Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Шрифт:
«На ялике» действительно удалось отстоять мне — и я горжусь.
Ступникер, мне кажется, принадлежит к типу тех многоопытных и малопонимающих работников, к которому принадлежит, например, наш друг Алянский.
Мы с Люшей по-прежнему вдвоем в квартире. Наши в Переделкине — и это отлично, т. к. звуконепроницаемость картона, набитого на стену, оказалась чистейшим мифом, блефом, и я пользуюсь последними неделями счастья, когда и проницать нечему. Люша очень занята, но, тем не менее, помогает мне во всем, потому что она по натуре крошка Доррит… Тамара Григорьевна вернулась из Переделкина, слегка посвежевшая, но такая же усталая и, в сущности, сквозь оживление, грустная. Она погружена в свое обычное состояние: т. е. в безнадежные попытки пробиться к какой-нибудь своейработе сквозь груды творческих проблем С. Я. и хозяйственных — Е. С. [44]
44
Евгения
Мои дела всюду плохи, крайне плохи, и я не пойму, как перенесу зиму, если мне не удастся отдохнуть хоть 2 недели. Впрочем, ведь это часто кажется, что не перенесешь чего-нибудь, — ан глядь и перенесешь.
Миклуху я сдала и жду приговора. С Герценом — скандально и нудно.
Дорогая Лидия Корнеевна!
Только что получил Вашу открытку. С огорчением узнал, что Вы опять хвораете. Когда же Вы возьметесь за свое здоровье, когда у Вас отпуск и как думаете использовать его? Вероятно, вопрос этот упирается, как выражаются серьезные авторы, в материальные, денежные дела. Если так, я предлагаю Вам воспользоваться моим кредитом. Делаю это в надежде, что подлецыиз «Огонька» в ближайшем времени все-таки расплатятся со мной. В книжке 2,5 листа, тираж 150 000 экземпляров, по скромным расчетам они обязаны мне тысяч 12–15. Эта арифметика и позволяет мне столь галантно заявить Вам, что мой кошелек к Вашим услугам.
А подлецами я обозвал этих товарищей только потому, что они действительно подлецы.
Зная стиль работы наших издательств, я дваждыпросил «огоньков» выслать мне на одиндень корректуру.
Ни корректуры, ни денег, ни договора, ни авторских экземпляров, ни даже ответа на свое письмо я не получил. Вчера я видел книжку (мне прислала один экземпляр Т. П. Карасева) [45] . Я только бегло проглядел ее — и уже отравлен огорчениями. Опечаток в этой книжке больше, чем положено ей по ее карликовым размерам. И опечаток самых грубых, дурацких. Уже «Л. Белых» [46] заставило меня заскрежетать зубами. А когда в «Букве „Ты“», где каждая строка диалога ответственна и обязательна, я на первой же странице наткнулся на нелепый повтор одной и той же реплики («Да не ты, а я!» вместо — «Да не я, а буква я!») — мне стало совсем тошно.
45
Сборник Л. Пантелеева под названием «Новенькая» вышел в конце года (М.: Правда, 1948). Рассказ «На ялике» удалось отстоять. Дарственная надпись автора: «Дорогой Лидии Корнеевне, которая выходила и вынянчила это бедное недоношенное дитя — с отцовской признательностью и благодарностью. Л. Пантелеев. 4.XII.48».
46
На самом деле имя Белыха — Григорий. Григорий Георгиевич Белых, соавтор Пантелеева по книге «Республика ШКИД», погиб в заключении. Подробнее о нем см. в дальнейших письмах по Указателю имен.
Ну, что ж, — теперь ничего не поделаешь!.. Все-таки Ступникера я выругаю, конечно.
А Вас я сердечно благодарю за успешное завершение посольской миссии, за все хлопоты и за проявленное Вами настырство.
Относительно поездки в санаторий — подумайте (впрочем, особенно и не думайте, а поезжайте, и все тут). Напишите мне, сколько нужно на путевку, и, как только я буду при деньгах, я сразу вышлю Вам эту сумму.
Вас же я попрошу — при случае — зайти еще раз (надеюсь, в последний раз!) в «Огонек» и взять по прилагаемой доверенности 50 экземпляров моего сборничка. Спешить с этим особенно не надо, будет оказия — пришлете, а то я и сам их у Вас заберу.
Поправляйтесь Лидия Корнеевна! Пишите!
Дорогой Алексей Иванович. Ну вот я сижу вечером у себя за столом, совершенно как умная,кругом тихо, и я пишу Вам письмо. У нас дома ремонт, так что если я и не в газете, то все равно — из суеты в суету. Мусор, опилки, известка, открытые окна, махорка; на кухне нельзя стряпать, а в ванной — умываться. Глядишь на разгром и не веришь, что когда-нибудь стены будут чистые, столы и стулья — на месте… Но сейчас ночь, маляры, испачкав все, что могли, — удалились; все спят — а я, наконец, сижу в тишине и пишу. Спасибо Вам, милый друг, за Ваше доброе предложение. Спасибо — ведь я и так должна Вам деньги, а Вы еще предлагаете.
