Куртизанка и капитан

— И не сдержал обещания?

Она быстро покачала головой:

— Я была дурой. Пришла сказать ему, что деревенские парни опять преследуют матушку, издеваются и пристают к ней за то, что она иностранка, когда та заходит в деревенскую лавку, и прочее, прочее. Томас предложил мне встретиться с ним вечером, на церковном дворе, и он… попытался меня соблазнить.

Алек сделался смертельно спокойным.

— Я ответила, что пришла сюда за помощью. Но он сказал, — Розали стиснула руки, — он сказал, что я ошибаюсь, если думаю, будто кто-то возьмет на себя труд защитить французскую проститутку и ее отродье без определенного вознаграждения. — Она пожала плечами. — Он также заметил, что я в любом случае для него слишком худая.

«Слишком тощая кляча, чтобы мужчина мог тебя объездить с удовольствием» — таковы были его слова. Розали по-прежнему помнила напор его влажных губ, как он попытался просунуть язык к ней в рот, с какой ненавистью вцепился в ее груди. Она оттолкнула его, едва сдержав приступ тошноты.

— Потом Томас, — с отчаянием в голосе продолжала Розали, — заявил, будто я сама пыталась его соблазнить. А я этого не делала! У меня не было ни малейшего намерения.

Алек с трудом пошевелился:

— Судя по вашим словам — милейший человек. Вы видели его тогда в последний раз?

Розали пыталась держаться, однако он видел, как судорожно вздымается ее грудь под тонкой материей ночной рубашки.

— К сожалению, нет. Несколько месяцев спустя я обнаружила, что он встречается с моей сестрой и дарит ей подарки. — Она подняла глаза, он видел застывшее в них страдание. — Я не знаю, было ли что-нибудь между ними. Но мы ужасно поссорились. Она заявила, что я просто ревную, ибо сама желаю Томаса. Я заявила, что она ведет себя очень глупо.

— А разве ваша матушка не могла поговорить с сестрой?

Розали покачала головой:

— Мама к тому времени уже чувствовала себя совсем нехорошо. Когда я предупредила Линетт, что намерения Томаса могут быть весьма далеки от благородных, она воскликнула, что я делаю ее жизнь невыносимой. И несколько дней спустя ушла из дома. Собрала вещи и уехала на почтовом дилижансе в Оксфорд. — Розали тяжело дышала. На ее лице было написано глубокое отчаяние. — Линетт хотела стать актрисой, поэтому я предположила, что она уехала в Лондон. Вновь и вновь я возвращалась в этот город в поисках сестры, но все было тщетно. Наконец мне пришлось остаться в Оксфордшире, матушка окончательно слегла. Прошлым летом она скончалась. В октябре того же года я получила от Линетт записку о том, что она попала в беду. Я нашла сестру при смерти с Кэти на руках. И во всем именно моя вина.

Розали вскочила, взволнованно проведя руками по длинным белокурым волосам.

— Теперь вы видите, я недостойна вашей доброты, вы благородный и щедрый ко всем обездоленным. А я… я выбросила сестру из дома. И пойму, если вы больше не захотите мне помогать.

Высоко подняв голову, она направилась к двери.

В этот момент в нем что-то будто оборвалось, хрустнула железная цепь самоконтроля. Что-то не так. Что-то очень не так в истории, которую она поведала. И тем не менее это уже не имело значения, поскольку она страдала.

Алек загородил ей путь. Положил руки на плечи. Чувствуя, что ее бьет нервная дрожь, бережно приподнял пальцем ее маленький подбородок.

— Розали, послушай меня! Ты просто пыталась направить ее на правильный путь, подобно тому как родители воспитывают непослушных детей. И, прости меня, твоя сестра ушла из дома, не сказав ни слова, глубоко опечалив больную матушку. Безрассудный шаг с ее стороны, не так ли? Ты сделала все, что могла. Ты меня слышишь?

— Вы просто очень добры ко мне. — Розали продолжала дрожать. — Но вы должны ненавидеть меня за то, что я предала сестру. Возможно, Томас был прав, я ревновала, ведь она была такой красивой, а я нет.

— Некрасивой? — Алек потрясенно уставился на свою гостью. В это просто невозможно поверить. — С какой стати, ради бога, вы настаиваете на этой глупости?

Она пожала плечами, непокорно встретив его взгляд.

— Я слишком тощая. Лицо худое. Нос вовсе не задирается задорно вверх, как у Линетт. Глаза слишком большие, волосы прямые.

— Вы перечисляете эти качества так, будто они являются недостатками, — пробормотал Алек. — Послушайте меня. Ваше телосложение изящно. У вас высокие скулы, совершенный носик, ваша фигурка…

Он был потрясен своими словами, тем, что ему пришлось их произносить. Его прошлые любовницы хранили абсолютную, непререкаемую уверенность в собственной привлекательности. Они всегда напрашивались на комплименты, и Алек делал их, с охотой или без. На сей раз он обнаружил, к своему удивлению, что говорит искренне.

— Розали, многие женщины красивы, но ты прекрасна!

Его руки все еще сжимали ее плечи. Какая опасность! Тяжесть в паху переросла в мучительную пульсирующую боль.

— Вы должны меня презирать! — упрямо, почти дерзко воскликнула Розали.

Ох, как нехорошо. Ее трепещущие губы оказались всего в нескольких дюймах от его рта. Прекрасные бирюзовые глаза так широко распахнуты, что светящееся в них отчаяние разбило тщательно возведенные заслоны.

Алек склонился, чтобы ее поцеловать. Он задумывал поцелуй, чтобы успокоить ее. Внушить уверенность. Проявить нежность.

Проклятье. Как бы не так!

И все-таки что-то казалось ему абсолютно неправильным. Что-то мешало. Предполагалось, что она вдова. И вдруг все, что раньше представлялось немного подозрительным, не укладывалось в ее рассказ о своем прошлом, неожиданно встало по местам.

Ни разу за все время Розали не упомянула своего мужа!

Слишком поздно. Чертовски поздно. Она уже открылась для поцелуев, как цветок раскрывается животворящим солнечным лучам.

И ничто в мире не удержало бы его от неизбежного.

Розали всем существом ощущала ласку его теплых губ. Каждый нерв словно взрывался от его прикосновений. Жидкий огонь желания расплывался по венам, воспламеняя и побуждая к действиям. Алек притянул ее ближе, обнимая за талию. С низким голодным чисто мужским стоном он впился в ее рот, Розали откликнулась, раскрывая губы, отвечая на дерзкие поглаживания языка.

Ее окутал его дурманящий аромат. Возбужденное мужское естество прижималось к потаенной расщелине между ее бедер, посылая волны мучительно сладкого желания. Язык вторгся в ее рот, напористо и столь же сладко. Розали хотелось раствориться в крепких, объятиях, слившись с ним воедино.

В этот момент она осознала, что Алек волевым усилием отодвинул ее в сторону.

— Этого не должно произойти, — проскрежетал он, стиснув зубы.

На ее щеках вспыхнул алый румянец, однако внутри все словно заледенело. Дочка французской потаскухи. Возможно, то, что она рассказала о Томасе, окончательно оттолкнуло его. Ее глаза расширились, в них застыла мука.