Куплю свадебное платье
Шрифт:
— Кто же это все тут порвал? — поднимая разорванные и сваленные в кучу памперсы, смятые пеленки, распашонки в пакете, дошла до окна Анна Львовна. Майки, трусики, носки под ногами, мой единственный шелковый платок, нежно-синий с белыми гиацинтами — под столом, словно об него кто-то вытер ноги.
— Да-а…
— Вот — видите?..
Сваленная на пол одежда, распоротая подушка, разрубленный диван и мягкая его в цветочках плоть с пружинами, выдвинутые ящики в комоде, разбитое зеркало на полу, вывернутые карманы всех наших вещей, не осталось ничего целого и нетронутого. Все было
— Что-то я не пойму…
— И я…
— Не он! — показала, как дирижер на оркестр, на кучу рваных вещей Князева.
— Если ему что-то было нужно, он и так знал, где искать, — кивнула я.
Все непорванное и целое — белье и обувь — поместилось в две простыни.
— Все забирай! Чтобы больше сюда ни ногой! — убирая с лица растрепанные волосы, командовала Князева. — Что-то я утомилась. Платок не бери, все равно не отстирается!.. В другие комнаты не пойдем? — деловито спросила она.
— Там ничего нашего нет, — быстро сказала я, меня замутило при мысли о чужих комнатах. — Пойдемте отсюда быстрей!
— Ну, пойдем!
Мы схватили по узлу и потащили их в прихожую — там храпел сквозь половик шофер Винников, около него образовалась лужица, и пришлось поднять узлы повыше, когда мы перешагивали через него. Дверь снова упала, и когда мы вернулись ее закрыть, были ошеломлены здоровущим задом, который надвигался на нас из 36-й квартиры.
— Здравствуйте! — сказал зад.
Мы попятились, на нас, вывернув шею, смотрела Тамара Винникова, которая тащила за шкирку из чужой квартиры своего храпящего супруга. Домой, в семью.
— Он вас разбудил, да? — поправляя растрепавшуюся копну на голове, заулыбалась Тамара — она всегда улыбается, дай бог ей здоровья. — Жучила чертов! Дверь выломал и залег спать! Ах ты, подарок мой! — И, ухватив Льва покрепче, потащила к своей квартире. Только что была здесь — и нету!
— Бабы, дорогие, прикройте дверку, а? — Звонко щелкнул замок-собачка, и — тишина.
— Слушай, нас прямо ангел хранит. — Мы выключили везде свет и, не разбирая узлов, легли спать. Дверь перед этим мы кое-как поставили, даже закрыли на один оборот ключа, а пломбу прислюнили обратно и бумажку с печатью разгладили кулаком.
Истина рядом
Утром следующего дня, разбирая узлы, Анна Львовна ворчала про жизнь:
— У мужчин вечный страх — не дай бог, придется жениться, не дай-то бог! Наташк, всю жизнь мужик боится, вдруг он какой дуре нужен станет. Дураки!.. Жизнь такая короткая, а они боятся ерунды. Да никто никому не нужен — на фиг! Если по любви-то. Это же редкость редкая, если кто тебя полюбит и захочет разделить с тобой жизнь…
Я молчала как рыба. Мне было так плохо, и к чему затеяла весь этот разговор Анна Львовна? Какое мне до каких-то мужиков дело?..
— А у баб другой ужас!..
Я насторожилась против воли. Ведь чужой ужас, как известно, очень помогает пережить свой.
— А каждая баба, — Анна Львовна послюнила палец и пригладила свое «домино» на голове, — боится…
— Чего боится? — не выдержала я, чтобы побыстрей узнать, чего боится каждая баба, ведь я тоже баба,
баб — миллион, целое море баб, просто океан баб, и… каждая боится! Господи, какое счастье, что не я одна! — Чего?! Ну, не томите, тетя Ань!— А того баба — все до одной — боится — без мужика остаться! — сказала, как отрезала, Князева.
— Все до одной? — Предел моего удивления зашкалило, и началось задымление.
— Все! — топнула ногой Анна Львовна.
— Да, — согласилась я. — Точно. Вот нету Димки, и меня словно нет.
— Верю.
Мне было девятнадцать лет, сейчас мне больше, но я думаю так же до сих пор. Люди — парные существа. Они не могут в одиночку танцевать фокстрот.
— Что же вы забрали вещи без разрешения? — присаживаясь и оглядывая комнату с остатками непостиранных вещей, спросил Автандил Георгиевич Сазанчук.
— С чего вы взяли? — Хотя отрицать было бесполезно, весь балкон был увешан подсыхающими пеленками.
— Да бросьте, вас видели…
— Кто?! Да он сам пьяный был! — встряла из другой комнаты Анна Львовна, и собаки по очереди гавкнули.
— Да не Винников, а его жена, — уселся поудобнее участковый и заулыбался Глафире: — Так нельзя.
Я молчала.
— Вы нашли деньги? — вдруг спросил участковый.
— Нашли, то есть нашла, — кивнула я.
— Все? — У инспектора заблестели глаза.
— Вот. — Я вытащила кошелек. — Вот все деньги.
Мой кошелек из жатой кожи Автандил Георгиевич брать не стал, и я вытащила все две с чем-то сотни и положила перед ним.
— А остальные?..
— Откуда вы знаете? — забыв, что все же сказала Солодкиной про деньги, которые отдала Нине Ивановне на хранение, удивилась я.
— Ваш муж не подтвердил наличие этих денег, — внимательно глядя на меня, сказал участковый.
— Но он ушел на работу, а мне их принес через час его знакомый… Долг, там должно быть много…
Автандил Георгиевич недоверчиво посмотрел на меня и встал. Уже уходя, он спросил:
— Кто знал, что они у вас есть? Вы говорили хоть кому-нибудь? Вспоминайте… — И ушел.
— Дело возбуждено по статье сто пять, часть вторая. — Автандил Георгиевич посмотрел на меня и повторил, потом добавил: — Убийство двух и более лиц, а также статья тридцатая, часть третья, покушение на преступление.
И замолчал.
— Наташа, от меня ничего не зависит, — после долгой паузы, разглядывая документы в своей потертой папке, сказал Автандил Георгиевич.
— И что мне делать-то?
— Ждать. Вот закончится предварительное следствие, оно идет плюс-минус два месяца. Ты же сама понимаешь, его взяли не с чем-то, а с топором в руке…
— Но Нину Ивановну убивали не топором! И потом — для каких целей он разбросал наши вещи?
— Может, ценности искал, — пожал плечами участковый.
— Где? В комнате, в которой мы жили? Он сам знал, что деньги лежат в двух местах — под клеенкой на столе и в кошельке у меня в сумке.
— Ну, значит, так, — повернулся Сазанчук. — Наташа, ну, допустим, только допустим, что убил Нину Ивановну кто-то другой… Но — кто?.. И зачем убил? До вашего к ней вселения Нина Ивановна жила и в ус не дула…