Но, кажется, я и не делая долгов поеду отдыхать и лечиться. Не верится, конечно, ибо в последний раз я отдыхала в 41 году, весной — но, кажется,поеду. «Пионерка» дает мне отпуск, зарплату 1000 рублей. Путевка в Малеевку, под Москвой, стоит 1800 р. Я сначала хотела ехать в Ленинград, чтобы повидать наконец город и друзей, но потом решила, что это будет счастье, но не лечение, а я дошла до точки, и надо лечиться. Санаторий в Малеевке предназначен для сердечно-сосудистых больных, т. е. как раз для меня. Там отдельные комнаты и очень мало народу. Путевку мне обещали — с 15/XI. Завтра я начинаю ходить по врачам, чтобы собрать нужные справки. Это нудное занятие, но неизбежное. Кроме того, мне давно-давно пора к глазнику. Завтра пойду заодно и к нему — и, признаюсь Вам, плохо буду спать эту ночь.Если же вдруг окажется, что я в смысле денег прогораю, — непременно попрошу разрешения запустить руку в Ваш кошелек.
Что Вам сказать о Ступникере? Я устала от стиля работы наших издательств… Все редакции почему-то считают, что чем реже автор видит свое произведение, чем меньше прикасается к нему — тем лучше. Сейчас в Географгизе выходит Миклуха; мне не прислали ни гранок, ни сверки; дали верстку на 3 часа, предупредив, что трогать ничего нельзя. Мое литературное имя — Лидия Чуковская; там печатают Л. К. Чуковская, и никакие мои мольбы и протесты не помогают. Я говорю, что я не Л. Н. Толстой, что это — не собрание сочинений, — тщетно: «у нас в серии принято так» и баста… На днях мы с Т. Г. читали верстку книги Сусанны Михайловны [47] ; напрасны были наши требования дать нам оригинал или хотя бы корректорский экземпляр… С Вашей книгой еще глупее. Ступникер просил меня составить список рассказов; я составила; он все равно сделал на 80 % по-своему. Почему было не поручить мне предисловия или хотя бы показать его мне? Тогда Белых остался бы Григорием. Если трудно было послать корректуру Вам — то ведь я сижу тут же в доме!
47
Георгиевской.
— Помилуйте, какие корректуры Алексею Ивановичу! — сказал мне Ступникер. — Ведь у нас — газета!
— А мне почему не дали?
— Мы хотели сделать Вам сюрприз! Положить на стол готовую книжку.
Этакая дурацкая галантность!
С доверенностью я еще в «Огонек» не ходила; пойду в понедельник непременно и сразу же напишу Вам о результате. Но неужели Вы до сих пор не получили авторских? Галантный Ступникер уверял, что 10 экз. давно посланы…
Однако отвлекитесь на минуту от опечаток и обрадуйтесь тому, что «На ялике» и «Буква „Ты“» и «Долорес» напечатаны в 150 тысячах экземпляров… Я рада — весьма.
Портрет Ваш очень хорош и очень похож. Правда, Ваня утверждает, что Ваша красота на карточке преувеличена, что по такой карточке заочно невесту искать можно, — но это он из зависти.
Дело с Герценом на мертвой точке. Детгиз молчит в ответ на мою последнюю ноту. Я бы хотела, чтобы он промолчал вплоть до моего возвращения из отпуска — сейчас у меня нет сил реагировать на ту жабу, которую они несомненно скоро преподнесут мне.
Дорогая Лидия Корнеевна!
Рад был получить Ваше письмо. Рад был узнать, что Вы наконец отдыхаете, что в санатории хорошо, что Вы — хозяйка своего времени и что здешняя обстановка Вам нравится.
Вы приглашаете меня приехать в Малеевку — спасибо. Но боюсь, что не выйдет с этим. Кроме всего прочего, пугает меня светское общество и светская атмосфера, которая там царит. Нам бы попроще что-нибудь. Да ведь и не соберешься быстро-то. Приедешь, а там только Ваши следы на снежных дорожках, а в гостиной — одни ордена и ленты.
Вообще же отдохнуть и подлечиться следует. Работаю — без радости, с натугой, а часто и с отвращением.
«Огоньки», как и следовало ожидать, надули меня: заплатили по 1200 р. за лист, с непостижимой дотошностью подсчитав все тиражи предыдущих изданий моих рассказов и выведя из этого, что больше 40 % я получить не имею права.
Экземпляры (авторские) они мне прислали. А Вашей посылки я — увы — не получил. Надеюсь, рано или поздно она все-таки доберется до меня. Во всяком случае, очень благодарен Вам за Ваши труды и заботы.
Александру Иосифовну видел вчера — на отчетно-выборном собрании в Союзе Писателей. Результаты выборов очень приятные — для меня во всяком случае. Забаллотированы были буквально все, кого я вычеркнул из избирательного списка: в том числе Гр. Мирошниченко, Н. Григорьев и другие подобные.
Третьего дня в Союзе был вечер, посвященный памяти Татьяны Александровны Богданович. Зал был переполнен. Было очень много молодежи, студентов-герценовцев.
Софья Ангеловна Богданович (которую я перед этим не видел 10 с лишним лет) много расспрашивала меня о Вас и просила кланяться Вам.