Кувшинки в снегу

– Князь, расслабьте, пожалуйста, руку, вы же навредите себе, я только что зашила вам рану, шов может разойтись! – И девушка ласково погладила его забинтованное плечо. Этого Михаил вынести уже не смог, он вскочил, опрокинув стул, и сердито посмотрел на Лилию.

– Ты закончила? Всё, можешь идти, тебя там наверняка ждут ещё раненые, – и, резко развернувшись, твёрдым шагом вышел из кухни. Лилия ошеломлённо и обиженно смотрела в пустой проём двери. И что она, правда, раскудахталась так над ним, как наседка над цыплёнком, начала болтать, как сорока. Надо же! И ей показалось, что ей необыкновенно хорошо рядом с этим надутым бирюком! А он даже не поблагодарил её! В самом нищем жителе этой деревни признательности больше, чем в этом заносчивом князе! Вздохнув, она собрала свою сумку и направилась к дверям. «Стой! – окрик князя заставил её обернуться. – Держи!» Что-то мелькнуло в воздухе, и Лилия рефлекторно это поймала. «Что это?» – Она раскрыла ладонь, на которой сверкала золотая монета. Она подняла на князя полные ярости и обиды глаза и произнесла: «Мне этого не нужно. – Монета снова взмыла в воздух по направлению к князю, и Михаил поневоле её перехватил. – Достаточно было просто сказать спасибо. – Князь покраснел, но так и не смог выдавить из себя ни слова. – До встречи, князь!» – Лилия поклонилась и вышла во двор. Во дворе было пусто, всех раненых уже разнесли по домам, кто-то ушёл сам. Смеркалось, и Лилия поспешила к выходу из городища. Она хотела попасть домой до темноты и потому быстро скользила по лесной тропинке. Из чащи сразу вынырнули Тор и Локи и побежали рядом, но даже лесные братья не радовали её сейчас. В душе кипели боль и обида. Ну вот что она нашла в этом грубом мужлане?! Почему позволила себя обидеть? Почему оказалась незащищённой от его грубости? Она ведь уже привыкла, что её обижают, и ведьмой её обзывали не раз, и колдуньей, и лешачьим выродком, но грубость и оскорбления проходили мимо её сознания, не трогая души, но почему-то пренебрежение именно князя резануло болью. Лилия понимала, что сама виновата в том, что впустила этого бирюка в своё сердце. Она ведь редко ошибалась в людях, и там, у озера, когда она увидела князя впервые, ей показалось, что он добрый, только душевно израненный и ощетинившийся. Видать, непростые были у него времена. Она увидела в его глазах боль и восхищение. Этот взгляд так запал ей в душу, что Лилии захотелось эту боль хоть немного умерить, утешить его, оставить в его взгляде только восхищение. Девушке показалось, что она очень понравилась ему, и при виде её волков в его лице не появилось и тени испуга, только настороженность. Лилии так хотелось взглянуть на него ещё раз, что несколько раз подходила к селению и из-за деревьев наблюдала, как идёт строительство. Она высматривала фигуру князя, видела, как он плавно ходит от одной группы к другой, так ходят только опытные воины, отдавая распоряжения, как сам берётся за топор, шкурит брёвна, лезет на стропила, как устало расправляет плечи. Она отметила, что, пожалуй, первое впечатление было правильным, она ни разу не видела, чтобы князь кричал на кого-нибудь, но и не видела, как он улыбается или смеется. Видно, крепко засела в душе князя какая-то заноза, которая мешает ему радоваться жизни, а может, он просто расстроен, что его отправили сюда от великокняжеского двора, может, он тяготится своим назначением, может, у него в Москве осталась возлюбленная или жена. Опять же, жену или невесту взял бы с собой, коли переселился вместе со всем двором. Таилась в князе какая-то загадка, которая влекла Лилию, она ловила себя на мысли, что довольно часто думает о московском наместнике, пытаясь разрешить загадку его пылающих болью глаз. Она даже пыталась представить себе, как он улыбается, как расправляется хмурая складка на лбу, а в уголках глаз появляются смешливые морщинки. Вот сегодня, увидев его на крыльце так близко, обрадовалась, как дурочка, а потом испугалась, заметив его рану. У неё даже руки подрагивали, когда зашивала оставленное тяжёлым кривым мечом глубокое сечение, сердце болело от сознания, что она тоже причиняет ему боль, а голова кружилась от его близости, ей так хотелось погладить его, что она не удержалась и провела несколько раз ладонью по напряжённому плечу. Вот и нарвалась на грубость. Что она себе возомнила? Его явно раздражала опека дремучей лесной девчонки, и он поспешил избавиться от неё, швырнув на прощание монету. У Лилии загорелись щёки. Господи, как же она так ошиблась?! Она знала, что раздражает местных жителей, почему же она решила, что московские гости будут относиться к ней по-другому. Ещё раз обозвав себя дурочкой, Лилия решила выкинуть грубого князя из головы и относиться к нему так же, как и ко всем больным.

