Кузница Тьмы
Шрифт:
– Сир, простите за ужасные вести. Нападение на свадебную процессию Дома Энес. Лорд Джаэн и его дочь убиты. Как и заложник Крил Дюрав. Мне сказали, первым их нашел брат Энесдии, Кедаспела.
Урусандер издал некий звук, но Серап не смогла отвести взора от сержанта. Лицо Йельда внезапно исказилось.
– Сир, в горе художник выцарапал себе глаза. Говорят, он впал в безумие. Проклинает всякого, кто желает его утешить. Проклинает Мать Тьму. Проклинает лорда Аномандера за то, что тот слишком долго задерживался в Харкенасе. Среди убитых нашли тела отрицателей, однако Кедаспела обвиняет солдат Легиона... он...
Йельд резко замолчал. Серап видела, что бедняга дрожит.
Никто не произнес ни звука.
Наконец Шаренас Анкаду прошептала: - Скара не стал бы, командир. Кедаспела действительно сошел с ума. Гневается на весь мир.
Кагемендра шлепнулся на кресло, спрятав лицо в ладонях.
– Успокойте мысли, - произнесла Синтара сурово и резко.
– Все вы, усмирите гнев и негодование. Да, я слепо забрела на новый путь, но готова идти до конца. Меня тревожит один вопрос... Лорд Урусандер, послушайте.
Блеклые глаза уставились на нее.
Она приняла молчание за знак согласия.
– Какой закон будет руководить нами? Солдаты Легиона требуют определенности. Требуют компенсации за свои жертвы. Настаивают, чтобы блага мира доставались не только аристократам. Но разве, - неестественно светлые глаза обежали всех, - вы проявляли печаль по павшим поселянам? По отрицателям, что прячутся, охваченные суеверным ужасом? Недавно в крепости умер отец некоей бедной девушки. Я видела похоронную процессию всего два дня назад. И все же... И все же поглядите на себя. Вы видите в новой трагедии потерю куда большую. Почему бы? Потому что убитые были знатны.
– Что за недостойная атака, - почти прорычала Шаренас.
– Осуждаете нас за широту чувств? Кто бы стал сильнее оплакивать незнакомцев?
– Не приемлю ваши возражения, капитан. Если уж плачете по одному, плачьте по всем. Поймите, что любой незнакомец имел родню, его кто-то любил. Любой чужак - такой же пленник своей кожи, как все мы. Я стояла здесь. Слушала. И увидела, что для всех вас горе оказалось лестницей со многими ступенями.
– Жестокие речи, верховная жрица, - сказала Шаренас.
– Вы тревожите наши раны. Но я не нахожу в ваших словах бальзама утешения.
– Какой закон будет нами руководить? Этот вопрос жжет меня, капитан. Пламя взлетает высоко, поглощая душу. Примите на себя бремя праведных, но сделайте это со смирением. Оплакивайте нас всех - уверена, никто из вас не лишен дара слез.
Пальцы Шаренас побелели, сжатые в кулаки.
– И что дальше?
– Правосудие.
Голова Урусандера резко поднялась, глаза вдруг стали зоркими, сияющими.
Верховная жрица выпрямилась, как будто возгордившись проклятием, выбелившим ее кожу.
– Не знаю такого закона, по которому смерть одного можно оплакивать больше, чем смерть многих.
– Есть такой, - возразила Шаренас.
– Мы оцениваем прижизненные заслуги. А иногда измеряем расстояние, и чем ближе был нам погибший, тем сильнее горюем. Вы говорите о потопе слез, жрица, но я вижу не благословенный океан, а горькое море. Нас связывают законы ограничений плоти, возможностей души. То, чего требуете вы, нас опустошит...
– Оставив что?
– Саму Бездну.
– Переполненная душа, капитан, есть место теней и сумрака. Вычистите ее, выметите,
и ничто не помешает литься свету. Слушайте. Я говорю, что пережила это. Сгорела изнутри. От прежней женщины осталась лишь видимая оболочка, но и она преображена Светом, пылающим в душе.– Она подошла к Урусандеру.
– Владыка, делайте что требуется, верните мир в Куральд Галайн. Я буду ждать, в доказательство своей власти я поделюсь своим даром.
Кагемендра Тулас резко встал, уронив кресло. Не отрывая ладоней от лица, побрел к двери и вышел в коридор. Ноги шаркали, словно это шел пьяница.
Шаренас прорычала нечто неразборчивое и побежала за приятелем.
Через мгновение золотой свет излился от верховной жрицы, заполнив помещение. Ослепленная Серап закричала.
И услышала голос Синтары: - Когда всякое горе по умершим смыто, что остается? Каждый из вас отворачивается от смерти и глядит в лицо жизни. Не по мертвецам скорбите, по живущим. По родне и чужакам в равной мере. Скорбите, пока не будете готовы прийти ко мне.
Приходите ко мне, и мы поговорим о правосудии.
Свет лился, заполняя плоть и кости Серап, превращая в огонь всё, чего касался. Пав на колени, она рыдала словно дитя.
Кагемендра Тулас, дрожа, прильнул к стене в конце коридора. Шаренас догнала его и повернула к себе; он пытался сопротивляться, но ее воле нельзя было противостоять - через миг она уже обнимала его.
– Проклятая жрица, - зашипела она.
– Потрясение ослабило нас, она тут же нанесла удар... нет, не могу и вообразить ее амбиций. Могу лишь бояться. Этому я уже научилась.
– Хватит, - сказал он.
– Теперь быть войне. Неужели не видишь?
– И он так сильно ее оттолкнул, что женщина пошатнулась.
– Но я не буду сражаться! Клянусь! Не буду сражаться!
Она смотрела на него, стоя у противоположной стены. В ближайшей комнате было много народа, все обернулись на звук ссоры, однако ее глаза следили лишь за другом.
– Кагемендра, прошу.... Знать ничего не сделает. Пока что. Никто из них, даже Аномандер. Им нужно призвать Легион Хастов. И Хранителей. Нужно заключить союз с Шекканто и Скеленалом...
Глаза его широко раскрылись.
– Как?
– Слушай. Соперник Матери Тьмы рожден был в зале, который мы покинули.
– Не хочу слушать. Вот, затыкаю уши. Не слышу!
Шаренас покачала головой.- Не Синтара, друг. Она лишь майхиб, сосуд, брошенный нам Азатенаями. Никому не дано угадать их замысел - разве что полное разрушение Куральд Галайна? Мы видели начало, но не можем знать конца.
– Будет война!
– Крик отразился от стен, яростно пронесшись до Великого зала.
– Я не слепа, Кагемендра. И не беспомощна, как и ты.
– Не буду сражаться!
Дверь зала Кампаний распахнулась, показался Урусандер. Кожа его была белее алебастра, седые недавно волосы пронизали золотые нити.
– Вот он, - негромко проговорила Шаренас.
– Вот идет равный соперник.
Урусандер прошел мимо нее и встал перед Кагемендрой Туласом, а тот смотрел будто на призрака, необычайное привидение, притащившее с собою тысячи потерь выкопанных, очищенных и выставленных словно трофеи. Спина еще сильнее вжалась в стену, едва Урусандер протянул руку, намереваясь коснуться его. Через миг рука упала.