Квартет

Ага. Заплатили.

Тут Владимир всегда таинственно замолкал, и Эльза почти с суеверным страхом видела, что его глаза спокойны и глубоки, как у индийской коровы и будд на картинках.

Вышла из туалета и столкнулась с Левицким, узким, в узких джинсах, с лицом длинным, как шпага. Он в числе прочих продюсеров выступал сегодня, но на решение главного повлиять не смог. Еще что-то вякнула жалостливая тетка с розовой помадой на губах, которую Ирина иногда видела в коридорах, — кажется, та была из профкома или координатор чего-то там. Эльза во всех этих делах не разбиралась и не желала.

— Ирина, ну ты учудила, — с налету начал он, — кто ж такие причины выдумывает. Сказала бы, мол, болею, дайте еще один шанс. Что я, должен тебя учить? Из-за пары загубленных сюжетов не увольняют. А то стоишь как ни в чем не бывало: «Я занималась более важными вещами». Ты б еще сказала — самосовершенствованием! Просветлялась, кулды-булды. Естественно, они разозлились. Сейчас зеленые там сидят, плавятся от злости. Считай, все дела под откос пустила: дальше этого, в клетчатой рубашке, с его новыми идеями, они вообще слушать не стали. Разве так можно? Пойдем-ка покурим!

Эльза немного прикрыла глаза. Курение — вот единственное, с чем она еще не справилась. Послушно, как загипнотизированная, позволила увлечь себя на лестницу. А Левицкий все тараторил:

— Слушай, ладно, ничего, не все еще потеряно. Напиши заявление гендиру: была вне себя. Дай убедительную причину. Тебе простится, на себя беру. Такими вещами шутить не надо! Мало ли что в жизни случается… Они поймут. Напиши, что у тебя умер близкий родственник — серьезное дело, и проверять никто не станет.

Эльза снова стала смотреть, как наставлял Владимир — сквозь всех, сквозь этого прохвоста. Визуализировала его образ, каким бы он был в полной реализации. Ну, в том, что он — демон, сомнений нет. Ку-санг-лока, плохая компания. Вертлявый, хитрый, с острой мордочкой, сутулый, зажим на уровне горловой чакры. Губы то и дело облизывает, лис.

— В общем, я берусь все устроить, Ирина, — сказал он и робко взял ее за руку потной ладонью. — Ну, скажи «да» — и считай, дело сделано.

— Фигня какая. — Эльза выдернула руку. — Да вы что тут все, с ума посходили?

Иван звякнул ключами. Он стоял поодаль, напряженно всматриваясь в сцену, и мялся с ноги на ногу. Того гляди, ринется наперерез.

Она вдохнула три раза, медленно и спокойно. Прикосновения демона могут быть опасны. Как он посмел, он что, не в курсе, что она в полной реализации — нечто совсем иное, нежели он? Ведь существа отлично знают в глубине своих тонких тел, которые еще именуют душами, кто из них что собой представляет. Поэтому, даже если демон не сознает, что он демон и что перед ним богиня, бодхисатва, он все равно ведет себя с ней несмело и почтительно. Взять ее за руку — поистине верх бесстыдства. И она обратилась прямо к сути стоящего перед ней существа, минуя его эго и ложную личность:

— Скоро Шива сокрушит тебя в своем танце.

Левицкий оторопел, раскрыл рот. Иван судорожно сжал ключи.

А Эльза медленно, величественно, словно корабль, развернулась и ушла. Неужели из-за телеканала станет метаться, заявления писать? Не погашенный богиней бычок валялся у урны и дымил.

— Совсем крезанулась! — сказал Левицкий. — Не знаешь, чего с ней? Я слышал, наркотики. Не может быть, ерунда. Но кто ее с катушек сорвал?

Не чуя под ногами асфальта, Эльза шла к выходу из чугунных ворот, за которыми открывается новое пространство. Она спешила в гости к Просветленному. Недавно он сказал:

— Думая о своем отношении к тебе, я пытался определиться с тем, как это называется. И мне даже пришло в голову слово «неэтично».

— Неэтично?

Эльза стояла перед ним на пустынной площади, вокруг бушевала первая листва. С непостижимым упорством снова и снова, каждый год, кто-то развешивает листики на ветки. Тысячи тысяч.

— Врач не должен испытывать по отношению к пациенту таких и подобных чувств, — продолжал Владимир, как всегда плавно и почти безучастно. — Например, в нашем центре романтические отношения между теми, кто обучается боевому искусству, запрещены. Когда в Школе боя богомола вскрылся один случай, то был вопиющий факт. Одного из учеников пришлось удалить.

— Удалить?

Эльза приподняла левую бровь ровно на два миллиметра: статус почти просветленной не давал ей выражать свои порывы более явным, плебейским способом.

— Конечно, — кивнул гуру. — Но не физически, конечно. Зачем? Впрочем, без нашего вмешательства он все равно окажется ближе к погибели, чем сам может вообразить. Ему предстоит перерождаться многие кальпы. Возможно, даже в теле скорпиона. Это одно из самых неблагоприятных рождений. Пока беспредельная благодать, беспричинная милость не снизойдет. Но и пробуждение Будды — такая же беспричинная милость. Озарение невозможно приблизить собственными усилиями. Да и не нужно, ведь не к чему приближаться. Ты уже там. Нужно только осознать.

Эльза слушала с упоением. Когда Владимир начинал говорить, всякое желание сопротивляться воздействию, всякое сомнение — пропадало.

Она довольно быстро постигла сокровенное премудрости, которую пытался передать ей Владимир. Она делала подчас замечания, удивлявшие его самого. Она, например, объяснила, чем ей не нравится Декалог: «Слишком много «не»». И он в порыве восхищения провел рукой по ее стопе и прикоснулся к своему лбу, что значило, как он сказал, высшую степень поклонения: так приветствуют людей, с которыми не рассчитывают сравняться в познании истины в пределах ближайших двух-трех жизней.

ЖЕРТВЫ ПРИТЯГИВАЮТ. Сами по себе. Таково одно из их определяющих качеств.

И вот теперь Ирина держалась руками за голову. Радость непрерывного сознания собственного бессмертия поутихла, свернулась. Предстоящая вечность уже не сулила ничего хорошего. Душа обречена переживать здесь всяческие метаморфозы и страдания, конца которым не видно. Она открыла, что наслаждение есть тоже страдание по своей природе, потому что грозит утратой или пресыщением. Началась бессонница. Один день недели растягивается на год, а второй мелькает, как станция мимо вагона метро, когда поезд следует без остановок.

Катя Хохлома курила на лестнице с Дашей, сотрудницей пиар-отдела.

— Хоботков затеял нечто исключительное, — сказала Даша.

В конторе начальника звали за глаза исключительно по фамилии. Даше нравилась собственная осведомленность, она не спешила поделиться ею, но и медлить с сенсационной новостью не могла: вот-вот она станет всеобщим достоянием. Катя видела все ее эмоции насквозь и нарочно тянула с наводящими вопросами.

— Из ряда вон выходящее, — поддавливала Даша.