Квинканкс. Том 2

Мистер Барбеллион, внимательно за мной наблюдавший, сказал:

— Насколько я понимаю, помимо значительной денежной суммы, хранящейся в ценных бумагах и государственных казначейских билетах, наследство состоит главным образом из недвижимости в городе — она находится большей частью в бедных кварталах, но, полагаю, приносит весьма хороший доход. Вдобавок, между прочим, по закладу означенного имущества, которое ваш дед покупал на имя подставного лица, взяты значительные ссуды. Как, наверное, вам известно, он страстно желал оставить данное состояние своим потомкам, ибо, насколько я понимаю, его мать была урожденная Хаффам. Таким образом, надеюсь, вы осуществите мечту своего деда. Валльями готов и впредь управлять недвижимостью и прочими делами в Лондоне в качестве вашего доверенного лица. Коли вы примете мое предложение, только сейчас сделанное, вы станете богатым человеком, в каковом случае я смогу возбудить судебный процесс по введению похищенного завещания в законную силу.

Его слова ошеломили меня. От откровений, следующих одно за другим, у меня звенело в ушах и голова шла кругом. Я думал единственно о том, что ни в коем случае не должен принимать никаких скоропалительных решений.

— Мне нужно подумать над всем, что вы сообщили мне, мистер Барбеллион, — сказал я.

Он кивнул, не сводя с меня пристального взгляда.

Задаваясь вопросом, не подломятся ли подо мной ноги, я встал с дивана и вышел из комнаты. Ничего не соображая, я спустился по черной лестнице, а потом в поисках выхода принялся плутать по длинным темным коридорам, лишенным всяких признаков человеческого присутствия, постоянно упираясь в тупики или запертые двери, либо выходя к лестницам, ведущим только наверх. Один из коридоров, шире всех прочих и с канделябрами на стенах, являлся картинной галереей, и, плетясь по нему, я гадал, какой из портретов (занавешенных желтым муслином, точно одетых в траур) представляет Джеффри Хаффама. Оказавшись в упомянутой галерее во второй раз и осознав, что я обошел по кругу центральную часть здания, я понял, что безнадежно заблудился в огромном доме. А он был поистине огромным, хотя и не был достроен в согласии с первоначальным проектом, о котором рассказала мне миссис Белфлауэр много лет назад. Вот дом, размышлял я, строительство которого потребовало таких расходов, что Джеффри Хаффаму пришлось влезть в долги к Николасу Клоудиру и жениться на его дочери, таким образом возбудив в нем и его сыне страстное желание завладеть собственностью, принесшей столько бед потомкам Джеффри.

Теперь мне пришло в голову, что мне представляется возможность восстановить своего рода справедливость. Разве не стоит предъявить притязания на состояние Клоудира (независимо от того, уверен я или нет в своем праве на него, и невзирая на мое отвращение к нему), дабы употребить оное на восстановление хафемского поместья? Но могу ли я убедить себя, что Валльями станет распоряжаться кредитами и недвижимостью в соответствии с принципами справедливости и честности?

Затем, по счастливой случайности, я наткнулся на дверь черного хода и наконец вышел из дома на конюшенный двор.

Внезапно позади меня раздался голос:

— Мастер Джонни?

Я обернулся и увидел Сьюки, в ярко-красной накидке и с корзинкой в руке.

— Ба, просто глазам своим не верю! — воскликнула она.

Я поприветствовал ее, и она возбужденно спросила:

— Вы здесь по поводу мисс Генриетты?

Всецело поглощенный своими мыслями, я просто помотал головой. Я не желал говорить о Генриетте.

— Спасибо вам за деньги, что вы мне передали через мистера Эдваусона, — сказала Сьюки. — Вы вернули больше, чем я давала.

— Сьюки, ты помнишь расписку, которую Гарри заставил меня написать, когда я занял у тебя деньги? — спросил я.

Она кивнула.

Я двинулся с места, и Сьюки пошла рядом. Я не знал, куда направляюсь, и потому покорно следовал за ней.

— Знаешь, когда ты отдала мне ту бумагу в последнюю нашу встречу в Старом Холле, чернила на ней настолько выцвели, что разобрать написанное уже представлялось практически невозможным. И Гарри действительно силком заставил меня заверить расписку, честное слово. Так что она не будет иметь силы в суде.

