Кувшин золота

– Там впереди что-то непонятное, - сказал один из полицейских тихо.

– Эх, будь у меня хотя бы спичка!
– отозвался другой.

Сержант тоже остановился.

– Отойдите к обочине дорогие, - сказал он, - и держите дубинки перед собой.

Держи крепко этого типа, Шон.

– Слушаюсь.
– ответил Шон.

Потом один из полицейских нашел у себя в кармане несколько спичек и добыл огня; ветра не было, поэтому огонь горел достаточно ровно, и все полицейские уставились вперед.

Посреди дороги лежала большая черная ломовая лошадь и чутко спала; когда вспыхнул свет, она вскочила на ноги и в панике с грохотом ускакала.

– Так недолго и инфаркта лишиться, - сказал один из полицейских со вздохом облегчения.

– Точно так, - подтвердил другой; - наступил бы на эту клячу в темноте и не знал бы, что и думать.

– Что-то я не очень хорошо помню здесь дорогу, - сказал сержант через некоторое время.
– По-моему, надо свернуть по первой дороге направо. Не знаю, не проскочили ли мы уже поворот; на этих стежках-дорожках сам черт ногу сломит, тем более в такой темноте. Ребята, кто-нибудь знает дорогу?

– Я не знаю, - отозвался один голос, - сам я из Кавана.

– А я из Роскоммона, - ответил другой, - и зря я сейчас не там, вот что я думаю.

– Ну, если мы пойдем все прямо и прямо, то куда-нибудь уж точно придем, так что пошли. Ты крепко держишь этого типа, Шон?

– Так точно, - ответил Шон.

В темноте раздался голос Философа.

– Вовсе не нужно щипать меня, сэр.
– сказал он.

– Да я тебя и не щиплю.
– ответил полицейский.

– Щиплете, - возразил Философ.
– Вы защемили большой кусок кожи в моем рукаве, и если вы сейчас же его не выпустите, я сяду прямо на дорогу.

– Так лучше?
– спросил полицейский, чуть ослабив хватку.

– Вы выпустили только половину, - ответил Философ.
– Вот, теперь лучше - добавил он, и путешествие продолжилось.

Через несколько минут молчания Философ заговорил:

– Я не нахожу в природе никакой необходимости для полицейских, сказал он, - и не могу понять, откуда впервые произошло такое явление. Собаки и кошки не заводят таких необычных наемников, и все же их строй является прогрессивным и упорядоченным. Вороны - общительный народ с устоявшимися укладами и организованным сообществом. Они обычно собираются в разрушенной башне или на колокольне церкви, и их цивилизация основывается на взаимопомощи и терпимости к странностям друг друга. Их превосходная мобильность и стойкость делает нападение на них опасным предприятием, и поэтому они могут спокойно посвятить себя развитию собственных внутренних законов и обычаев. Если полицейские необходимы для цивилизации, вороны наверняка изобрели бы их, но я с радостью отмечаю, что в их республике нет никаких полицейских...

– Что-то я ни слова не пойму, что ты там говоришь?
– сказал сержант.

– Не имеет значения, - ответил Философ.
– Муравьи и пчелы также живут обособленными общинами и развили чрезвычайно сложные занятия и профессии. Их опыт в государственных делах огромен, однако же они не открыли, что полицейская сила существенно важна для их процветания...

– А ты знаешь, - спросил сержант, - что все, что ты сейчас говоришь, может быть использовано как улика против тебя?

– Никоим образом, - ответил Философ.
– Можно сказать, что все эти народы лишены преступлений, что их пороки организованные, общественные, а не индивидуальные, и поэтому они не имеют необходимости в полиции; но я не могу поверить, чтобы такие большие массы народа могли бы достичь своей нынешней высокой культуры, не совершая время от времени общенародных и индивидуальных проступков...

– Скажи-ка мне, раз уж ты так разговорился, - спросил сержант, - ты купил яд в аптеке или задушил обоих подушкой?

