Кувшинки в снегу
Шрифт:
– Да ты не серчай, дочка! Неисповедимы пути Господни! Может, и правда князь – наречённый твой! Люби, сколько любится, я возражать и препятствовать не буду. Сколько Богом отпущено тебе счастья, всё твоё! Но подготовь своё сердце заранее, ежели он тебе мужем и защитой не станет, то откажись от него…
– Мам, ну какая любовь, какое счастье? Я ему даже не нравлюсь! – Лилия чуть не плакала, а Травена не выдержала и расхохоталась. Лицо осветилось, и глубокие морщины, казалось, разгладились.
– Да с чего ты взяла, доча? Ни за что не поверю, что ты ему не глянулась! Да любого мужика при виде тебя оторопь берёт! Ты же у меня красавица! И умница! – Травена, улыбаясь, обняла дочь, прижала её к себе.
– Но ведь он так груб со
– Ну-ну! – Травена снова засмеялась и похлопала Лилию по плечу. – Поверь мне, дочка, я много пожила на свете и хорошо знаю людей, это у него защитная реакция. Боится он, очень боится!
– Боится? Меня? Он что, думает, что я его отравлю, что ли? Или в лягушку превращу? – Девушка обиженно поджала губу.
– Да нет! Он боится тех чувств, которые ты в нём вызываешь! Если бы ты ему не нравилась, притом сильно, он был бы ровен с тобой, как со всеми. Я уж наслышана о новом князе, вроде никто на грубость не жаловался, только ты!
– Правда? Ты думаешь, я нравлюсь ему?
– Правда! Правда! Так что давай собирайся и беги в деревню! Нехорошо бросать своих больных, мало ли что могло случиться.
Лилия, обрадованная, соскочила с лавки и, поцеловав мать, кинулась складывать свою сумку. Выходя из дома, она уже что-то весело напевала себе под нос.
Травена, улыбаясь, провожала её взглядом, пока дочь с волками не скрылась за деревьями. «Вот и дочь выросла, влюбилась. Как быстро летит время! Как же я оставлю её одну в этом мире?» Травена знала, что ей уже отпущено не так много времени. Болезнь поселилась в её теле полгода назад, а организм уже был слишком стар, чтобы с ней справиться. Травами она замедляла развитие болезни, заглушала боль, но возраст постепенно брал своё. Она спокойно относилась к приближающейся смерти, Господь и так дал ей немало лет жизни, вот только за Лилию она переживала. Грех тяготил, хоть и исповедовала его у заезжего миссионера-священника. Не искупила она свой грех перед девочкой! Травена ведь отняла у неё настоящую семью и перед смертью должна как-то искупить вину, рассказать ей правду о её рождении, но всё никак не решалась на тяжёлый разговор, откладывала и откладывала. Травена вздохнула, скоро откладывать будет некуда. «Прости, Господи, грешную рабу свою! И дай моей девочке здоровья и счастья!» – Травена подошла к иконам, зажгла свечу и опустилась на колени помолиться.
Лилии казалось, что она летит по лесу, белые стволы берёз, рыжие сосен, густая тёмная хвоя елей пролетали мимо. Солнечные блики, пробившиеся сквозь лесную крону, кружились в радостном калейдоскопе. «Я нравлюсь ему! Я нравлюсь ему!» – звенело в её голове, и она аж подпрыгивала от восторга, ещё ускоряя шаг. Волки явно не понимали, что происходит с их давней подругой, недоумённо смотрели на её прыжки и, на всякий случай, поотстали.
В деревню она почти вбежала, спугнула стайку куриц, деловито рывшихся в придорожной пыли, и только тут притормозила и приняла более степенный вид. К общинной избе она подошла уже медленно, вошла, глаза после яркого солнечного света некоторое время привыкали к полумраку, огляделась. К её удивлению, раненых в отведённом им углу не было. Лежал только Фёдор, которого ранили в живот, Лилия с ним дольше всех в день нападения провозилась, ну с такой раной и впрямь не побегаешь, хоть она и была неглубокой, да Иван с перевязанной ногой что-то мастерил ножом из деревянного чурбачка. Запах свежей стружки витал в воздухе. Лилия улыбнулась и подошла к дружинникам.
– Ну, как вы себя чувствуете?
