Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
– Нет, это так же важно, что пять тысяч человек или пять человек будут читать. Это – общение с человеческой душой.
Конец января 1908 г.
Л. Н. – Стихи – это все равно, что стал бы пахать и при этом делал бы танцевальные па [234] .
13 августа 1908 г.
Л. Н. – В других искусствах есть примесь телесного, а в музыке нет телесного.
234
Об этом более подробно Толстой писал С. В. Гаврилову (14 января 1908 г.): «Я вообще считаю, что слово, служащее выражением мысли, истины, проявления духа, есть такое важное дело, что примешивать к нему соображения о размере, ритме и рифме и жертвовать для них ясностью и простотой есть кощунство и такой же неразумный поступок, каким был бы поступок пахаря, который, идя за плугом, выделывал бы танцевальные па, нарушая этим прямоту и
28 августа 1908 г.
После просмотра списка английских литераторов, подписавших юбилейный адрес Л. Н. [235] .
Л. Н. – Не знакомы. Теперь нет таких писателей, которые стояли бы головой выше всех (Рескин, Карлейль), как было в конце прошлого столетия… Очень, очень благодарен всем этим милым лицам за их добрые чувства ко мне.
Август 1908 г.
Л. Н. – Хорошо было бы в литературных произведениях держаться музыкального способа выражения. Нет иронии, нет злого чувства, а добродушие, печаль.
235
Об этом адресе, преподнесенном Толстому от имени деятелей английской культуры в день его восьмидесятилетия, см. в воспоминаниях М. С. Сухотина.
Ч.-Т. Райт, библиотекарь и секретарь Лондонской национальной библиотеки, привез Толстому адрес, подписанный более чем 800 английскими писателями, художниками, артистами, музыкантами и общественными деятелями, среди подписавшихся: Б. Шоу, Уэллс, Муррей, Ирвинг, Дж. Мередит и пр. Райт находился в переписке с Толстым и несколько раз бывал в Ясной Поляне; впервые посетил Толстого в 1890 г.
Август 1908 г.
Л. Н. – С годами я начинаю чувствовать по отношению к незнакомым людям, как будто я их уже видел: они подходят под знакомые мне типы.
11 ноября 1908 г.
Л. Н. третьего дня говорил мне, что его теперь тянет писать художественное в драматической форме, так как здесь не требуется подробных описаний, а все в области психологии. Он меня спрашивал, извиняясь за пустяшность вопроса, говорю ли я когда-нибудь громко сам с собой. (Вероятно, ему хочется проверить, естественно ли это будет в драматической форме.)
4 декабря 1908 г.
На днях Л. Н. мне говорил о своем сне:
– Я видел сон, такой живой – драму о Христе в лицах. Я представлял себя в положении лиц драмы. Я был то Христос, то воин; но больше воин. Помню так ясно, как надевал меч. Удивительно это сумбурное сочетание, которое бывает во сне. Но впечатление на меня сделало сильное [236] . Это было бы очень хорошо изобразить то, что чувствовал Христос, умирая, как простой человек. Только можно это и не о Христе, а о другом человеке ‹…›.
236
В дневнике Толстого от 29 ноября 1908 г. есть запись: «Ночью видел во сне, что я отчасти пишу, сочиняю, отчасти переживаю драму Христа. Я – и Христос и воин. Помню, как надевал меч» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 56. С. 158).
По поводу «Гардениных» Эртеля: [237]
– Новые писатели нас отучили от добросовестного, порядочного писания. А это есть добросовестное, порядочное писание.
13 декабря 1908 г.
Несколько дней тому назад Димочка [238] возил в Ясную свой граммофон, так как Л. Н. очень хотелось его послушать. Льву Николаевичу граммофон очень понравился, а некоторые пьесы в особенности. Понравился ему очень итальянский романс, исполненный Карузо; он ценил в нем типичный итальянский характер. Вяльцевой маленький романс также ему понравился. Он улыбался одобрительно, а при окончании его, шутя, аплодировал. «Ora pro nobis» [239] ему особенно понравилось, и он просил повторить. Но больше всего ему понравился «Коробейник» Вари Паниной.
237
В 1909 г. вдова А. И. Эртеля, предпринимая издание сочинений своего мужа, обратилась к Толстому с просьбой написать предисловие. Но Толстой написал предисловие только к роману А. И. Эртеля «Гарденины, их дворня, приверженцы и враги» (опубликовано в Эртель А. И. Собрание сочинений. Т. 5. М., 1909). Автор предисловия особенно отмечал в романе «удивительный по верности, красоте, разнообразию и силе народный язык» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 37. С. 243). С романом А. И. Эртеля Толстой познакомился значительно раньше. В дневнике 1889 г. (запись от 28 сентября) содержится краткий отзыв о «Гардениных»: «Лег поздно, зачитался Гардениными. Прекрасно, широко, верно, благородно» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 50. С. 149).