* * *

Идти в деревню Лилии не хотелось, но необходимо было сменить раненым повязки, смазать раны свежей лечебной мазью, поэтому Лилия медленно, но всё-таки собиралась на выход. Мать заметила её необычную медлительность и хмурость, начала выпытывать, не случилось ли чего. Пришлось признаться, что не поладила с новым князем, а из-за чего, девушка так и не смогла сказать. Ну что ей было сказать, что обиделась из-за того, что ей заплатили за работу, так это вроде нормально, они с матушкой часто брали за своё врачевание и продукты, и ткань, мелкие монетки, а иногда и по хозяйству просили пособить. Как ей было объяснить матери, что почему-то именно у него она не может взять деньги, не может, и всё тут! Тем более брошенные таким способом, как нищенке, лишь бы отвязалась! При воспоминании об этом у Лилии снова загорелись щёки, она перевела дыхание, чтобы успокоиться, и, даже не попрощавшись с матерью, вышла на крыльцо. Денёк был под стать её настроению, серые тучи нависли над макушками елей, противно моросило, и девушка поспешила побыстрее преодолеть дорогу до деревни. Тору и Локи тоже не улыбалось бежать в такую погоду по сырости в ненавистную им деревню, но бросить свою подругу они не могли, потому обречённо трусили следом, время от времени отряхиваясь и фыркая.

Дождик остудил пепел пожарища, прибил дымки к земле, и о вчерашнем огне напоминали только чёрные пятна на земле и несколько обугленных брёвен. Людей на улице было немного, народ восстанавливал силы после вчерашней драки. К раненым Лилии пришлось войти в дружинную избу. Здесь она тут же окунулась в гул голосов, перекрестье взглядов, запахи кожи, железа и свежесваренных щей. Она почему-то боялась поднять взгляд и увидеть князя, поэтому сразу прошла в угол, где расположились раненые, и принялась за работу. Дружинникам девушка явно нравилась, они тут же начали подшучивать и выпытывать, кто она такая, где живет да с кем? Причём последний вопрос их волновал больше всего, тут же выяснилось, что среди раненых дружинников немало одиноких, которые только и мечтают о том, чтобы обрести подругу жизни, которая бы скрасила им пребывание в этом богом забытом месте. Они интересовались, не умеет ли Лилия лечить влюблённое сердце или воспламенившуюся душу, куда и какие примочки нужно сделать, чтобы охладить страсть? Их грубоватый юмор и привычное дело успокоили Лилию, она улыбалась и охотно отвечала на вопросы о себе, рассказала, что живёт с матерью в лесу, в деревне бывает редко, охотится и рыбачит одна. Дружинники тут же уверили её, что отныне она под их защитой, хотя девушка и пыталась убедить их, что в защите не нуждается, и вменили ей в обязанность показать им рыбные и охотничьи места, как новичкам в этом краю. Ей было легко с ними общаться, дружинники были явно не так суеверны, как местные жители, их не пугали ни её одиночество, ни её познания в травах. Скоро её мелодичный смех стал разноситься по всей избе, и местные девки ревниво косились в сторону раненых, справедливо полагая, что эта болотная чертовка может охмурить их лучших мужиков.

