Кузнецов. Опальный адмирал

— Вот так у нас всегда: человек храбрый, волевой, а потом, глядишь, отступил, сдал город или военную базу. Но за острова я с вас взыщу, если что… Они занимают ключевое положение у входа в Финский залив, да и в Рижский тоже, — суровым голосом продолжал Сталин. — И если их потеряем, это осложнит действия флота на дальних подступах к Ленинграду. Достаточно ли надежна оборона островов?

Нарком ВМФ подошел к карте, рядом с ним остановился Верховный.

— Весь этот район, — Николай Герасимович показал его на карте, — Орисарская дамба, узлы главных дорог, мосты, за некоторым исключением, краснофлотцы заминировали. На островах двести семьдесят дотов и дзотов, поставлено более двадцати трех тысяч мин и фугасов, не считая тех мин, которые выставили корабли в море. Так что этот оборонительный щит — крепкий орешек для гитлеровцев. Меня волнует другое…

— Что же? — прищурил глаза Сталин.

— Если войска Красной Армии отойдут на материке, оставив Моонзундский архипелаг в тылу врага, то немцы попытаются вторгнуться на острова с востока. Правда, флот на подходе к островам выставил более двухсот мин, и все же… Я дал указание Трибуцу, чтобы завезли на острова как можно больше боеприпасов и продуктов питания. Кто знает, сколько дней придется сражаться…

— Сколько потребуется, столько и надо, — прервал наркома Сталин. — Еще раз передайте адмиралу Трибуцу требование Ставки — Моонзунд держать до последней возможности!..

Исполняющий обязанности начальника Главного морского штаба адмирал Алафузов вошел к наркому в тот момент, когда тот разговаривал по телефону с комфлотом Трибуцем. Речь шла о гибели эсминца «Сердитый» на Моонзундском рейде, и, судя по тому, как раскраснелось лицо Кузнецова, разговор был не из легких.

— Ты что, Владимир Филиппович, вчера только родился? — громче обычного говорил в трубку нарком ВМФ. — Самолеты налетели внезапно… Ты придумай что-нибудь посущественнее. Я же приказал с воздуха надежно прикрыть Моонзундский рейд — ты это сделал? Не успел? Мне что, так и объяснить товарищу Сталину? Если это ему скажу, тебе не быть комфлотом, понял?.. Так-так, понял: на эсминце от взрыва бомбы возник пожар и люди тушили его в течение часа. А где был командир? Ну, пусть его ранило, но на корабле есть старпом?.. Нет-нет, ты, Владимир Филиппович, мозги мне не засоряй, если дал промах — признай ошибку и извлеки из нее урок, ясно? Скажу тебе больше: у Верховного на личном контроле Питер, а стало быть, и твой флот. Соображаешь?.. И чтоб кораблей по-глупому более флот не терял!.. — Нарком положил трубку и взглянул на Алафузова. — У вас что-то срочное?

— Неприятное донесение из штаба Северного флота. — Алафузов вынул из папки листок. — Вчера в Екатерининской гавани в Полярном «юнкерсы» потопили эсминец «Стремительный». В корабль попало три бомбы.

— Первая большая потеря у адмирала Головко, — грустно молвил нарком. — А что у них на сухопутье, как с тактическим десантом в районе губы Западная Лица?

— Тут Головко постарался, — улыбнулся Алафузов. — Триста двадцать пятый стрелковый полк майора Шакито из четырнадцатой стрелковой дивизии и батальон моряков успешно ведут ожесточенные бои. Этот десант заставил фашистское командование ослабить натиск на Мурманск. Наверняка и второе наступление врага на мурманском направлении будет отражено.

— Нравится мне Арсений Григорьевич, умеет он организовать флот на борьбу с врагом, хотя северный морской театр не сравнить с Балтикой, там негде развернуться кораблям и подводным лодкам, — сказал нарком. Он взглянул на Алафузова. — Если будет что-то важное на Черноморском флоте, дайте мне знать.

— Есть! — Алафузов вышел.

Кузнецов подошел к окну. Ночь темная, хоть глаз выколи. И вдруг в городе громко и пронзительно завыли сирены. Воздушная тревога! Так уже было в столице, но вражеские самолеты не появились. В этот раз моторы натужно загудели в темном небе. Острые лучи сотен прожекторов расчертили небо, «юнкерсы» шли большими группами. Гулко ударили зенитные орудия. Ярко вспыхивали взрывы снарядов. Трассирующие пули прошивали небо и гасли где-то в выси. В кабинет вошел Алафузов.

