямо как угроза. — ну, хотя бы уже перестал улыбаться, да и мне, откровенно говоря, было сейчас далеко не до смеха. Угрожать собственному отцу?.. А ведь я действительно угрожал и… чувствовал, что способен воплотить свои слова во вполне конкретные действия. Только дайте повод или выкажите хоть одно ничтожнейшее сомнение как моим умственным способностям, так и прочим врожденным талантам.

Но я пока что передернул плечами вроде как невозмутимым и абсолютно равнодушным к выводам отца жестом. Зачем лезть на рожон, когда тебе отказывают, прямо сейчас?

— Думай, что хочешь. Хотел услышать мою версию, я ее озвучил. А дальше, решать тебе. Казнить или миловать.

Ну что ж, полный соц. пакет последней "режиссерской" версии наказаний от Глеба Стрельникова я уже заработал (тут и к гадалке не ходи), а вот что касается остального… Не понравилась мне его затяжная пауза, и как он меня сверлил ничего не выражающим, зато весьма осязаемым взглядом. Настолько осязаемым, что я ощущал его ментальные иглы (очень-очень длинные и максимально раскаленные) в таких глубинах своего обнаглевшего подсознания, о существовании коих до сего момента никогда раньше даже не догадывался. Но, если честно, мне было на это откровенно посрать? А что он мне сделает? Сломает вторую руку? Как-то сомнительно, хотя и вполне вероятно.

— Нет, Кирилл. Решать в этой ситуации только тебе. — заговорил он, естественно, не сразу, зато так же доходчиво и спокойно, как и всегда.

Наверное, я никогда не сумею добиться схожей интонации даже через те же тридцать лет. Чтобы резать одними только словами — для этого нужно иметь во истину ядреный опыт, которого мне не заполучить при всем моем истеричном желании. Слишком поздно, да и условия не те.

— За относительную честность — отдельное спасибо, но только за нее. За прочее, сам понимаешь. Пока что ты еще ничего из своих угроз не совершил, если не считать вчерашней выходки и этой. Но с ними я разберусь отдельно. Что касается остального… — он вдруг впервые поддался вперед из глубины кресла, вызвав у меня несколько запоздалые нотки легкой паники.

Стрельников-старший редко когда позволял себе излишние жесты, поскольку в его прошлой жизни они значили слишком многое. Своего рода отдельный знаковый язык, который могли расшифровать только те, кто его когда-то и придумал для тайного с друг другом общения. И то, что он взял со стола красивую (само собой, жутко дорогую) шариковую ручку, облокотившись о столешницу и принявшись задумчиво "играть" с вроде как безобидным пишущим предметом, могло означать все что угодно, вплоть до отсылок к его очень далекому, но отнюдь не забытому темному прошлому.

— Я понимаю, осознание того факта, что ты мой сын дает тебе якобы некие бонусные привилегии, которых лишены другие, в том числе и Алина, ощутимо послабляя твое восприятие реальности и истинное положения вещей… Но, как принято говорить у нас с незапамятных времен "Незнание закона не освобождает от ответственности". Законы, как это ни прискорбно, ты знаешь очень хорошо, а вот на счет прочего… В этот раз я пропущу мимо ушей все твои намеки на угрозы в сторону Алины (а, значит, и в мою тоже). Я из тех людей, кто обращает на них внимание в самую последнюю очередь. Те, кто действительно хочет воплотить их в жизнь, как правило никогда, ни при каких обстоятельствах не озвучивают их вслух перед кем бы то ни было, особенно перед своими жертвами. В крайнем случае, только в момент уже совершаемого ими преступления, для усиления нужного психологического прессинга. А, насколько вижу я, ты сидишь сейчас передо мной весь такой ухоженный, чистенький в стильном костюмчике за десять тысяч евро, в классических кожаных оксфодах, еще и с травмированной рабочей рукой, и сыпешься, как из рога изобилия, больными фантазиями в адрес моей девушки… Ты ведь понимаешь, как это на самом деле выглядит со стороны?