Михаил заметил её появление сразу же, как только она вошла, напрягся, ожидая её взгляда: обиженного? рассерженного? равнодушного? Разочарованно опустил плечи, когда Лилия не захотела даже посмотреть на него, и теперь напряжённо вслушивался в перешучивания дружинников и мелодичные ответы девушки, наблюдал исподлобья, как розовеет её лицо от похвалы, как вспыхивают искорки смеха в её глазах, чувствовал, как наваливается тяжесть осознания, что свет, который она излучает, – не для него. Он сам, своей яростью проклял свою жизнь, князь-женоубийца, он представлял, что о нём могут рассказать обозные кумушки. А в общем-то, ему всё равно, всё равно, и всё же он ревниво следил, не окрасится ли её лицо особой нежностью в разговоре с каким-нибудь его наёмником, и ждал, когда она подойдёт к нему. Когда Лилия наложила последнюю повязку и встала, Михаил вдруг тоже резко поднялся, лавка, на которой он только что сидел, с грохотом рухнула на пол. Лилия вздрогнула и обернулась, на встревоженном лице недоумение, дружинники тоже повскакивали. Многочисленные взгляды схлестнулись на Михаиле, и он почувствовал себя полным идиотом, которому только детей пугать. В раздражении пнув несчастную лавку, он вышел из избы, не проронив ни слова, и хлопнув дверью. «Что это с ним?» – Лилия всё-таки озвучила вопрос, висевший в воздухе. «Видать, всё ещё переживает смерть жены», – пробурчал Иван, дружинник с ранением ноги, укладываясь обратно на лавку. Его тут же одёрнули, обсуждать князя не полагалось. У Лилии полыхнули щёки. «Господи! Вот откуда эта боль в его глазах, эта мука, как же нужно любить женщину, чтобы так страдать из-за её смерти!» Сердце болезненно сжалось, но князя всё-таки нужно было найти и поменять повязку. Лилия вежливо попрощалась с дружинниками и вышла на улицу. Спросила у Авдотьи, грудастой темноволосой пермячки, набиравшей воду из колодца, не заметила ли та, куда ушёл князь. «Да, видала, злющий такой, прошёл по тропе, кажись, к реке, вон туда за ограду», – она махнула рукой по направлению к речке. Лилия вышла за ограду и по скользкой тропинке двинулась вниз. Дождик уже не моросил, но было по-прежнему пасмурно. Справа зашуршали кусты, Тор и Локи присоединились к хозяйке. Осторожно ступая, чтобы не поскользнуться, девушка вышла к воде. Отсюда и почти до середины реки шли мостки, добротные широкие доски, уложенные на крепкие лиственные сваи, к которым сейчас было привязано несколько лодок, тихо покачивавшихся на подёрнутой рябью хмурой воде. Князь стоял на самом краю мостков, застыл, угрюмо глядя в тёмную воду. Лилия невольно залюбовалась его мощной фигурой, даже сейчас, несмотря на его мрачный вид, от него веяло силой и теплом. Она никак не могла решиться вступить на доски, сделать шаг навстречу этой одинокой фигуре, перевела дыхание, и он услышал этот тихий выдох, обернулся, брови, итак сведённые, нахмурились ещё больше.

– Зачем ты здесь? – Его голос больно резанул Лилию, но она всё-таки шагнула на мостки и приблизилась к Михаилу.

– Князь, разрешите осмотреть вашу рану.

– Мне не нужна твоя помощь, уходи! – он раздражённо повёл плечами.

– Простите, князь, я, конечно, глубоко сочувствую вашей скорби, но рану перевязать всё же надо, если не сменить повязку, то рана может воспалиться. Присядьте, пожалуйста, а то я не дотянусь.

Михаил ошеломлённо посмотрел на неё и машинально присел на мостки.

– Какой скорби ты сочувствуешь?

Лилия смутилась, она явно завела разговор о том, о чём он говорить не хотел. Чтобы чем-то занять руки, она тут же стала разматывать вчерашнюю повязку.

– Так чему же ты сочувствуешь? – Михаил напряжённо всматривался в её зардевшееся лицо.

– Ну, вы же потеряли жену.

– Потерял?! – Выражение лица князя стало ещё более ошеломлённым.

Удивление князя заставило Лилию засомневаться, вдруг она что-то не так расслышала.

– А что, у вас не было жены?

– Почему не было? Была.

– Ну вот, я услышала, что у вас умерла жена, простите, если затронула больную для вас тему.

– Умерла?! – Голос князя показался Лилии всё-таки каким-то странным. – А как умерла моя жена, ты случайно не слышала?

