Квинт Лициний 2
Шрифт:
Держа Ирку за ручку, что-то шепчет ей на ушко светящийся счастьем Паштет. Ира в ответ смешливо косится на него. Эх, совет да любовь вам в этот раз...
Сёме дозволено взять соседку по столу за талию, и он от этого тихо млеет, а Кузя исподтишка отслеживает мою реакцию на это.
"Ну, это совсем детские игры", - улыбаюсь я расслабленно в ответ, и перебираю под столом Томины пальчики.
Что-то быстро шепчет, прикрывшись ладошкой, Томе на ухо ее мама, и до меня долетают короткие обрывки: "представляешь... сам..."
Нет, в голове моей не зазвенел тревожный звонок - не успел. Я лишь ощутил легкую
Ее мама дернула было рукой, пытаясь привлечь внимание дочки, но из Томы уже вылетело, аж звеня от восторга:
– Андрей, это что, правда - ты Ясино платье сшил?
Над столом повисла тишина.
Яся ткнула взглядом в тетю Дину и молча всплеснула руками; та виновато покраснела. Томина мама чуть слышно цокнула языком и с неодобрением посмотрела дочке в затылок. Кузя протянула к Ясе руку и задумчиво потеребила пройму на ее платье, изучая обметочный шов.
– Ну... да, - вытолкнул я из себя, когда молчание затянулось, - хобби у меня появилось такое.
– Ух...
– произнес Паша, и на меня со всех сторон посыпались вопросы.
Впрочем, некоторые молчали: Яся, обе мамы, и, что меня насторожило - Кузя. Я, пошучивая, отбивался - это было не сложно, а в уме прикидывал размер ущерба.
Конечно, если по правде - этого следовало ожидать. Чтоб женщины, да смогли удержать такое в тайне... Нет, им легче на Луну запрыгнуть.
"Ладно", - подумал я с некоторым даже облегчением, - "признайся, тебе же этого втайне даже хотелось. А кому ж не хочется восторженного признания заслуг? Ох, все мы остаемся немного детьми, а уж я сейчас - особенно".
Меня вдруг передернуло, и на губах выдавилась злая улыбка - злая на самого себя. Какой смысл обвинять в чем-то Тому, если я сам этого в глубине души хотел? И что мне сейчас, лупить себя по затылку?
Я расслабился - пусть будет, что будет. Ничего страшного. Акуна матата.
– Последний танец!
– объявила тетя Дина, - и пора по домам.
Ткнул наугад кассету, выпали жизнерадостные "Самоцветы".
Выдернул Тому на середину, и мы, сопровождаемые озабоченным взглядом ее мамы, закружили.
– Ты чего нахмуренный какой-то стал?
– спросила Тома, и заглянула мне снизу в глаза.
Я вдруг понял, что это произошло впервые - снизу, и чуть повеселел, разглядывая ее. Не часто, ох не часто мне удается вот так вот - не скрываясь, в упор, при ярком свете, скользить взглядом по милому лицу.
– Не надо печалиться...
– предложили "Самоцветы", и я согласился с ними.
Ну, ошиблась, ляпнула... А, все почему? Потому, что нет в ней сучьей жилки. И это - замечательно. Так бы и законсервировать...
– Боишься, что парни засмеют?
– уточнила она, порозовев.
"Ага, чует кошка, чье сало съела..." - умилился я ее смущению, а потом озабоченно признался:
– Нет, что девчонки на лоскутки раздерут.
– О!
– глаза ее округлились, и она дернулась, испуганно оглядываясь на Кузю, - об этом я не подумала...
– Вот-вот, - кивнул я, - подумай...
– Мир не прост, совсем не прост...
– практически без перерыва пошла новая песня, но я нажал кнопку "стоп". Все. Действительно - стоп.
Попрощавшись с хозяйками на пороге.
–
Все будет хорошо, - шепнула мне в ухо Яська.– С днем рождения, подружка, - чмокнул я ее в завиток у уха.
Мы вывалились на улицу гурьбой, но быстро разбились на сцепки. Я привычно взял Тому под руку, другим моим плечом тут же мягко овладела Кузя. Пашка незамедлительно спарился с Иркой, а закрутившегося в недоумении Сёму ловко прихватила Томина мама. Так и пошли.
– Наташа, ты только не говори в классе никому про то, что Андрей шьет, хорошо?
– попросила, заглянув через меня в глаза Кузи, Тома.
– Конечно-конечно, - широко улыбнулась та и охотно пообещала, - я никому ничего не скажу... Пока не переговорю с Андрюшей, - и поплотнее прижалась к моему плечу.
– Спасибо, - чистосердечно поблагодарила Тома и с облегчением улыбнулась.
Кузя негромко фыркнула и снисходительно посмотрела на нее.
– Мы ведь поговорим, Андрюш... Потом?
– негромко уточнила она.
– Ты губку-то нижнюю закатай, - посоветовал я, - в том платье материалов на четвертак.
Наташа посмурнела, но через несколько шагов ей в голову пришла какая-то мысль, и она аж взметнулась:
– Да откуда это у те...
– и клацнула, недоговорив, зубами.
В глазах у нее зажглось напугавшее меня понимание.
– Ах-х...
– выдохнула она и блеснула белозубой улыбкой, - как... Как это интересно...
– и промурлыкала мечтательно, - мы обязательно, обязательно поговорим. Потом.
Воскресенье, 11.12.1977, день
Около границы Ленинградской и Новгородской областей.
"Ровно месяц назад", - в сотый, наверное, за сегодня раз удрученно подумал я, скользя взглядом по проплывающей мимо заснеженной равнине. Окно вагона густо заиндевело изнутри, и пришлось долго дышать в одну точку, чтобы увидеть, как жмутся к стволам деревьев зализанные ветром сугробы, а черные от времени деревянные домишки на редких станциях с трудом удерживают крышами толстые пласты снега.
Поезд вырвался на высокую насыпь, и кроны деревьев поплыли далеко внизу. Загрохотало, и потянулся длинный мост через Волхов.
Я поелозил отсиженным за эти часы задом по жесткой скамье и успокоил себя: "уже скоро", а потом мысль опять свалилась в штопор: "ровно месяц... дурак...".
Да, вот уже месяц прошел, день в день, как идущая навстречу молодая женщина непринужденно довернула сумочку, ловя меня в фокус закамуфлированного фотоаппарата.
Теперь я живу странной жизнью. Да и живу ли? Словно скачу, обезумев, с камня на камень по самому краю пропасти, ожидая на каждом прыжке предательства от опоры под ногой. Раз, и уже лечу, выдыхая крик... Да разве это жизнь?!
Паника первых дней, когда я постоянно протирал потные ладошки о штаны, сменилась нудным, болезненным, словно глухая зубная боль, ожиданием. Хаос в мыслях прошел, сменившись чередой однотипных вопросов.
С замиранием духа: "Придут, не придут?", и сердце начинает колотиться об адамово яблоко.
"А, если придут, то, когда?"
И, вслед за этим глупые мысли (как будто это имеет какое-то значение): "А как придут? Домой? В школу? Выскочат на улице из машины? Утром? Вечером? Ночью?!"