Курс на Арктур

– Конечно, не успел. – Я сжал кулаки и нахмурился. – Вот гады! Выходит, они ему даже домой зайти не дали, иначе он бы всё мне объяснил!

– Мне очень жаль. – Кристя, все ещё сидевшая на траве, устремила на меня сочувственный взгляд.

– Покажешь, где твоя школа? – спросил я, готовый немедленно помчаться за лампой, но подруга охладила мой пыл:

– Сегодня выходной, никто тебя туда не пустит. И потом, шкафы запираются на замок. Как ты собираешься забрать лампу? Устроишь кражу со взломом или грабёж средь бела дня?

– Зачем? – удивился я. – Просто попрошу учителя отдать её мне, так и объясню, что это лампа моего отца.

– Ой, даже не знаю, станет ли он тебя слушать! – Она вскинула брови, и на лбу, прикрытом полупрозрачной рыжей челкой, обозначились две тонкие длинные морщинки. – Наш физик слишком вредный, сомневаюсь, что он отдаст что-то просто так. Да ещё… тот мальчик, который погиб… ну, который с крыши упал, считая, что взлетит… это был лучший ученик из его класса.

– Вот как?! – Потрясённый, я сел обратно рядом с Кристей. – Да-а… Вряд ли физик обрадуется моему появлению, особенно, если это тот самый физик. Что же делать? Может, к директору сходить? Он не имеет права отказать! Это же вещь моего отца!

Кристя не ответила. Я тоже не знал, что ещё сказать. Сидел и слушал шелест камышей, глядя в наливающееся сумеречной тяжестью небо и представляя, что отец сейчас рядом со мной и мы, как обычно, ждём восхода Арктура. Мой взгляд по привычке устремился в то место, где должна была появиться эта красноватая крупная звезда, и мне показалось, что в грязно-фиолетовой вышине уже видны её слабые проблески. Странно было сидеть на Космическом холме, смотреть на разгорающиеся в небе звёзды и знать, что на этот раз полетать среди них мне не удастся. Да и не только на этот раз. Вряд ли мне хватит духу когда-нибудь решиться на самостоятельный полет.

Рядом раздалось шуршание: Кристя начала собирать вещи в сумку.

– Пора идти, уже темнеет! – заявила она, укладывая в папку высохший рисунок с клёнами.

– Можешь отдать мне свой пейзаж? – попросил я, вспомнив о том, что подруга нарисовала его по просьбе моего отца, приснившегося ей. Мне хотелось как следует рассмотреть его и поломать голову над тем, что может означать жёлтая лента и странные слова, написанные прямо на поверхности озера.

– Забирай, мне он всё равно не нравится! – сразу согласилась Кристя. – Бери вместе с папкой, чтобы не помялся.

Я уже протянул руку, чтобы взять у неё листок, как вдруг внезапный порыв ветра вырвал его из её пальцев, подбросил ввысь и понёс прочь. Листок закружился в воздухе, стремительно удаляясь.

Мы с Кристей одновременно вздохнули, провожая его грустным взглядом.

– Прости, не удержал! – промямлил я виновато.

– Подумаешь! Ещё нарисую! – невозмутимо ответила Кристя, но по её глазам было видно, что она огорчилась.

Мы спустились с холма и направились по тропинке, пролегавшей между камышовых зарослей, в сторону вздымавшихся над лесным массивом городских многоэтажек и упиравшихся в небо заводских труб, из которых валил серый дым. Я предложил проводить Кристю до дома, и оказалось, что она живет недалеко от меня, всего через две улицы. По дороге я выспросил, где находится её школа, сообщив, что всё же хочу встретиться с директором и попробовать уговорить его отдать мне лампу.

Школа, где училась Кристя, находилась в отдалённой части города. Подруга объяснила, что раньше жила в том районе, а потом переехала в наш, но переходить в школу по новому месту жительства не захотела.

Я отправился туда на следующий день, сразу же после занятий. Трехэтажное здание школы скрывалось в гуще кирпичных новостроек, но я без труда отыскал его благодаря подсказке Кристи: ориентиром служило высившееся поблизости скопище труб законсервированной теплоэлектроцентрали, которую, по словам подруги, собирались сносить, потому что недавно запустили новую.

Низкие и широкие конусообразные трубы походили на гигантские пузатые вазы, а может, это были и не трубы вовсе, а что-то вроде резервуаров. Из таких же точно сооружений на других ТЭЦ обычно шёл не дым, а пар, как от кипятка. Эти же, за Кристиной школой, явно не работали: над их горловинами я не заметил никаких испарений. Лишь одна труба поднималась до самого неба, вонзаясь в туман своей верхушкой, и нельзя было разглядеть, дымит она или нет. По всей поверхности через равные промежутки трубу опоясывали железные сетчатые кольца смотровых площадок. Я поёжился, представив, как страшно должно быть на последней площадке, у самого верха, и подумал, что вряд ли смог бы подняться на такую высоту. А ведь рабочим наверняка не раз приходилось это делать!

Показалось, что в моем животе проснулся осьминог и заворочался, заелозил скользкими холодными щупальцами, – так проявлялась моя боязнь высоты. Даже голова закружилась. Да уж, чего-чего, а высоты я боялся до смерти! Даже странно: и как это у меня получалось летать в космосе совершенно спокойно? Наверное, потому, что там нельзя было никуда упасть из-за отсутствия гравитации. Хотя возле чёрной дыры она была. Но вряд ли я ещё когда-нибудь окажусь там, да и на площадку этой трубы лезть не собираюсь. Нечего бояться!

Я перевёл взгляд с трубы на здание школы и ускорил шаг, но сетчатые обручи, опоясывающие трубу, почему-то стояли перед глазами всю дорогу, пока я не поднялся на крыльцо.

Пропуска у меня не было, пришлось соврать, что забыл дома. Вахтёрша молча открыла мне железную вертушку и даже не глянула в мою сторону: наверное, тут полно ходило таких забывчивых. С уверенным видом я направился по коридору, хотя понятия не имел, куда идти. Только свернув за угол, где вахтёрша уже не могла меня видеть, начал озираться в поисках лестницы. Кристя говорила, что кабинет директора на втором этаже. Оглядевшись, я понял, почему Кристя не захотела переходить в мою школу: здесь было гораздо лучше – всё новое, яркое, нигде никакой обшарпанности. Но мне было приятно смотреть вокруг ещё и потому, что в этой школе работал мой отец. Я догадывался, что выглядел со стороны полным идиотом, когда шёл и пялился на двери и стены так, словно находился в картинной галерее. Жалко, что меня не отдали в эту школу: хоть она и далеко от дома, но я мог бы ездить на занятия вместе с отцом. Однажды я заикнулся об этом маме, но она сердито фыркнула и сказала, как отрезала: «Не хватало, чтоб ещё и ты пострадал из-за его подмоченной репутации!»

Увидев лестницу, я пошёл наверх, скользя рукой по хромированным перилам и заодно разглядывая в них своё расплывчатое отражение: не торчат ли вихры на макушке? На всякий случай пригладил волосы и чуть сдвинул брови, чтобы казаться серьёзнее: разговор-то предстоял непростой. Как директор отнесётся к моей просьбе? Станет ли вообще слушать меня, тем более что моего отца обвинили в смерти ученика!

Перед дверью в приёмную на меня накатил такой страх, что меня заколотило, как в ознобе, но я собрал волю в кулак и вошёл: всё-таки предстоящий разговор с директором пугал меня не так сильно, как высота. Я вдруг поймал себя на том, что всё ещё думаю о трубе на заброшенной ТЭЦ. Неприятный холодок пробежал по спине. «Как будто плохое предчувствие», – подумал я и, как впоследствии выяснилось, оказался прав. Строгого вида женщина непонятного возраста, склонившаяся над столом, заваленным кипами бумаг, уставилась на меня, резко вскинув голову, и рявкнула так, что я чуть не выскочил обратно:

– Куда?! Кто такой?!

По её взгляду я сразу понял, что врать бессмысленно: казалось, она видит меня насквозь и наверняка знает, что я не из этой школы. Я запаниковал и смог выдавить из себя только еле слышное «Здрасте!», ожидая настоящего допроса.

Тут вдруг дверь за моей спиной распахнулась, и я шагнул в сторону, пропуская худощавого и очень высокого мужчину. Тот остановился и глянул на меня с интересом. Наверное, тоже знал всех учеников в лицо, как и строгая дама, и увидел во мне чужака. По выражению его лица нетрудно было догадаться, что он тут самый главный.