Сьюки снова кивнула и пытливо взглянула на меня. Мы шли через парк, по направлению к озеру и старому дому за ним.

— В любом случае, поместье ничего не стоит, — заключил я. — Оно обременено огромными долгами.

Она посмотрела на меня ничего не выражающим взглядом.

— Ты понимаешь, о чем я говорю? Все это, — я широко повел рукой, указывая на огромный дом позади и простиравшийся перед нами парк, — не стоит ровным счетом ничего.

— Гарри не стал бы ничего требовать от вас по расписке, сэр, — сказала Сьюки.

— Да неужели? — спросил я, а потом добавил: — Вряд ли у него получилось бы.

— Кроме того, он теперь в Чатеме, сэр, — печально сказала она.

— В плавучей тюрьме?

Она снова кивнула и сказала почти шепотом:

— Посягательство на чужую собственность. Скорее всего, его отправят на каторгу.

— Я позабочусь о тебе, Сьюки, — сказал я. — О тебе и твоих братьях и сестрах.

Она поблагодарила меня, и дальше мы шли в молчании. Мы достигли четырех древних дубов, посаженных по углам воображаемого квадрата у подножия холма, на котором стоял мавзолей, и Сьюки остановилась и осмотрелась по сторонам. Я вспомнил, как мисс Лидия описывала это место и говорила, что там пять деревьев, хотя я точно знал, что их четыре. Однако теперь я увидел в самом центре квадрата гнилой пень, оставшийся от пятого дерева. Так что в известном смысле мы оба были правы.

Тут от полуразрушенного древнего здания, находившегося по правую руку, к нам бесшумно двинулась неясная фигура. И остановилась слишком далеко от нас, чтобы я мог разглядеть, кто же это.

— Она стесняется, сэр, — прошептала Сьюки.

Я повернулся к ней с непонимающим видом, и она удивленно сказала:

— Ужели вы не знали, сэр? Я думала, вы приехали увидеться с ней.

Я отрицательно потряс головой.

— Она жила в Старом Холле с тех самых пор… ну, со времени нашей с вами последней встречи. — Сьюки указала на корзинку. — Я постоянно носила ей еду, как и другие слуги из большого дома — во всяком случае, покуда всех не разогнали. А экономка не желает иметь с ней никаких дел.

— И она прожила всю зиму в полуразрушенном доме, продуваемом насквозь всеми ветрами?

Сьюки кивнула:

— Никакие уговоры не действовали на нее.

Ужели Генриетта настолько предана памяти Беллринджера, что не пожелала покинуть заброшенный дом, где он умер? В таком случае, как она отнесется ко мне? Обвинит ли меня в косвенной причастности к его смерти?

Неясная фигура медленно пошла вперед, а потом вновь остановилась, футах в тридцати от нас. Теперь, разглядев ее более отчетливо, я испытал новое потрясение. Я ошеломленно уставился на Сьюки, которая почти сразу опустила глаза.

— Боже мой! — прошептал я.

— Не знаю, решится ли она подойти ближе, сэр, — сказала Сьюки. — Я пойду к ней. Мне сказать, что вы желаете поговорить с ней?

— Она не может и дальше жить здесь одна! — вскричал я. — Ни в коем случае!

— Вы желаете поговорить с ней? — снова спросила Сьюки.

Не в силах ответить, я растерянно потряс головой.

Сьюки подошла к Генриетте и отдала ей корзинку. Они обменялись несколькими словами, а затем Сьюки вернулась ко мне.

— Она узнала вас. Думаю, она поговорит с вами, коли вы хотите, сэр.

Я выгреб из кармана все деньги и, оставив себе несколько шиллингов на обратную дорогу, вложил Сьюки в руку все остальное — почти двадцать шиллингов — со словами:

— Сделай для нее все, что возможно.

Без возражений приняв деньги, она кивнула и пошла прочь.

Я медленно двинулся вперед. Волосы у нее были распущены и спадали на плечи, голова не покрыта, и платье (то самое, в котором я видел ее в последний раз) залатано в нескольких местах. Ее лицо казалось еще бледнее и худее, чем в прошлую нашу встречу, и мне вдруг подумалось, что сейчас она похожа — по крайней мере внешне — на маленькую девочку, которую я впервые встретил в нескольких сотнях ярдов отсюда десять с лишним лет назад.