– Никоим образом, - ответил Философ.
– Если преступление - условие для развития полицейских, то я скажу, что галки - чрезвычайно вороватый клан: они чуть больше дрозда и воруют даже шерсть со спины овцы на выстилку своего гнезда; более того, известно, что они могут украсть медный шиллинг и спрятать свою добычу так, что его уже никто не увидит.

– Да у меня у самого была галка, - сказал один из полицейских.
– Я купил ее у бабки, что стояла у дверей с корзинкой и выпрашивала пенни. Моя мать как-то раз наступила этой галке на спину, когда вставала с постели. А я разрезал этой птице язык трехпенсовиком, чтобы она заговорила, но черта с два она мне хоть что-нибудь сказала. Еще она все время волочилась, притворяясь, будто у нее подбита нога, а потом норовила спереть у тебя носок.

– Молчать!
– заорал сержант.

– Коль скоро они таковы, - продолжал Философ, - что воруют и у овец, и у людей, коль скоро их интересует все - от шерсти до денег, - то я не вижу, что удерживает их от воровства друг у друга, и, следовательно, если где-то и нужно искать развитие полицейской силы, то именно у галок. Однако, такой силы не существует. Причина же в том, что галки - разумный и вдумчивый народ, взирающий спокойно на то, что мы называем преступлением и злом - кто-то ест, кто-то ворует; все это в порядке вещей, и потому бессмысленно с этим спорить. Для людей философского склада другого взгляда быть не может...

– Что за чертовщину он несет?
– спросил сержант.

– Обезьяны - общительны, склонны к воровству и человекообразны. Они обитают в экваториальных широтах и питаются орехами...

– Ты понимаешь, о чем это он, Шон?

– Никак нет, - ответил Шон.

– У них должны были появиться профессиональные борцы с воровством, однако всем известно, что этого не произошло. Рыбы, белки, крысы, бобры и бизоны обходятся без этого уникального образования - поэтому, когда я настаиваю на том, что я не вижу необходимости для полицейских и возражаю против их существования, я основываю свое возражение на логике и фактах, а не на беспомощных и изменчивых предрассудках.

– Шон, - спросил сержант, - ты крепко держишь этого типа?

– Так точно, - ответил Шон.

– Так вот, если он скажет еще хоть что-нибудь, тресни его дубинкой.

– Слушаюсь, - ответил Шон.

– Вон там виден свет, может быть, это свечка на окне - там и спросим дорогу.

Примерно через три минуты они пришли к небольшому домику, над которым склонялись ветвями деревья. Если бы не свет, они точно миновали бы его в темноте. Когда они встали у двери, до них донеслась визгливая женская ругань.

– Да там все равно не спят, - сказал сержант и постучал в дверь.

Ругань тотчас же прекратилась. Через некоторое время сержант постучал еще раз; и прямо из-за двери послышался голос:

– Тома'с! Сходи, приведи двух собак, а я тогда сниму дверь с крючка.

Потом дверь открылась всего на несколько дюймов, и из-за нее выглянула женщина:

– Что вам надо в такое время, ночью?
– спросила она.

– Да немногого, мэм, - ответил сержант.
– Только спросить насчет дороги, потому как мы не уверены, то ли мы уже прошли мимо, то ли еще не дошли.

Женщина заметила полицейскую форму.

– Да вы полицейские, верно? Ну, тогда ничего страшного, если я вас впущу; а если вам не повредит глоток молока, то его у меня много.

– Молоко лучше, чем ничего, - сказал сержант, вздохнув.

– У меня есть немного чего покрепче, - сказала женщина, - но на всех не хватит.

– Отлично!
– сказал сержант, строго оглядев своих товарищей. Каждому в этом мире может повезти.
– И он вошел в дом, а его люди - за ним.

Женщина налила им немного виски из бутыли и каждому по чашке молока.