— Николай Герасимович, все ушли в бомбоубежище, — сообщил он. — Опасно здесь находиться. Может, и мы спустимся вниз?..

На другой день наркому стало известно, что это был массированный налет «юнкерсов» на Москву. Более 200 самолетов противника, шедших на столицу, были рассеяны плотным зенитным огнем, и лишь единицы прорвались к Москве, где беспорядочно сбросили бомбы. Наши зенитчики и истребители сбили 22 вражеских самолета. Нарком обороны Сталин объявил благодарность личному составу подразделений, участвовавших в отражении налета. Ознакомившись с приказом наркома обороны, Кузнецов сказал Алафузову, что неплохо было бы разработать и выдать на флоты и флотилии рекомендации по борьбе с налетами вражеской авиации.

— Владимир Антонович, обрати внимание, что, несмотря на темную ночь, «юнкерсы» были обнаружены на дальних подступах к столице. Вот в чем секрет успеха. У нас на флотах с этим делом грешат.

— Вы имеете в виду гибель эсминца «Стремительный»? — спросил Алафузов. — Там немецкие самолеты появились над кораблем неожиданно со стороны высокой горы, и даже в бухте не успели сыграть воздушную тревогу.

— Вот-вот — не успели, — проворчал нарком. — А днем раньше в Ура-Губе «юнкерсы» атаковали сторожевой корабль «Штиль», и он затонул. Вот вам и обнаружение самолетов на подступах к Ура-Губе. Опять прозевали, погубили корабль и людей. Так что жду на этот счет ваших предложений, потом пошлем их на флоты.

— Будет исполнено, — отчеканил Алафузов. — Завтра утром доложу вам соображения Главморштаба.

— Утром я встречаю американского гостя, заходите после обеда.

Кузнецов имел в виду советника и специального представителя президента США Ф. Рузвельта Гарри Гопкинса, прибывшего в Москву из США. Наркому ВМФ было поручено встретить его в Архангельске, куда тот прилетел с Британских островов. На Кузнецова гость произвел приятное впечатление, был вежлив, учтив, а главное — дружелюбно настроен к Советскому Союзу. И когда перед приемом заморского гостя Сталин спросил, доволен ли тот встречей, Кузнецов ответил:

— Претензий он не высказал и откровенно ругал Гитлера за то, что тот вероломно напал на нашу страну, назвал его разбойником.

Сталина беспокоил вопрос, вступит ли Америка войну с Германией. «Да, видно, нам придется воевать», — заявил Гопкинс главе Советского правительства.

На переговорах Сталина и Гопкинса также шла речь о характере и количестве поставок, намечавшихся к отправке в нашу страну, о проводке союзных конвоев в наши северные порты, что требовало от наркома ВМФ новых усилий по охране транспортов с ценными для Красной Армии грузами.

— Я немало слышал добрых слов в ваш адрес, господин Кузнецов, от наших адмиралов, но хотел бы задать вам вопрос: сможет ли ваш флот обеспечить безопасную проводку союзных конвоев? — Гопкинс пристально смотрел на наркома ВМФ; казалось, его серые круглые глаза говорили: «Америка — страна богатая, но нам дорог каждый корабль и каждое судно!»

«Глаза блестят, как у лисы», — усмехнулся в душе Николай Герасимович, но от ответа не ушел:

— В своей операционной зоне корабли Северного флота, как заявил адмирал Головко, сумеют защитить от врага ваши конвои.

Можете не сомневаться, советские моряки американских моряков в беде не оставят.

Гопкинс улыбнулся, перевел взгляд на Сталина.

— Я расскажу Рузвельту, как трудно вам сейчас один на один сражаться с вооруженными до зубов полчищами нацистов, — произнес он. — Надеюсь, он разделит ваши чаяния и окажет помощь.

Кузнецов проводил гостя в аэропорт, в Архангельске его встретил командующий Беломорской военной флотилией контр-адмирал Долинин. Позже он телеграфировал наркому ВМФ, что Гопкинс посетил наши военные корабли, вел с моряками доверительные разговоры, спрашивал Долинина о том, сможет ли Архангельский порт принимать из США транспорты с грузами, особенно в зимнее время. Телеграмма озадачила наркома. «Что-то надо делать, — подумал тогда Кузнецов. — Правда, есть еще Мурманский порт, который не замерзает даже в лютые морозы…»