Квест а, б,в, г…

— Стойте! Petit entracte! — едва слышно зашептала француженка. — Он все же мужчина, его надолго не хватит. Дайте князю вздохнуть. К тому же я умираю от жажды.

Послышалась легкая возня, вжикнула молния княжеского рюкзака.

— Жюли, ты сдурела! — ахнула невидимая Ольга. — Колдун же унюхает!

— Ваш шнапс он же не унюхал?! — возмутилась д’Обиньи.

— Да мы там по глоточку, — оправдалась снегурочка. — Ужасть-то как навалившись.

— К тому же там было зверски холодно, — добавила Васко.

Бро в шоке осознал, что это руки соратницы сейчас по локоть у него под рубашкой, а до этого она… Нет, это видимо, немка была, поскольку такой «дастиш-фантастиш» творила…

В рюкзаке музыкально звякнуло, и тут же едва слышно хлопнула пробка бутылки шампанского.

— Вот умеешь тонко откупоривать, — явственно улыбнулась невидимая Луиза-Фредерика, оказавшая совершенно на другом фланге шкафного беспредела.

— Experince, ma chere, — замурлыкала, явно не только от предчувствия выпивки, д’Обиньи.

Вот интересно — как они успевают все успевать? Бро подавил глубокий вздох — его тоже не забывали.

Шипело и булькало шампанское, кто-то облизывался.

— Мальчику передайте, ему нужнее! — потребовала заботливая маркграфиня.

Бро глотал холодную пузырящуюся жидкость и чувствовал, что сейчас сам запузырится. Судя по манипуляциям и запаху клубнично-бананового «„Супер-Тюрекса“», сейчас князем овладеют. В смысле, он овладеет, но непонятно кем и определенно непреднамеренно. В смысле, преднамеренно, но… а, да что там формулировать и абвгд расставлять?! Бутылку успеть бы отдать…

Это оказалось непристойно, бесстыдно и безобразно, но абсолютно своевременно. Иначе против колдовства вообще не продержаться, особенно двоечникам. Ибо ученье — свет, а неученье — тьма в шкафу. Известная классическая поговорка. Или афоризм? Нужно, нужно тропы и иные литературные термины учить, без них сейчас никуда…

В перерывах Бро (для отвлечения) рассказывал о будущем мира и тамошних опасностях — если девушки туда твердо решили попасть, то должны знать плюсы и минусы. Дамы восхищались и пугались немыслимыми достижениями прогресса, и периодически проверяли — жив ли Павел Петрович. Бедняга Шишигов оказался расквартирован в шкафном полуподвале, служил вроде подушки-опоры в самые ответственные моменты. Разок пришел в себя, ему дали глотнуть вина, сказали, что колдун лестницу разбирает — милейший Павел Петрович тут же рухнул обратно в обморок и ничему не мешал.

От жары, шампанского и умело продлеваемого блаженства Бро был не совсем в себе. Рассказывал, кайфовал и вновь рассказывал, не совсем понимая, что и с кем происходит. Единственная связная мысль была — да откуда в рюкзаке столько «Супер-Тюрекса»?!

— Петухи, вторые уже… — прошептала снегурочка, продолжая цепь поцелуев по груди раскачивающегося князя.

Где-то там — в далекой дали от блаженствующего Бро — действительно орал петух.

— Oui, и колдуна давно уже не слышно, — признала француженка, только что освободившая главное место кому-то еще.

Или это ей место освободили? — князь уже давно не пытался осознавать детали происходящего.

— Пора отпустить нашего очаровательного мальчика! — призвала немка, и общество согласилось.

Отпустили князя так славно и полноценно, что Бро, кажется, на манер милейшего Павла Петровича, на несколько мгновений вырубился. Пришел в себя, когда ему застегивали брюки.

— Дамы, я был бы счастлив умереть в это чудное утро! — с трудом ворочая языком, провозгласил князь Волков. — Но нужно идти на разведку.

Он нащупал топор и вывалился из шкафа.

Район порубки, в смысле, район боевых действий, оказался чист. Сгинул колдун, оставив после себя разгром, испорченный паркет и сломанную лестницу. Видимо, обычные результаты нашествия магических зол, настоящее стихийное бедствие, прямо хоть МЧС вызывай.

Выдержавший осаду гарнизон выбирался из убежища. Смотреть друг на друга было стыдно, оно и понятно — слегка перебрали в шкафу, князя и самого покачивало, временами приходилось о колун опираться. Но снизу уже доносились голоса перепуганной и ничего не понимающей уцелевшей прислуги — наваждение, насланное ужасным хозяином, ушло, ничего не оставив в памяти простодушной дворни.

Точно в уместный срок очнулся милейший Павел Петрович. Ему помогли выбраться из шкафа, бедняга ничего не понимал и мучился страшными сомнениями:

— Господи, да что произошло?! Что здесь, неужто разбойники?! Что за страшная имажинация? Пожар был?! Выстудило как все…

— Хуже, сударь, хуже! — быстро ориентирующаяся Штайн ухватила пострадавшего под слабую руку и принялась объяснять. — Тут все и сразу! Такой ужас!

— Господин Шишигов ничего же не помнит, — неожиданно вмешалась Васко. — Его же в самом начале тот негодяй по затылку приложил.

— Верно, ах верно, ваше сиятельство! — Павел Петрович щупал свою голову. — Ломит, прямо раскалывается голова-то, ах боже ты мой.

Голова Шишигова раскалывалась не совсем от нападения неизвестного мерзавца, а оттого… Ну, тяжело бесчувственному человеку отчасти матрас заменять, но так уж сложились обстоятельства — зловредная магия во всем виновата.

— Вас вот девушка спасла, тащила, прятала изо всех невеликих юных сил, — продолжила ловко нагнетать двоечница. — Такая милая девчушка, добрейшей души, прямо цены ей нет.

Снегурочка, на которую указывала Васко, очень мило зарумянилась. Ей шло.

Павел Петрович, до сих пор, несмотря на контуженность, косившийся на великолепную д’Обиньи, обратил свой взгляд на представительницу неблагородного сословия, и его глаза широко открылись.

Ох, мила была снегурочка. Юная, с золотистыми волосами, весьма эффектно, но в меру растрепанными, безупречный овал лица круглился как свеженькое яичко, белея такой же прозрачной, опять же волшебной белизной, тоненькие ушки рдели-розовели, точно как подраспухшие невинные губы.

— Спасительница! — Павел Петрович, забыв о французских мечтаниях, пылко схватил руку прислуги, припал губами. — Век не забуду! Я, да я…

Здесь было понятно. Василиса весьма талантливо устроила судьбу случайной, но уже небезразличной двоечникам соседки по шкафу. Нужно признать, в иных областях — не географических — Васко оказалась удивительно талантлива. Хотя Бро все еще испытывал закономерные сомнения — тьма, шкаф, состояние аффекта… Право, она ли это была, Василиса, или все же не она?