Глава 1

Лето 1988 года. Грузинская ССР. Тбилиси.

В комнате стоял тяжелый, горячий воздух, несмотря на приоткрытые с расчётом на сквозняк окна. Жара была, как в духовке. Ленивый ветер лишь шевелил занавески, принося уличные запахи с примесью сигаретного дыма. За окном шумел древний город, где жизнь текла неторопливо, но внутри помещения было иначе – здесь царила напряжённая тишина.

На столе громоздились пухлые папки, тяжелые от фотографий и протоколов. Дело о хищениях в лёгкой промышленности Грузии выходило на финишную прямую. Все ниточки распутаны, виновные найдены, схемы вскрыты до основания. Допросы и очные ставки почти все проведены – осталось лишь добить бумажную рутину, сшить многотомники и отправить их прямиком в Москву.

Местному суду такое не доверяли. Масштабы хищений и список причастных лиц не оставляли выбора – только Военная коллегия Верховного суда. А там разговор короткий, без проволочек. Позади месяцы работы, бессонные ночи, горы допросов. Казалось бы, можно выдохнуть, но вместо удовлетворения – только усталость и одно-единственное желание: вот бы в отпуск.

Лето, солнце, Ялта… Ну, на крайний случай – Судак. Ведомственный санаторий МВД «Сокол» вполне неплох, да и дороги в Судаке куда лучше – не козьи тропы, как в Ялте. Так я размышлял, и точно так же мечтали мои коллеги – кто о море, кто о мягких вечерах на террасе с бокалом чая под тёплым крымским ветром.

И только Горохов не терял боевого настроя. Крепкий пенсионер, который ни в какую не хотел уходить на покой. Оно и к лучшему – привыкли мы к нему, а он к нам. Жизнь без работы, без дела, без очередного разоблачения была ему попросту неинтересна. Но вот сейчас на него, как на руководителя межведомственной группы и следователя в одном лице, свалилась куча бумажной работы в кавказской республике – родине вина, пения чудесным многоголосием и вкуснейших хачапури.

Мы в нашей команде уже смеялись: в последний год только и занимаемся хищениями, а сами стали как бумажный конвейер – а где же маньяки, где убийцы, где банды, которые нужно было искать по лесам и снегам?

Горохов шутил в своей манере:

– А всех серийных убийц мы, товарищи дорогие, с вами переловили и на тот свет отправили, через расстрельные статьи! С ними ж не цацкались – приговор да в исполнение, быстро, чтоб другим неповадно.

В его голосе звучал не цинизм, не презрение или издёвка – а простая констатация факта. Закон суров, и такова наша работа.

Шеф сидел за столом, поглаживая красную от жары переносицу, и участливо разглядывал нас. В его взгляде читалось что-то очень нехорошее. Я уже знал этот взгляд – он означал, что отдых опять откладывается.

– Ну что, товарищи? – тяжело вздохнув, произнёс Никита Егорович. – Поздравляю нас с тем, что сидим мы тут по уши в бумажках. И самое обидное – не в тех, которые можно обменять на рубли, как у них здесь в республике принято, а в тех, что надо подписывать, сшивать да отправлять в Москву.

Горохов пытался поддеть шуткой местные порядки и нравы, но в голосе его слышалась усталость. Его кристальная честность сильно настрадалась за время этой командировки. Грузия в конце восьмидесятых была настоящим рассадником коррупции, и мы в этом убедились на собственной шкуре – и, правду сказать, Горохову откровенно тяжело было видеть масштаб картины и находить тому всё новые свидетельства. Теневая экономика здесь не просто процветала – она разрослась, как сорняк, заполнив собой каждую щель. Заводы гнали продукцию налево, контрабандисты таскали товар через границу, а торговля процветала под надёжной крышей партийных чиновников. Покупка должностей стала делом обычным – хочешь место потеплее, заноси наверх. Фальшивые отчёты приносили премии, фиктивные планы давали показатели, а показатели – очередные награды. И этой карусели, казалось, не было конца.

