Курсом зюйд

—…Похоже, Ахмед попал как кур в ощип. Толстой отписывал, будто к войне готовятся, однако делают всё через…заднее место. Настоящим образом воевать собираются не так.

— Он не дурак, а значит, хочет просто слить войну. Ведь так, Петруша? Но совсем без добычи ему с неё уйти нельзя. Австрия сильна. У нас после фокусов Карла с Мазепой на юге взять нечего. На Россию султан орду натравит, как Толстой писал, а сам останется в стороне… Значит, Польша?

— Как там Катькин Алёшка говорил: «Я хитрый — умную за себя взял», — рассмеялся государь. — Да, брат Август и сам будет не рад, что решил всем угождать. Однако я его предупреждал. Не послушал — то его печаль. А цесарцев сам Бог накажет… Надобно Катьке отписать, чтоб с маркизом де Торси переговорила. Пускай намекнёт, что мы не против тайно поддержать герцога Анжуйского в его претензиях, ежели они всю силу свою на цесарцев перенесут. А Ахмед ещё тем от себя добавит.

— Август пытается усидеть на нескольких стульях сразу и съесть все блюда за столом, пока соседи дерутся. Но мы от этого получим много головной боли. Ведь именно он первым пригласит нас решать польские проблемы, подставляя под удар турок.

— Повторю: то его печаль. Мы в Польшу пока не лезем. Начнёт Август на подмогу звать — а у нас татарский набег, никак не можем. Пускай нахлебается того, чем нас кормил, пока надобность в нём была. Теперь у него надобность в нас возникла, но пока чего-нибудь дельного не предложит — хрен ему, а не наши полки.

— Тебе их не жаль, родной мой?

— Кого?

— Людей, что от этой войны страдают.

— Людей иной раз и жаль, душа моя. А тех, кто нас самих за людей не считает — нисколько…

4

О приближении огромной орды в Харькове узнали от солдата, единственного выжившего из конного дозора. Парня сочли мёртвым и бросили на дороге, но он очнулся, сумел взобраться в седло и, пользуясь темнотой, ускользнул от татарских разъездов. На рассвете был у ворот, где его, свалившегося с лошади, и подобрали.

Понятно было, что опередил он орду ненамного. Начало апреля, дороги-то просохли раньше срока, вот они и двинулись в набег. И в течение суток-двух стоит ожидать нового наплыва селян, спасающихся бегством. В городе тогда остались считанные семейства, осмелившиеся пойти против «громады», остальные пошли готовиться к посевной… Интересно, все ли хотя бы успели до своих сёл добраться?

Что же до гарнизона, то они готовились к этому с зимы. Неясным оставался лишь статус пленных шведов. Те, которые решили перейти в русское подданство — с ними всё ясно, пойдут в ополчение. Их боевой опыт будет вовсе не лишним. А остальные? Рёншельт, офицеры, почти три тысячи солдат, всё ещё обитающих в казармах «нижнего города»?

— С фельдмаршалом я уже не раз говорил на эту тему, — сказал Евгений. Когда комендант вызвал его к себе — посовещаться. — Обещал помочь, но при одном условии.

— Это каком же? — поинтересовался Айгустов, не ожидавший ничего хорошего от шведа.

— Он готов дать честное слово, что его солдаты не повернут оружие против нас, если вы сами его попросите встать на защиту крепости. Мне-то он верит, но я здесь гость, а хозяин — вы.

— Экий он гордец, — неприятно усмехнулся Савва Васильевич. — Ведь знает, что приду и попрошу. Три тыщи солдат на стенах… А коль обманет?

— Тогда он станет первым, кого я убью. И это он тоже знает.

Сцена разговора Айгустова с Рёншельтом была достойна кисти живописца. Швед тихо злорадствовал, русский генерал был живой аллегорией выражения: «На какие жертвы я иду во имя Отечества!» — а капитан Черкасов зорко следил, чтобы эти персонажи не упороли что-нибудь феерическое. Способностей к тому у обоих хоть отбавляй. В результате фельдмаршал прилюдно дал слово защищать город, пока вражеская армия не будет отброшена, либо пока не будет достигнута договорённость о сдаче «на пароль». Хотя, зная татар, можно было предполагать, что ни о какой сдаче и речи не будет: это верная смерть.

И шведам выдали оружие — под честное слово Рёншельта.

Вечером того же дня он вместе с Черкасовым обходил позиции на стенах крепости, где будут держать оборону бывшие пленные. Шведы, слегка отвыкшие от солдатских обязанностей, быстро втягивались в прежний ритм: выучка у них была что надо, да и офицеры толковые остались — кто не сложил голову под Полтавой, конечно. Во всяком случае, существенных косяков в их подготовке к обороне никто не обнаружил.

— Молодцы, — похвалил их Евгений. ­– К подготовке ваших солдат, фельдмаршал, вопросов нет.

— Зато у меня есть вопрос к вам лично, — Рёншельт ответил в своей манере — с ноткой высокомерия. Переделать себя он не мог. — Отчего вы, зная, что я способен на гнусность, рискнули мне довериться?

— Именно поэтому и доверился, — честно сказал Черкасов. ­– Но я уверен, что вы навряд ли нарушите слово, даже если очень этого захотите.

— Значит, вы уже позаботились, чтобы я был честен, — швед вдруг расцвёл лучезарной улыбкой. — Я вас недооценил, капитан.

— А я бы не советовал переоценивать благородство татар. Дикий край, дикие люди… Во время штурма они уж точно не станут разбираться, где шведы, а где русские.

— Иногда мне кажется, будто вы умеете читать мысли. Это по-настоящему страшно.

— Нет, фельдмаршал, мысли мы там, в будущем, читать ещё не научились. Но есть такая наука, называется «психология». Кое-кого из нас предметно этой науке обучают. Знаете, как это облегчает жизнь командиру разведывательно-диверсионного подразделения?

— Могу лишь догадываться. И многие из тех, кто пытался вас обмануть, выжили?

— Не все.

— Тем больше аргументов в пользу того, чтобы я был честен, капитан, — уважение, мелькнувшее в голосе и взгляде Рёншельта, невозможно было не заметить. — Хотя бы потому, что вы предельно честны со мной.

…А наутро линия горизонта стала чёрной: пришла орда.

5

Татары очень редко осаждали крепости. Давно канули в Лету те времена, когда явившиеся из далёких восточных степей воины Чингисхана славились отменным тяжелым доспехом и умением штурмовать вражеские твердыни. За минувшие века они благополучно избавились от лишней тяжести. Зачем дорогая броня, когда идёшь не воевать, а арканить безоружных крестьян? Но была у крымчаков и знать, которая могла себе позволить доспех не только финансово — на случай, если потребуется осадить крепость и, перекрыв ей всё снабжение, вынудить к сдаче.