Квинтет из Бергамо

— Что случилось? — поинтересовался Ромео.

— Ты что, не слышишь?

Он прислушался.

— Да нет... А что я должен услышать?

— Тишину, Серафино! Вспомни, ведь они всегда приходят в тишине... До скорого свиданья, Серафино!

Она подошла к двери и, уже совсем было собравшись выходить, в последний момент снова обернулась к веронцу:

— Как я рада, что ты вернулся... Я знаю, что теперь все будет хорошо.

Она растворилась, словно привидение при первых проблесках дневного света, и Ромео уже было подумал, не померещилась ли ему вся эта странная сцена. Но не успел хорошенько взвесить все за и против, как в комнату вошла высокая статная брюнетка, этакий идеальный тип итальянской матроны.

— Синьор, Тереза только что сообщила мне о вашем визите, прошу прощенья, что заставила вас ждать... Я Клаудия Гольфолина.

— Аминторе Роверето, — тут же вскочив с места, представился Тарчинини, — профессор археологии Неаполитанского университета.

— Ах, Неаполь... — проговорила она, слегка кивнув головой.— У меня остались прекрасные воспоминания о вашем городе, мы там дважды были с концертами... Правда, мы не знаменитости, репутация у нас скромная, так что последнее время приходится довольствоваться слушателями в Ломбардии и Пьемонте, а в сезон иногда еще и в Эмилии или Лигурии... Чем могу служить?

Ромео снова повторил свой рассказ, упомянув про дона Джованни и про лекцию, над которой работает.

— Насколько я понимаю, вы хотели бы на некоторое время снять у нас комнату?

— Если не помешаю...

— Откровенно говоря, синьор Роверето, мы решили больше не пускать к себе посторонних... Мы, знаете ли, только что сильно обожглись...

— Неужели?

— Да, представьте, симпатичный молодой человек, без определенных занятий... он воображал себя художником... Прожил у нас три месяца и в один прекрасный день исчез, забыв забрать свои вещи и заплатить за квартиру... Неделю спустя он прислал кого-то из друзей за вещами, но далее не извинился. К счастью, друг оказался вполне порядочным человеком, он тоже был возмущен поведением приятеля и счел своей обязанностью заплатить его долги, а тот, судя по всему, вдруг почувствовал тоску по родине и вернулся к себе в Тоскану. Странные бывают люди!

Тарчинини сразу же подумал об Эрнесто Баколи. Неужели счастливый случай привел его туда, где жил этот неуловимый Баколи?

— И как же звали этого недостойного молодого человека?

— Альберто Фонтега.

Ромео разочарованно вздохнул. Нет, таких удач в жизни не бывает...

Не заметив замешательства собеседника, Клаудия Гольфолина продолжила:

— Однако рекомендация дона Джованни Фано, а также ваш профессорский титул... думаю, дают мне право изменить наше решение. Тереза покажет вам вашу комнату. Когда вы рассчитываете к нам перебраться?

— Если вы не имеете ничего против, завтра в течение дня.

— Отлично... Что же касается платы...

Веронец поднял руку, изображая благородный протест.

— Прошу вас, синьора, не будем об этом говорить.

Он вынул бумажник, взял оттуда две ассигнации по пять тысяч лир и протянул хозяйке.

— Вот задаток, вам достаточно будет сказать мне, когда он будет исчерпан.

— Очень любезно с вашей стороны, синьор, ваше доверие делает нам честь.

— Что поделаешь, синьора, — с улыбкой заметил Тарчинини, — зрелые люди должны по возможности компенсировать проказы молодых.

— Бесконечно благодарна вам, синьор... Вот что значит прежнее воспитание... Ах, эта забытая учтивость... Но что поделаешь, приходится принимать жизнь такой, какая она есть, даже если что-то в ней нас раздражает... Тереза сказала, что вы холосты, синьор?

— Увы, синьора... Видно, я был слишком влюблен в женщин, изображенных средневековыми скульпторами и резчиками по камню, чтобы обратить внимание на своих современниц... Теперь я уже начинаю об этом жалеть, но, видно, поздно...

— Если разобраться, синьор, может, вам не так уж и не повезло,

— Когда я вижу такую женщину, как вы, синьора, — возразил неизменно галантный Ромео, — то совершенно уверен в обратном.

Польщенная донна Клаудия сделала легкий реверанс, гость же продолжил:

— А если я и ношу обручальное кольцо, то это… скажем, скорее для солидности. Ведь мои лекции посещают совсем юные девушки, и, учитывая дурную репутацию старых холостяков, родители просто не доверили бы мне своих чад...

Он искренне верил во все, что говорил, наш славный Ромео, и при этих словах даже как-то бессознательно выпятил грудь.

— До завтра, синьор, — протянула ему руку синьора Гольфолина. — Я познакомлю вас со всем нашим семейством. Сегодня после репетиции они слишком устали. Покорнейше прошу извинить нас, синьор. Тереза!..

Должно быть, служанка была где-то совсем недалеко, ибо явилась по первому зову.

— Проводите синьора профессора... Доброй ночи, синьор Роверето.

— Доброй ночи, синьора.

На пороге Тарчинини пожелал доброй ночи служанке, и та ответила ему тем же. Он сделал пару шагов по вьяле делла Муре, потом обернулся. Тереза все еще стояла на пороге дома. Он дружески помахал ей рукой. В ответ она послала ему воздушный поцелуй, сердце вечного влюбленного тут же тревожно забилось, и ему пришлось пешком проделать весь путь до нового города, чтобы унять волнение крови, перед которым ' было бессильно время.

***

Когда Тарчинини вернулся в гостиницу, синьора Кайанелло по-прежнему сидела за стойкой. Добрая женщина с первого же взгляда поняла, что грустное настроение постояльца развеялось без следа.

— Ну что, полегчало? — не удержалась от вопроса она.

— О, намного, благодарю вас. Я съезжаю.

— Простите, не поняла?

— С завтрашнего утра я освобождаю комнату.

— Но, помнится, вы говорили, на три-четыре дня… Если бы я знала... — нахмурилась она.

— Не беспокойтесь, синьора, я заплачу вам за три дня.

— Чтобы вы потом рассказывали направо-налево, будто в Бергамо одни мошенники?

— Ну, не то чтобы мошенники, но, во всяком случае, судя по сегодняшним встречам, у меня создалось впечатление о бергамцах как о людях довольно странных и явно не отличающихся излишней учтивостью.

— Еще бы! — рассерженно выпалила она. — Уж они-то не станут, как ваши земляки, рассыпаться в любезностях перед каждым встречным!

— Мои земляки?! — вскипел Ромео.

— Ваши неаполитанцы!

В первый момент Тарчинини подумал, будто она имеет в виду веронцев, и в душе уже начал было вскипать благородный гнев, на неаполитанцев же ему было глубоко наплевать.

— Вот, держите, синьора, — куда спокойней проговорил он, выкладывая перед ней деньги, — и оставьте меня в покое.

С минуту поколебавшись, синьора убрала деньги в карман и протянула ему ключ от комнаты.

— И все же, синьора, желаю вам приятно провести вечер.

— Вам тоже, — сквозь зубы буркнула она.

Когда Ромео уже подошел к лестнице, она бросила ему вдогонку:

— По правде сказать, синьор, терпеть не могу неаполитанцев!

— Если честно сказать, синьора, я тоже, — поклонившись, с улыбкой ответил Тарчинини.