Кузнец

– Еще по указу Сына Неба Абахая и его брата Доргона на этой земле могут жить только родичи маньчжуров и их данники. Сын Неба, хранитель Небесного порядка будет очень недоволен, если я соглашусь на мир. Он пришлет огромную армию, которая сотрет твоих людей в пыль.

Ах, блин! Сидит такой фофан! Расколошматили его, а он мне еще грозит! Я с трудом сдержался.

– Почтенный Шархода! Не думаю, что Сын Неба больше обрадуется, если я завтра пройду по реке к крепости Нингута, и просто сотру ее с земли пушками. Сейчас там меньше двух тысяч воинов. Мне по силам уничтожить их. Я не хочу воевать, но, если у меня не будет другого выхода, я буду биться до последнего человека. И не своего, а твоего. Потом пройду вдоль «ивового палисада», разрушая все, до чего смогу дотянутся. Я только получу награду от своего императора за богатую добычу. Скажи, обрадует ли это Сына Неба? Что до прихода огромного войска из Северной Столицы, то мы оба знаем, что его не будет. Едва ли не вся восьмизнаменная армия сейчас сражается на юге с отрядами китайских повстанцев, с остатками армий Мин. Не пришлет Сын Неба армию. А то, что он сможет прислать, постигнет та же участь. Хочешь ли этого ты?

Тут маньчжур замолчал надолго. Обтекал. Не ожидал, что я в курсе ситуации за Великой стеной. Все же фундаментальное образование – вещь неплохая.

– Ты слишком много знаешь о Золотой империи, – перевел Гришка – Но император не согласится на мир с русскими.

– А так ли нам надо посвящать во все тонкости наших отношений Сына Неба? У него сейчас много более важных забот.

– Я не могу обманывать своего императора. Всю жизни я воевал во славу дома Айсин Геро, центра мира и смысла жизни маньчжуров.

– Зачем нам кого-то обманывать? Тем более зачем нам обманывать Сына Неба?

– Что ты хочешь, русский?

Вот это уже нормальная тема. Как говорил Дон Корлеоне, сейчас мы сделаем предложение, от которого он не сможет отказаться.

– Почтенный Шархода, мое предложение очень простое. Мы за этим столом договоримся, что граница между землями пройдет по Амуру. Ни один казак с военными целями не появится на другом берегу, пока есть соглашение, не пойдет вверх по Сунгари. В ответ, ты поклянешься, что не один маньчжурский воин или боец иных знамен не покажется на моей территории. С другой стороны, торговые караваны смогут свободно путешествовать и торговать по всему Северу, по всему Амуру. Мы можем поставлять для ваших крестьян орудия, которые позволят получать намного более высокий урожай. Мы можем поставлять зерно и бобы. Нам очень нужны ткани, чай, фарфор, специи. По мере того, как торговля будет, появятся новые предложения. Купцы будут платить пошлину, пополняя казну наместника. Поверь, я тоже умею быть благодарным тому, кто мне помог. Я даю слово, и ты даешь слово. Мне этого достаточно.

По мере того, как я говорил, глаза у дяденьки вылезали из орбит. В начале я думал, что он на меня кинется. Не то, чтобы оно было страшно, хотя вдруг у него какой-нибудь крутой пояс по каратэ. Но как-то не по себе. Но потом взгляд стал меняться. Когда я заканчивал свой спич, он смотрел на меня, как на безнадежно утраченного, но чудесным образом обретенного любимого родственника.

– Скажи почтенный наместник русского императора – проговорил Шархода или перевел Гришка. – как ты хочешь, чтобы я доложил Сыну Неба?

Похоже, это была последняя проблема. Но ее я, как раз, продумал.

– Я узнал, сколько платили дани подданые Золотого рода на тех землях, которые считаю своими. Если это считать в серебряных монетах, то дань составит пятьсот серебряных монет. Я готов платить эту сумму, чтобы мои караваны свободно торговали по всему Северу, могли идти на юг Золотой империи. Ты же, почтенный Шархода, сможешь абсолютно честно сказать императору, что беспорядок на Севере завершен. Ведь наши отношения будут вполне упорядоченными.

– Что ж, русский полководец, меня устраивают твои условия. Думаю, мне удастся убедить людей в Пекине, что на Севере воцарился Небесный порядок.

– Хорошо, почтенный князь-наместник! Сейчас мой человек составит документ на языке моей страны и на языке Золотой империи. Чтобы показать, что у меня нет темных мыслей в отношении моего уважаемого собеседника, я отпущу с тобой подданных императора, захваченных во время происходящих прежде недоразумений.

– Ты умеешь быть другом, русский наместник. Но согласится ли русский император?

