Куплю мужа. Дорого. Б / у и некондицию не предлагать
Шрифт:
— Как самочувствие? — в палате появилась ещё одна тётка — видимо та самая врач.
— Больно… — пожаловалась я.
— Сейчас укольчик сделаем, поспишь… — отозвалась тётка, глядя в монитор и бегая пальцами по клавиатуре — Показания практически в норме, идёшь на поправку, так что спи, потом поговорим!
Медсестра что — то вколола в трубку капельницы. Я всё же не удержалась, спросила:
— А что случилось — то? Не помню…
— Хулиганы на тебя напали, полиция скорую вызывала.
— Аха, точно! Я собиралась на встречу с адвокатом и полицейским… Как же его звали? — начала я вспоминать и отключилась.
Проснувшись
Однако, может быть всё не так уж и плохо? Может быть меня сегодня выпишут — а у подъезда встречает Марго с цветами, Серг с пожизненным контрактом на миллион в месяц и длинный белый лимузин?
— Ладно, уговорили! Ради контракта я готова и потерпеть! — улыбнулась я своим мыслям.
— Очухалась? Как себя чувствуешь? — появилась очередная тётка в белом халате.
— Вроде нормально, спасибо! А когда на выписку?
— Что, мало тебе?! Сначала инвалидность оформи, а потом уж про мужиков думай!
Что — то в её словах было неправильным, вот только я не могла понять что именно, зацепившись за страшное слово "инвалидность".
— П- почему инвалидность?! — от страха я начала заикаться.
— А ты сама подумай! Ноги разогнуть сможешь?
Лежала я на спине, ноги согнуты в коленях. Рывком распрямила ноги и взвыла от адской боли. От боли и осознания того, что в восемнадцать лет я оказалась прикованой к инвалидному креслу слёзы лились градом, а тётка всё никак не унималась:
— Чего ревёшь — то?! Раньше нужно было думать!
В ответ я могла только выть от боли, а самое главное — от жалости к себе. А врачиха продолжала:
— Тебе ещё и матку отчекрыжили, так что теперь ты ни мужик, ни баба! Да ещё и инвалид на всю жизнь!
— Укол сделайте-е-е… — провыла я, захлёбываясь слезами. Всего — то один укол и все проблемы пропадут. И боль тоже — Укол хочу-у-у!
— Потерпишь! Сама виновата!
Опять было что-то неправильное в этих словах, но я опять не улавливала, что именно.
Дверь резко распахнулась и в палату ввалился парень чуть старше меня:
— Я следователь! Кто тебя надоумил, тварь?!
Следователь, генеральный прокурор или апостол Пётр — мне в тот момент было всё равно. Я рыдала, размазывая слёзы и сопли по простыне.
— Отвечай, сука, когда тебя спрашивают! — заорал следователь мне прямо в ухо.
— Отвечай, когда тебя спрашивают! Не будешь отвечать — укола не получишь! — наседала тётка с другой стороны.
Я
с детства терпеть не могу, когда на меня орут! Не думая о последствиях, чисто на автомате я показала им фак с двух рук и натянула одеяло на голову, что бы не слышать их воплей. Врачиха и следак продолжали орать и пытались стащить с меня одеяло, я как могла сопротивлялась, захлёбываясь слезами.— Здравствуйте! Я не сильно опоздал? — раздался смутно знакомый голос.
— Куда?! Посторонним нельзя! — закричала врач.
— Ну положим во время допроса посторонняя — это Вы, а не я! — в голосе мужчины явно слышалась усмешка, мгновенно сменившаяся металлом — Госпожа Ксю, почему Вы плачете?! Вас били? Вам угрожали?
Стащив одеяло с головы я отрицательно помотала головой и еле смогла выговорить сквозь слезы:
— Я теперь инвали-и-ид… Никогда не смогу ходи-и-ить…
— Это же не точно, это предварительный диагноз… — сильно понизив голос пролепетала врач.
— Извините, я вынужден вас оставить на пять минут. — теперь голос адвоката звенел металлом в полную силу.
— Ну, Ксю… Давай договоримся по хорошему… Ты же видишь — Ан ушёл, мы можем поговорить как взрослые люди… — следователь уже не орал, а почти ласково шептал мне на ухо.
В ответ я опять натянула одеяло на голову и попыталась сосредоточиться. На ум ничего путного не приходило, кроме того, что следак точно мне не друг и доверять ему нельзя.
— Ксю, вылезай! — прозвучал новый голос.
Блин! Не больница, а проходной двор! Я лежала молча, с головой накрывшись одеялом; настроения говорить с кем бы то ни было не хотелось от слова совсем. Безумные рыдания как- то сами собой сошли на нет, остались только судорожные всхлипывания да мысли о том, как жить дальше. Самая очевидная мысль — доехать на инвалидном кресле до окна и сигануть вниз. И моральных и физических сил на это у меня хватит, здесь я уверена на сто процентов!
— Ладно, давай проверим чувствительность… — чья-то рука коснулась пальцев на ноге — Что чувствуешь?
— Эй! Не нужно меня за ноги трогать! — я чуть подвинула ступню, отодвигаясь от нахальной руки, нарушившей моё и так не большое личное пространство.
— Ну вот: чувствительность в норме, подвижность тоже.
— Да?! — я рывком сдёрнула одеяло с головы и заорала — Какая нахрен подвижность?! Да я тут чуть не сдохла от боли, когда попыталась ноги выпрямить!
— Блин! Вот ты дура! Да у тебя же швы разойдутся, по новой зашивать нужно будет! — новая тётка в белом халате смотрела укоризненно — Что бы всё срослось нужно время, хотя бы пару месяцев.
— Пара месяцев и…? — спросила я с робкой надеждой.
— И будешь ходить без палки.
— А эта сказала… СУКА-А-А!!! — я оглянулась с единственным желанием вцепиться той тётке в глотку, но её и след простыл.
— Госпожа Ксю, я как заведующая отделением приношу Вам свои извинения за поведение коллеги. — проговорила врач официальным тоном.
— Вы принимаете извинения, госпожа Ксю? — переспросил Ан, слегка кивнув.
Эх! По уму — то нужно скандал устроить, да разнести этот курятник по кирпичику вместе со всем персоналом, но если Ан считает что извинения нужно принять… Надеюсь, он знает что делает. Почти успокоившись смачно высморкалась в простыню и послушно согласилась: