Курсант. Назад в СССР 14

– Хорошо, – кивнул я. – Сейчас дежурному скажу: пусть поднимает дежурного следователя, криминалиста и оперативника. А мы с вами – уже и поедем.

– Да, конечно, – коротко сказал он и направился к выходу.

Я же задержался на секунду. Посмотрел на телефон. Он уже молчал, будто знал, что сказал достаточно. Но мне казалось, за молчанием этим кто-то прячется. И слушает. Твою маковку! Мне уже самому всякая чертовщина надумывается. Пора уже разобраться с тайнами этого городка.

* * *

Красный «Москвич-412» громко ворчал, пробираясь по окраине города. Лес начинался почти сразу за последними дворами. Мы свернули на широкую улицу, поросшую бурьяном. На ней – один-единственный дом.

– Приехали почти, – кивнул на строение Лазовский.

Огромный особняк. Я приподнял бровь. А вот это уже интересно: дом – массивный, кирпичный, с двумя подъёмами на крыльцо, с резными балками под крышей, явно построен в царские времена. Стеклянные витражи на верхнем этаже, облупившиеся лепные узоры – всё говорило, что строили его с размахом и вкусом. Но сейчас особняк обветрен и придавлен временем, живет несбывшимися мечтами о реставрации. Такую махину отремонтировать – нужна куча денег. Вряд ли это по карману семье Лазовских.

– Откуда в Нижнем Лесовске такая барская постройка? – когда машина подъезжала к дому, поинтересовался я будто из любопытства, почти как турист.

На самом деле для меня сейчас важна каждая деталь.

– До революции жил здесь промышленник. Поговаривали, что он занимался контрреволюционной деятельностью. Советская власть дом культурной и исторической ценностью не признала – жилище врага народа не может охраняться государством. И остался особняк простым зданием. Большим, да. Места тут, как считается, на три семьи. Но нам повезло – заселили одних.

– Повезло… – повторил я, присматриваясь к теням у боковых стен. – За привилегии и заслуги выделили жилплощадь с таким размахом?

– Какие уж тут привилегии, Андрей Григорьевич, – пожал плечами Лазовский. – Я – работник на фабрике, на «Красной нити». А супруга моя – воспитатель в детском доме. Люди обычные.

– Вы не похожи на обычного труженика, скорее, на руководителя, – хитро заметил я.

– Ну, да… ИТР-вец, главный технолог.

– Наверняка и достижения трудовые имеются? Ветерана труда получили?

Тот в ответ лишь кивнул. А я подумал, что и звание победителя соцсоревнований в его копилке наверняка имеется. Всё-таки статус, вот и дом такой дали. Ну еще и вспомнил разговор на турбазе, что семья Лазовских в городе уважаемая. Вот только Леонтий Прохорович – всё-таки не академик и не великий писатель, чтобы такие площади получать от государства.

Собеседник, видимо, уловил мой немой вопрос и пояснил:

– Да вы не думайте, мы люди простые. А дом? Ну просто никто больше не захотел в него заселяться.

– Вот как? Почему же?

– Озеро рядом, лес с плохой репутацией… Боязливый у нас народ. И потом – история с прошлым владельцем. После того, как вся его семья погибла в аварии, он сам… – Лазовский провёл пальцами по своему горлу и чуть вверх. – Повесился на балке в подвале. Вот люди и обходят стороной дом, суеверничают.

– А вы, значит, не верите во всё это?

– А во что тут верить? Люди умирают, Андрей Григорьевич, всегда так было: от болезни, от войны, от старости и ран. Смерть – это не мистика, это жизнь. А дом добрый нам достался. Правда, топить приходится много зимой, в холодное время мы часть комнат вообще закрываем, нам на четверых хватает и трети от его площади.

– У вас, значит, есть еще дети?

– Тоже сын… Игорь. Ну хоть он нормальный, – тихо скрежетнул зубами глава семейства.

Я не ответил. Мы стояли у старой калитки. За ней начинался двор, заросший лопухом, с облупившейся скамейкой у штакетника. Забор был не чета строению и смотрелся, как колченогая дворняжка рядом со старым породистым догом.

На втором этаже вспыхнул свет.

– Анна, наверное, зажгла. Проходите, Андрей Григорьевич.

Конец ознакомительного фрагмента.