– Думаю, что я смогу убедить людей в русской столице, что на Востоке установился Небесный порядок. – усмехнулся я.

Шархода захохотал. Это было так неожиданно, что я аж вздрогнул.

– Я родился в стране, которую у нас называют страна пятидесяти городов. У нас говорят, что, когда есть два разумных человека, они всегда смогут договориться. Мне лишь жаль, что столько лет я не мог подумать, что лоча (длинноносый – прозвище русских у маньчжуров) может быть действительно мудрым. Я вышлю караван купцов, как только смогу добраться до своей резиденции.

На этом официальная часть закончилась. Особо дружеских чувств мы пока друг к другу не питали. Потому, как только мужик пришел в себя, его усадили на корабль. Вернули ему его маньчжуров, правда, пушки забрали. Трофей – это святое. Да и бронза – штука ценная. Отпустили мы, как я и обещал, работников ЖКХ. Все-таки не хочу я рабского труда. Нужно что-то другое придумать. Опять же, Благовещенск и Хабаровск хуже или лучше они благоустроили. Тут надо отдать им должное.

Уф, просто отлично. Особенно теперь. В тот миг, когда несколько месяцев назад, взял у повитухи кулечек, в котором был запакован молодой человек, по невероятному стечению обстоятельств являющийся моим сыном, мне остро расхотелось воевать. То есть, надо, значит – буду воевать. Но лучше, чтоб не надо. Вот я и сделал, чтобы не надо. Ну, почти сделал. Оставалась еще проблема Пашкова.

До сих пор мне везло. Пашков очень долго и тяжело добирался до Забайкалья. В прошлой истории шел он с огромной для Сибири армией в шестьсот бойцов, правда, плохо вооруженной. Столь великое войско шло постольку, поскольку прошлый Онуфрий Степанов просил о помощи. И было от чего. На его небольшое «Хабарово войско» навалилась маньчжурская рать в шесть раз больше по численности. Пороха не хватало. Оторвавшись от своих тылов, они остались под Албазиным, имея врагов, висящих на реке, перехватывающих караваны, его отряд попросту голодал. Спасались рыбой. Но стрелять рыбой трудно. А порох, как ни экономь, заканчивается. Именно потому, первое, что я сделал, наладил альтернативные поставки пороха и свинца. Да и иных проблем у меня было намного меньше. Потому и войска с ним шло немного. Говорят, две сотни. Да полсотни Петра Бекетова гостит у меня в Албазине. То есть проблем у меня много. Но уже больше не военных, а мирных. Такое хозяйство разрослось. Не уследишь.

Цепочка русских деревень, слободок, сел, число которых уже перевалило за полсотни, протянулась вдоль всей реки до слияния Амура и Уссури. Дальше на север хуже родился хлеб, от того и селились не охотно. Больше всего сел было в междуречье Зеи и Буреи – притоков с плодородной почвой, дающей отличные урожаи и зерновых, и огородных культур. Жители этих селений, за охрану пашни платили десятину в войсковую казну. Этого вполне хватало, чтобы кормить полуторатысячный отряд. Кроме сел, были и крепости-остроги: Албазинский, Кумарский, Косогорский, Уссурийский, Бурейский. Росли и два больших города Благовещенск и Хабаровск.

В Благовещенске остались основные хлебные и прочие продовольственные склады. Это было разумно, ибо главные поля были поблизости. По рекам хлеб и свозили в город. Здесь же располагались и основные мельницы. Надо сказать, что наличие складов нас пару раз очень выручало. Все же разливы Зеи и Буреи и в этой истории никто не отменял. Дважды за время моей жизни в новом Приамурье поля смывало. Жителей приходилось снимать с крыш, как дед Мазай зайцев. Но голода не было ни разу. Запасы уменьшались, но за следующий год восстанавливались. В крайнем случае, закупался хлеб в Илиме или в Енисейске. Здесь оставались основные кузнечные мастерские, некоторые механические. Наши жнейки и сеялки, плуги покупались крестьянами, шли на склады, откуда продавались заезжим на торг купцам. В Благовещенске была и самая большая больница. Ну, не больница, но дед Лавр не подвел. Выучил десяток травниц. Теперь они хворых своими настоями потчуют, за раненными ухаживают. Он же откуда-то дошел до идеи стерильности. В чистоте и на нормальном харче больные поправлялись намного чаще, чем оно было принято в то время. Он же подготовил трех девок-сирот для больницы в Хабаровске. Готовит еще. Конечно, девки растут, замуж выходят. Мужней жене по понятиям тех лет в больнице делать нечего. Но пока есть смена.