Квинтет из Бергамо

— Если вас не затруднит, синьор, не могли бы вы лить слезы на что-нибудь другое и оставить в покое мои брюки?

Если кого-то из пассажиров и развеселило подобное замечание, то шофер, еще не забывший короткой перепалки с уроженцем Рима, напротив, неожиданно встал на защиту Ромео. Он бросил следить за дорогой и, обернувшись, бросил через плечо:

— Сразу видно, синьор, что вы человек бессердечный, если, конечно, вам интересно знать мое мнение!

— Ваше мнение, синьор, — тут же парировал римлянин, — мне в высшей степени безразлично, более того, я бы как раз очень попросил вас заниматься своим делом и следить за дорогой — если, конечно, вы не поставили себе целью непременно угодить в аварию. Впрочем, может, у вас, миланцев, принято водить автобус задом наперед?

Вскипев от злости, шофер чудом избежал столкновения со злополучным крошечным «фиатом», и сидевшая на рулем девица, с перепугу позабыв все правила хорошего тона, обозвала шофера автобуса убийцей, фашистом и даже с... сыном. Чем доставила огромное удовольствие римлянину, который, уже предвкушая окончательную победу, лицемерно поинтересовался:

— Должно быть, ваша приятельница? Сразу видно, очень хорошо вас знает...

К несчастью, на фиатике, чья хозяйка обладала даром так колоритно выражать свои переживания, оказался римский номерной знак, и шофер снова обернулся и крикнул:

— Что мужчины, что женщины — как из Рима, так обязательно нахамят! В наших краях, синьор, у женщин есть все-таки какое-то чувство приличия — ma che! — что тут говорить, похоже, у вас там даже не знают, с чем его едят, а?

— Уж не думаете ли вы, — побелев от бешенства, заорал римский житель, — что я приехал в такую даль, чтобы выслушивать нравоучения от какого-то полуитальянца?!

— Это я-то полуитальянец?

— Да все вы тут, на севере, сплошные полукровки, да и что удивительного, если вас столетиями захватывали все кому не лень!

От возмущения шофер едва не вывалился из сиденья, так хотелось ему поскорее вцепиться в обидчика, однако испуганный вопль Тарчинини вынудил его вернуться к исполнению своих прямых обязанностей, и он, показав быстроту реакции, каким-то чудом не врезался в кузов идущего впереди грузовика с овощами.

— И это у вас здесь называется вождением автобуса?! — порадовался римлянин.

В этот момент с одного из задних сидений поднялся весьма благообразного вида старичок и направился к уроженцу столицы.

— Позвольте представиться, синьор, — поклонился он со старомодной учтивостью, — Луиджи Дзамбонате, нотариус из Милана.

— Эмилио Нило, — вскочил польщенный римлянин, — владелец типографии на виа Ферручо в Риме.

— Так вот, синьор Нило, имею честь довести до вашего сведения, что вы нам уже очень надоели, и мы были бы вам чрезвычайно признательны, если бы вы наконец перестали ко всем приставать и дали бы возможность нашему симпатичному водителю спокойно заниматься своим делом. Кстати, если среди нас и есть полукровки, то это, по всей видимости, те, чьи родители имели несчастье породниться с римлянами. Ваш покорный слуга...

И с этими словами старичок не спеша вернулся на свое место, оставив собеседника в полном ошеломлении и вызвав бурные аплодисменты среди пассажиров/

***

До гостиницы, которую порекомендовал ему Мальпага, Тарчинини добрался, явственно ощущая привкус страха во рту. Нет, он вовсе ничего не имел против Бергамо, но у него никогда не было желания умирать именно здесь. Прежде так восхищавшая его панорама старого города сегодня показалась какой-то зловещей, а небо, будто специально для него одного, окрасилось в траурные тона. Открывая двери гостиницы, Ромео на минуту почувствовал, будто спускается в фамильный склеп. Вовсе не потому, что в здании было что-то мрачное, просто, напомним, веронцу в тот день решительно все представлялось в черном цвете.

Сидевшая за стойкой синьора Кайанелло не могла не обратить внимания на расстроенное лицо вновь прибывшего.

— Что вы желаете, синьор?

— Я бы хотел снять комнату.

— С ванной?

— Это еще зачем?

— Извините, синьор, не поняла...

— Вы что, думаете, они дадут мне время заниматься своим туалетом?..

Синьора совсем уж было собралась ответить, что гостиница переполнена, но что-то в облике Тарчинини привлекло ее симпатии. Может, он чем-то напоминал ей кузена, в которого она была влюблена лет тридцать назад.

— Значит, без ванной?

— Как хотите.

— На сколько дней?

Ромео горько усмехнулся, и скорбные нотки гулко отдались в пустом холле.

— Если бы это зависело только от меня...

— Ma che! А от кого же это еще зависит?

Ромео чуть было не ответил: «Да от тех, кто задумал лишить меня жизни и сделает это, когда им заблагорассудится», однако, вовремя сообразив, как непривычно прозвучал бы подобный ответ, извинился:

— Не обращайте внимания, синьора, я просто очень устал...

И глубоким вздохом подкрепил всю меру своей усталости.

— Скажем, три-четыре дня, если вы ничего не имеете против, а?

— Договорились, синьор, а если вы все-таки решите покинуть нас раньше?

— Если это и произойдет раньше, синьора, то, поверьте, вовсе не по моей вине.

— Хорошо, значит, номер 12... Желаете посмотреть свою комнату?

— Пожалуй, мне бы хотелось немного привести себя в порядок... Сами понимаете, мало ли что может случиться...

Это в общем-то банальное замечание Тарчинини умудрился произнести таким загробным голосом, что у синьоры Кайанелло даже мороз пробежал по коже.

— Надеюсь, синьор, вы... — не удержавшись, спросила она дрожащим голосом, — вы не собираетесь... наложить на себя руки?

— Я? Ну что вы, синьора... об этом и кроме меня есть кому позаботиться. Все ведь мы в руках Господа, не так ли?

Дама в ужасной тревоге перекрестилась. Кто он, этот человек? Она протянула ему карточку для постояльцев.

— Потрудитесь заполнить, синьор.

Прежде чем начать писать, Ромео с минуту поколебался. Имеет ли, в самом деле, смысл выступать под чужим именем, когда из-за их с Джульеттой болтливости все равно уже всем все известно? И более из послушания директивам Мальпаги, чем по собственной убежденности, он четким, каллиграфическим почерком вывел:

«Аминторе Роверето, внештатный профессор средневековой археологии Неаполитанского университета».

Прочитав имя и род занятий постояльца, синьора Кайанелло несколько успокоилась. Нет, университетские профессора обычно люди благовоспитанные, они никогда не позволят себе такую бестактность, чтобы покончить с собой в приличном заведении, особенно если их там так радушно приняли. Скорее всего, у этого профессора просто что-то неладно с желудком. Может, язва? И ей захотелось посоветовать бедняге обратиться к доктору Дженцано, который когда-то лечил ее покойного супруга.