– Нет. А как? – Она вопросительно посмотрела на Михаила, тот замешкался. – Простите, я не имею права лезть в ваши дела. Я вижу, вам тяжело говорить об этом.

Михаил хотел сказать ей, крикнуть, что он сам, своими руками убил свою жену, должен был сказать, но не мог. Язык отказывался повиноваться ему. Он понял, что боится, боится увидеть ужас и омерзение в её глазах, он не хотел, чтобы она отшатнулась от него в страхе. Столько раз он видел подобные взгляды, и ему было всё равно, ему было безразлично, что о нём подумают, но не в этот раз. Пусть ещё немного она побудет в неведении, пусть ещё немного он будет чувствовать прикосновение её нежных рук к своему плечу, ещё чуть-чуть он посмотрит в эти лучащиеся заботой прекрасные глаза. Она все равно узнает, рано или поздно кто-нибудь расскажет ей, что за человек князь. Рано или поздно, но не сегодня.

Плечо Михаила было уже перетянуто свежей тканью, которая пахла травами и едва различимо цветущим шиповником. Лилия уложила старую повязку в сумку и поднялась.

– Мне пора, темнеет уже, старайтесь пока поменьше двигать правой рукой, я приду через пару дней проверить, всё ли в порядке. – Она плавно двинулась вдоль мостков к берегу.

– Лилия! – Он не мог смотреть, как она уходит, и не знал, как это у него вырвалось:

– Я тебя провожу! – Её брови удивленно поднялись.

– Вообще-то у меня есть провожатые.

– Кто? – нахмурился Михаил. Она тихонько свистнула, и из прибрежного куста показалась взлохмаченная и оскаленная голова волка, которого явно оторвали от пожирания чего-то очень вкусного.

– А?! И всё-таки в окрестностях ещё могут бродить кочевники, так что я пройдусь с тобой. – Он не хотел признаться даже самому себе, что ему хочется побыть с ней ещё немного.

– Ну, если вам не трудно, то пожалуйста, – Лилия улыбнулась, и в груди Михаила сладко защемило от этой улыбки.

Лилии вдруг стало так радостно оттого, что он напросился провожать её, что он идёт рядом, такой сильный, такой красивый, ей даже хотелось петь, но она постеснялась. Эта её бьющая через край радость вылилась в бесконечную болтовню о погоде, о лесе, который она так любила и знала в нём каждый кустик, о матери и о книгах. Она всё говорила и говорила, а князь смотрел на неё почти безотрывно и, в ответ на её вопросы, только утвердительно кивал или отрицательно качал головой. Ей хотелось рассказать о себе всё и всё узнать о нём, но он подтвердил только то, что она и так знала, что наместник из Вереи, и что в Москве у него остались отец и брат. Она рассказала об охоте в этих краях и о своём любимом оружии – луке, похвасталась, что настреляла достаточно соболей, чтобы обменять их в следующий приезд купцов на меч. Только тут Михаил усмехнулся и поинтересовался, что она с этим мечом будет делать. Лилия обиженно поджала губу.

– Научилась же я хорошо стрелять из лука, научусь и с мечом обращаться. – Князь всё-таки не выдержал и хмыкнул.

– Нет, милая, тут без наставника ничему не научишься, разве что мечом, как дубиной, пользоваться, так дубья в лесу полно, зачем драгоценных соболей переводить, лучше шубу себе сшей. – Лилия зарделась, она услышала и насмешку в его голосе, и это слово «милая». И всё же спросила: – Можно я иногда буду смотреть на ваши занятия с дружинниками?

– Можно, конечно, только толку от этого мало будет.

– Ничего, мне хватит.

Среди деревьев показался огонёк освещённого лучиной окна.

– Ну, вот мы и пришли. – Лилия повернулась к князю, и их глаза встретились, дыхание перехватило. Такого с ней ещё не было, сказать «до свидания» и уйти было очень тяжело. Она не могла оторвать взгляда от этих пронзительных тёмных глаз под густыми бровями, в которых плескалась почти физическая боль. Она ведь лекарка, а помочь ему ничем не может. Машинально она подняла руку и нежно провела по его виску. Князь отшатнулся, как будто она его ударила. «Всё, уходи!» – хриплый голос прозвучал грубо. Он резко развернулся и пошёл прочь.