Курсантские байки восьмидесятых

– Па-ра-а-а-а-а-а-ад… Сми-ирна!

Всё… разом… замерло!

Тысячи, нет, десятки тысяч голов одновременно вскинули свои носы на воображаемые «полвторого». Выше всех взлетели, конечно, любопытные безусые «моськи» нахимовцев и суворовцев, закрывающих четырьмя «коробками» правый фланг строя напротив Спасских ворот Кремля.

– Для встречи слева. На кра-а-а-а-а-а… – бесконечная пауза – …у-ул!

Головы в едином рывке обращаются к воротам. Сотни труб и барабанов разражаются встречным маршем.

На-ча-лось! Наконец-то!

Из ворот, стоя в сверкающем сером кабриолете, – он, кажется, всё тот же до сих пор, и это здорово! – выезжает министр… обороны. Навстречу ему со стороны Музея истории на таком же блестящем ЗИЛе неспешно, километров десять-пятнадцать в час, движется командующий парадом…

Медленный выход машин в центр…

Помпезный доклад о готовности…

Гордый объезд войск…

Громогласные приветствия и поздравления.

Оркестр… входит во вкус!

Короткая речь с трибуны…

Перекатывающимся эхом по площади разносится троекратное «ура-а-а»…

Фанфары десятилетних музыкантов-суворовцев…

И-и-и, наконец-то…

…ПОНЕСЛОСЬ:

– Па-ра-а-а-а-а-а-а-ад… Сми-ирна! – Пауза.

– На одного линейного диста-а-анцию… – Пауза.

– По-ба-таль-онно… – Пауза.

– Первый батальон прямо… – Пауза.

– Остальные наПРА-а-а!.. – длинная пауза – …во-о-о!!! Все как один делаем поворот – «раз-два».

– Шаго-о-ом… – очень длинная и напряженная пауза – МА-А-АРШ!!!

Сводный оркестр, разогревшись, рыдает от восторга.

Одновременно с первым ударом барабанов по площади эхом летит многопудовый звук удара левой ноги десятитысячного войска, что в течение следующих тридцати минут уже не остановится ни на секунду.

Первыми на исходную позицию под собственную залихватскую барабанную дробь мелкими аккуратненькими шажками высыпают самые молодые участники парада – суворовцы-музыканты.

За ними, отступив дополнительно более трех – положено-то одного – линейных дистанции, выходит академия генштаба. Далее – курсанты, слушатели и воспитанники различных вузов, академий, спецкурсов практически всех республик Союза и всех родов войск: десантники и морпехи, спецназовцы и инженеры, разведчики и интенданты…

Оркестр смеется, плачет, пари т, кружится, поет и, конечно же, танцует…

Дирижер меняет марш за маршем, словно тасует колоду карт, сохраняя при этом ритм барабанов на уровне девяносто ударов в минуту.

С этой же скоростью, не останавливаясь ни на секунду, правая нога сменяет левую, даже когда «коробка» стоит на месте в ожидании команды «Прямо!».

Море разноцветных головных уборов совершает движения по площади в разные стороны огромными волнами-валами размером с батальоны-«коробки».

Все как один!

Один как все!

Вверх-вниз. Ни одной задержки. Ни полсантиметра отставания друг от друга: ни вверх, ни вниз, ни в сторону.

Мелькают прямые линии рядов, шеренг и даже диагоналей. Будто мелькание линий тельняшек у бегущих утром на зарядке в строю моих одноклассников-нахимовцев – помню, помню, ребята, вас всех, всех до одного.

Рябит в глазах.

И вдруг…

…Любимое всеми «Прощание Славянки» сменяет озорной, прыгающий из стороны в сторону, торжественный и неизменно танцующий, не менее известный и любимый нами, мной марш «Преображенского полка».

В это время наша «коробка» заходит за оркестр, медленно продвигаясь к белому флажку линейного курсанта кремлевской роты почетного караула. Пользуясь этим, Лешка с Ковалем, находящиеся справа и слева от меня, под неистовство оркестра, в такт ударников, при каждом шаге левой ноги, словно в танце, закидывают ее вправо, потянув тем самым всю нашу шеренгу, а вслед за ней и всю «коробку» в сторону. Но лишь первый вздох марша завершается, падая с верхних нот второй октавы в первую, они тем же манером незаметно танцуют обратно, забрасывая правую ногу за левую и возвращая таким образом шеренгу, а вслед за ней и весь батальон на прежнее место в строю.

Танец плывет с нами в дальнем левом углу площади рядом с ГУМом на протяжении всего этого чудесного божественного произведения. Весело, едва заметным постороннему глазу зигзагом, мы выруливаем на последний поворот в исходную для марша позицию.

Лица веселеют, расцветают радостью.

Мы искренне улыбаемся – как и теперь многие участники парадов.

Ногам необычно легко, тепло. Гири, налипшие к замерзшим подошвам ботинок, исчезают. Ступни от ежесекундных ударов о камень горят, словно ошпаренные. Иглы ломаются. Ботинки удобны и воздушны.

Наши «бески» под тяжестью тугой резинки и непрекращающихся подпрыгиваний тел врастают в глубокую красную борозду, образовавшуюся прямо посередине лба. Это уже не беспокоит, скорее, напротив… возвышает.

Руки от непрерывного размахивания становятся мокрыми. Влажные перчатки с трудом удерживают стеклянные ампулы и вату.

Уши краснеют до безобразия, как у доски под грозным взглядом Пиллерса.

Затылки по-прежнему блестят от прожекторов, теперь уже светящих с крыши музея.

По вискам катятся теплые капли пота…

– ПРЯ-АМО, – шелестит по рядам и шеренгам команда начальника училища, отданная им в хаосе звуков взмахом руки. И…

…Четыреста левых ног нахимовцев одновременно впечатывают полный, почти метровый шаг по направлению к мавзолею вдоль выстроенных у кремлевской стены трибун.

Сводный оркестр вздыхает маршем нахимовцев. «Солнышко светит ясное. Здравствуй, страна прекрасная! Юные нахимовцы тебе шлют привет! В мире нет другой Родины такой!..» – шепчут сотни, нет… тысячи губ присутствующих здесь нынешних и бывших «питонов»-нахимовцев.

– Раз, два, три, четы-ыре-е, СЧЕ-ОТ! – летит над нашими двумя «коробками» пойманная первой шеренгой команда.

– И-и-и, РАЗ! – подхватывают все, резко поворачивая головы вправо и, уставившись на командира шеренги, единственного, кто продолжает смотреть вперед, с ритмом, обозначенным оркестром, чеканят шаг.

Левой-правой!

Левой-правой!

Руки ложатся по швам, мизинцы сцепляются для большей чувствительности локтя соседа.

Левой-правой!

Длинная змейка аксельбантов, подпрыгивающих на груди нахимовцев нашей шеренги, гуляет, рассыпается, играет, ползет, ходит, двигается волнами неправильной формы.