238
Д. В. Чертков, сын В. Г. Черткова.
239
«Ora pro nobis» – католический религиозный гимн («Молись за нас»).
– Это, –
говорил он, – первый сорт – народный. Какой-то, бог знает, древностью дышит [240] .А от народных песен хором и плясовых он был в восхищении. Хору он руками всплескивал и головой поматывал с наивно-веселой детской улыбкой на лице. А когда плясовую играли, он предлагал всем пуститься плясать, сказав:
– Если бы я один был, я непременно сам пустился бы. Без памяти хочется. Я вот при этом колене мысленно представляю себе па – возвращающиеся назад.
240
Толстой был большой любитель и знаток цыганской манеры исполнения русских народных песен и романсов. Эти его увлечения отразились в ряде произведений: замысел «Повести из цыганского быта» (1850), «Детство», «Два гусара», «Святочная ночь» и «Живой труп». Ср. также воспоминания С. Л. Толстого «Музыка в жизни моего отца» (Толстой С. Л. Очерки былого. Изд. 3-е, испр. и доп. Тула, 1975. С. 396).
Когда ему предложили повторить «Казачка», он ответил:
– Да, как же, всегда это хорошо.
15 декабря 1908 г.
Л. Н. (про новое, декадентское направление в живописи):
– Удивительно в молодом поколении художников их самомнение, глупость, дерзость. И в наше время искусство было недостаточно серьезно, а им нужно, чтобы было еще безобразнее, безнравственнее, отвратительнее.
22 декабря 1908 г.
Вечером, слушая музыку – пение Философовой и игру Гольденвейзера, Л. Н. заметил про понравившуюся ему вещь Аренского:
– Cela coule de source [241] . Я люблю, когда чувствуешь, что он имеет что сказать и высказывает, как умеет, от души. А вот другие – чувствуешь, что выдумывают. Например, Брамс – начнет искренно, а потом вдруг начинает сочинять; и это сейчас расхолаживает.
3 января 1909 г.
Читая «Семь повешенных» Леонида Андреева, Л. Н. изумлялся и возмущался фальши этой вещи [242] . Он прочел вслух несколько мест, как пример бессмыслицы изложения (между прочим, там, где вдруг неожиданно упоминается, и ни к селу, ни к городу, о перелетных птичках), и заметил с изумленным негодованием по поводу места о времени:
241
Это течет из родника (франц.).
242
Толстой читал рассказ Л. Андреева 1 января 1909 г. Мысли Толстого по поводу «Рассказа о семи повешенных» были записаны современниками (Гусев Н. Н. Два года с Л. Н. Толстым. С. 227).
– Бессмысленный, отчаянный, беззастенчивый набор слов!
По поводу психологии приговоренных он сказал:
– Он описывает смело, сплеча самые трудные моменты. И, разумеется, все это навыворот. Совсем так не бывает.
Конец января 1909 г.
Л. Н. (про Анатоля Франса). – У него мимолетные личности живо обрисованы; а главные – недостаточно ясно. Описано прекрасно. Читая его, любуюсь [243] .
243
Толстой ценил произведения А. Франса. Он включил в «Круг чтения» несколько его высказываний и, в своей переработке, рассказ «Уличный торговец» («Кренкебиль»).
Март 1909 г.
Л. Н. про свои писания заметил мне:
– Кое-как набрасываю. Так и надо набрасывать, потому что едва ли успею.
Середина марта 1909 г.
Л. Н. (о Викторе Гюго):
– Это один из самых близких мне писателей. И эти преувеличения, о которых так много говорят, я все это переношу от него, потому что чувствую его душу. Виктор Гюго душу свою вам раскрывает. А Андреевы – чувствуешь, что они стараются тебя удовлетворить, завлечь, заинтересовать, растронуть; но Гюго сам свою душу перед тобой раскрывает [244] .
244
Ту же мысль о разных типах творчества и в том же сочетании имен Гюго и Л. Андреева Толстой повторил в беседе, участником которой был Фельтен. См. воспоминания Фельтена.
16 марта 1909 г.
Л. Н. пригласил к себе и долго беседовал с одним яснополянским крестьянином, старым своим приятелем [245] , от которого ему, между прочим, хотелось получить некоторые сведения из крестьянской жизни для своих задуманных работ. Общение с этим мужиком было Л. Н. очень приятно и полезно, как он потом, за обедом, говорил.
– Я ему стал читать отрывки из старого «Круга чтения», – говорил нам Л. Н., – и к стыду своему, мне пришлось это переводить для него на русский язык, – так я за последние года отстал от них и их жизни. Это мои настоящие учителя; но уроками у них я последнее время очень манкировал.
245
Это был Т.К. Фоканов (Гусев Н. Н. Два года с Л. Н. Толстым. С. 243).