– Да живы и почти здоровы благодаря твоим стараниям! Ребята, кто поздоровше, разбежались все, кто на рыбалку, а кто и к девкам, быстро от ран оправились, видать, ты дело своё знаешь! А как тебя, кстати, по батюшке-то? К такой знахарке, может, и поуважительнее стоит обращаться? – Иван
отложил нож в сторону.– Да не стоит! Я привыкла, что просто Лилия. А по батюшке Афанасьевна я, как говорит мама, а сама-то я отца не видела никогда. Мама говорит, приезжий он, купец, вот только сгинул где-то и весточки не послал.
– Бывает…
– Вы мне зубы-то не заговаривайте, лучше дайте я раны осмотрю да свежей мазью помажу, а вы вот выпейте. – Она сунула в руки Ивану фляжку с травяным отваром и занялась перевязкой. Про князя она решилась спросить, когда закончила перевязывать Фёдора.
– А что князь? Тоже, небось, делом занят, не бережётся?
– Князь? Вчера видел, с мужиками лес ходил валить, а сегодня и не выходил вроде, а ты вон Прохора спроси. – Прохор как раз вошёл в избу, стоял, оглядываясь и моргая. Заметил Лилию и обрадовано поспешил к ней.
– Слава Господу, ты здесь! Я уж хотел было за тобой в лес ехать, Рыжика взнуздал. А ты вона где!
– А что случилось?
– Да князь в горячке! Утром не встал, ну, я думаю, может, устал с вечера, хочет выспаться, я и отошёл. Ну а как он к полудню не вышел, так я и заподозрил неладное. Стучу, а он не отвечает, пришлось на свой страх дверь ломать, а он там весь красный лежит и бредит. Никого не узнаёт, мечется.
Всю эту тираду Прохор выдал, волоча Лилию к княжеским покоям. Лилия и сама уже бежала, прижав сумку с лекарствами к груди.
– Господи! Как же такое могло произойти, рана ведь уже подживала!
– Дык, чо говорить! Князь последнее время как одержимый работает, ни себя, ни людей не жалеет! Рана, не рана!
У дверей княжеских покоев уже толпились обеспокоенные дружинники. Прохор тут же разогнал их, рявкнув, чтобы убирались и не мешали лекарке.
У Лилии болезненно сжалось сердце при взгляде на Михаила. У него явно был жар, щёки покрывал неестественный румянец, губы пересохли, одеяло и рубаха, отброшенные, валялись на полу. На князе были только портки и повязка на плече, которая стала коричневой от засохшей крови. Лилия кинулась к нему и прижала ладонь к разгорячённому лбу.
– Господи, прости! Это я виновата! Надо было раньше прийти, проверить! Рана воспалилась! Прохор, давайте скорее, принесите тёплой и холодной колодезной воды, чистые полотенца и простыню.
Прохор, стоявший у двери, причитающий и подвывающий что-то о своём недогляде, сразу не понял, о чём его просят, пришлось повторять, после чего он рванул с места так, как будто за ним медведь гнался.
Лилия быстро откопала в сумке жаропонижающий настой, откупорила пробку глиняной бутылочки и поднесла к губам Михаила. Горькая жидкость полилась в горло, он недовольно мотнул головой, пришлось придерживать его руками и поить насильно. Он приоткрыл глаза, мутным взглядом посмотрел на Лилию, пересохшие губы едва двигались.
– Зачем ты преследуешь меня? Мучаешь меня? Отстань! Изыди! Опять мерещится! – Он снова прикрыл глаза. Лилия грустно усмехнулась, всё-таки князь её считает ведьмой, как беса изгоняет. Да хоть кем пусть считает, лишь бы выздоровел! А на больных не обижаются, пусть хоть сто раз выгоняет, она не уйдёт, пока не удостоверится, что он здоров.
С шумом ввалился Прохор с тазиком тёплой воды, позади него Аксинья тащила ведро холодной и ворох полотенец. Лилия тут же намочила тёплой водой заскорузлую повязку князя и, аккуратно сняв её, обработала рану. Выгнала Аксинью и, попросив Прохора придержать князя, стянула края разошедшейся раны, сделав несколько стежков. Наложила слой свежей травяной мази и замотала рану чистой тканью. Она с тревогой, виновато вглядывалась в лицо князя. Если бы не её обида, она давно бы уже побывала в деревне и предотвратила это воспаление. И князь был бы сейчас здоров и полон сил! Она попросила Прохора принести ей стул, сказав, что побудет с князем, пока ему не полегчает, налила в ведро холодной воды немного яблочного уксуса и, намочив полотенце, стала обтирать пышущего жаром Михаила.