Милиция? КГБ? Они не боролись с преступностью, они с ней дружили. Взяточничество, откаты, «братская» помощь – за долю малую любой вопрос решался в кабинете с плотными шторами. А те, кто стоял у руля, не просто купались в деньгах – они вообще жили по другим законам. На ключевых постах сидели только свои, проверенные. Клановость была цементом, скрепляющим всю эту прогнившую систему.

Мы, конечно, навели шороху. Где-то напугали, где-то прижали, кого-то даже упрятали за решётку. Но это капля в море. Мы знали: стоит нам уехать – и всё вернётся на круги своя. От этой мысли не было злости, только тяжесть в груди. Не то чувство, что испытываешь, когда ловишь душегуба-маньяка, на совести которого десятки загубленных жизней. Там ты знаешь – возможно, ты спас кого-то, а может, и не одного человека. Тогда приходит ощущение настоящей победы. Здесь же – только рутинная пустота и ощущение тяжелого гнёта.

– Ну вы же не для этого нас собрали, Никита Егорович, у себя в номере, чтобы поздравить с сомнительным достижением? – хитро прищурился я на шефа, помогая ему решиться и сказать: «Отпуск, ребята, отменяется».

– Отпуск отменяется, товарищи, – пробубнил Горохов, бегая взглядом по ковру с узорами покруче персидских.

Мы с Федей переглянулись, Света закатила глаза, Катков хмыкнул.

– Нужно поработать, – поджал губу шеф.

– А мы думали, что это и есть наша работа, Никита Егорович, – заметила Света, покачав головой и кивнув на гору бумаг.

Мы не доверяли местной милиции и хранили документацию прямо в номере Горохова, который охраняли два постовых милиционера, присланные из Москвы. Сейчас они терлись в коридоре, как, впрочем, и всегда.

– Конечно, работа, – ответил он, сделав неопределённый жест рукой, видимо, подбирая слова. – Только вот было бы неплохо после работы и отдохнуть как следует. Но не судьба…

Я кивнул. Тут не поспоришь. Полгода на одном деле – испытание не для слабых нервами.

– Так вот, – продолжил Горохов, доставая из папки телефонограмму, – только мы закончили одно чертово дело, как из Москвы пришло «особо важное поручение», будь оно неладно.

Я нахмурился. Всё стало ясно. У нас новое задание…

– Нижний Лесовск. Кто-нибудь слышал о таком месте? – спросил он, скользя по нам взглядом, будто хотел поиграть в викторину и немного развеселить нас.

Но мы не улыбались, хотя понимали шефа – мы с ним хоть на край Земли, и даже без отпуска и Ялты. Но ответить было нечего – города Нижний Лесовск не знал даже Катков, книжная душа.

– Нижний чего? – нарушил тишину Федя и почесал за ухом.

Так громко почесал, что перебил шум настольного вентилятора, который гонял туда-сюда теплый воздух. Толку от него мало, но он тихонько колыхал волосы Светы, и я не переставал украдкой любоваться на свою жену и благодарить этот бестолковый вентилятор.

– Нижний Лесовск, Федор, – ответил Горохов. – Городок, окружённый болотами и лесами. Там во-от такенные комары, говорят… Городок суровый, как солдатская каша. Климат – дрянь, народ – мрачный, перспективы – туманные. У меня дружок армейский оттуда. Рассказывал.

Он сделал глоток из гранёного стакана, словно это была водка, хотя через стекло проглядывался кефир.

– И что там приключилось? – спросил я.

– Пропадают люди. Уже много лет. Много людей исчезло… Следы простыли, а нас туда отправить хотят.

– Ну что за дела? – раздувал пухлые щеки криминалист Катков. – Могли бы и месяцок подождать, никуда бы потеряшки не делись, раз они такие давние.

Света напряглась, уже в уме прикидывая отпуск на осень. Погодин сосредоточенно посмотрел на телефонограмму.

– И что, только сейчас спохватились? – спросил я. – Где же они раньше были?

Горохов усмехнулся, одарив меня долгим взглядом.

– Ну, ты сам подумай, Андрей Григорьевич. Когда у нас спохватываются? Вот, правильно. Только когда на имя Генерального секретаря приходит письмо, да?