Лабиринт Медузы
Шрифт:
– Озвучь, – разрешила Ника и, крепко сжимая смартфон в руке, направилась в сторону ванной.
Список предлагаемых блюд был таким длинным, что, уже добравшись до ванной, Ника выслушивала его еще пару минут. Заказать можно было, кажется, все что угодно, но она ограничилась коктейлем из морепродуктов и запеченной кефалью. Кефаль она никогда не ела, просто понравилось название.
– Соединяю с кухней, – мурлыкнула Ариадна, а через мгновение в трубке послышался веселый мужской голос:
– Рафик Давидович на проводе! Что желает юная леди?
Ника рассказала, что желает. Получилось почти без запинок.
– Очень правильный выбор! – одобрил невидимый Рафик Давидович, а потом
Ника не возражала. Рафик Давидович за эти пару секунд сделался для нее почти родным. Вот же чудо!
Заказ принесли через пятнадцать минут. Ника едва успела принять душ и накинуть банный халат, как в дверь деликатно постучали. С той стороны стоял сам Рафик Давидович. Ника как-то сразу это поняла.
– Доброй ночи, юная леди! А вот и ваш ужин!
– Спасибо, Рафик Давидович. Вы не могли бы поставить его на столик? – Сказать по правде, Ника не была уверена, что в ее комнате есть столик, но не шарить же слепо в темноте в поисках подноса с едой.
– Разумеется! – Он прошел мимо Ники. Вкусно пахнущий и грузный, судя по шагам и одышке, мужчина, а потом запахло еще вкуснее и что-то деликатно звякнуло. Повар сервировал для нее стол. – Все готово, юная леди!
– Ника. Меня зовут Ника. Спасибо!
– Приятного аппетита, Ника! Если потребуется, звоните в любое время дня и ночи. Рафик Давидович всегда на связи.
Вот и еще один мужчина в списке ее контактов, который всегда на связи. Еще один хороший человек? Или рано делать выводы?
А ужин и в самом деле оказался очень вкусным. И ужин, и пирожное – комплимент от шеф-повара. И шоколадные конфеты, которые она нашла у изголовья кровати. Конечно, плохо есть на ночь, мама бы не одобрила, но мама сейчас далеко. Все они далеко, и можно побыть наедине с самой собой, подумать.
Перемещаться по комнате с Ариадной было легко, почти так же легко, как по бабушкиному дому. Вот только яблоками тут не пахло. Зато пахло какими-то экзотическими цветами. Запах этот доносился из-за приоткрытой балконной двери. И шум моря тоже доносился. Самый обычный шум, без шепота. Но Ника ведь помнила. Или это нервы сыграли с ней такую злую шутку? Нервы, усталость и пережитый стресс.
А может, это отдаленные последствия черепно-мозговой травмы? Врачи предупреждали бабушку, что у Ники могут случаться приступы по типу эпилептических. Ника тогда специально уточнила, чтобы знать наверняка, что ее ждет. Приступы были разные, с судорогами и без. В воде у нее, похоже, приключился второй вариант. Просто кратковременная потеря ориентации и, кажется, памяти. Тревожный признак. Чего уж там. Но тем больше в ней должно быть заинтересованности в том, чтобы доказать свое родство с Агатой Адамиди. Если врачи Агаты сумеют вылечить слепоту, то справиться с какой-то там эпилепсией для них будет раз плюнуть.
Вот с такими оптимистичными, но все равно кажущимися чудовищно нереальными мыслями она и заснула. А проснулась от шелеста волн и света.
…Солнце просвечивало даже сквозь крепко сомкнутые веки, прогоняя сон. Она открыла глаза и огляделась по сторонам. Картинка была привычная: рыбацкая хижина, развешанные на просушку сети, вытянутая на берег, перевернутая кверху дном отцовская лодка.
Отец заболел. Третий день он не выходил в море. Третий день к нему приходила старуха, что жила на Костяном мысе и славилась жадностью и дурным нравом. Люди в деревне шептались, что она умеет разговаривать с морем и ветром, что слушаются ее животные и птицы и что прошлогодняя буря, унесшая жизни сразу десятерых рыбаков, – это ее рук дело. Или не рук, а злых сил. Злых глаз… Глаза у старухи и вправду были страшные, они меняли свой цвет от белого, как раскаленное солнце, до темно-серого, почти черного, как морские глубины. В такие глаза лучше не смотреть, и дорогу старухе не заступать.
Никс бы и не заступила, собрала бы последние деньги, заплатила бы лекарю. А может, получилось бы взять лекарство в долг, а долг потом отработать, помочь вечно беременной жене лекаря по хозяйству или с ребятишками. Но старуха пришла сама…
Страшная, завернутая в грязные лохмотья и куски полуистлевшей сети, похожая на старую паучиху, выбравшуюся на охоту. Первой жертвой стала Никс. Замерла под пристальным взглядом прозрачных глаз, не в силах сдвинуться с места, промерзая от макушки до пят, каменея, умирая… А ей ведь никак нельзя умирать! И бояться нужно не за себя, а за отца, который всю ночь прометался в беспамятстве.
Дернуть плечом, просунуть пальцы в невидимую паутину, потянуть в разные стороны, одну за другой разрывая туго натянутые нити. Ей нельзя умирать!
– Ишь ты! – Старуха больше не раскидывала ловчие сети. Сейчас она обходила ее по кругу, разглядывала внимательно и, кажется, удивленно узловатыми пальцами перебирала низку из морских ракушек. И ракушки сухо пощелкивали в ее руках, ну точно кости. А Костяной мыс, говорят, оттого так и называется, что засыпан человеческими костями… – Сильная. – Старуха приблизилась. Кажется, только стояла на безопасном расстоянии, и вот уже крепко, до боли, сжимает когтями подбородок. – Сильная и глупая.
– Что вам нужно? – Не надо спрашивать. Вообще не надо заговаривать с морской ведьмой. Лучше сразу к лекарю…
– Лекарь не поможет. – Старуха хихикнула, принюхалась, снова защелкала ракушками. – Я помогу. – И за косу подергала с такой силой, что слезы из глаз. – Плачь. А хочешь, злись. Мне посмотреть нужно, удостовериться… Ну-ка, на меня смотри! В глаза мои смотри, дитя!
Посмотрела, словно в омут провалилась. А когда вынырнула обратно, ведьма уже сидела на валуне, в каменной ступке толкла какие-то коренья.
– Отцу заваришь, как очнется. Поить будешь часто, если придется, то и силой. Продержится еще ночь, значит, жить будет.
– Спасибо. – Только и смогла сказать. Не было сил, словно сквозь песок просочились.
– Не благодари. Я свое взяла. Ты молодая и крепкая. С тебя не убудет, а мне пригодится, – сказала и заклекотала, как чайка. Закашлялась? Или это смех такой? – Как выздоровеет отец, ко мне придешь на Костяной мыс.
– Зачем? – Страшно. И холодно. И упасть хочется прямо на песок.
– Учить тебя стану. Ее дочек кто-то должен научить, чтобы бед не наделали. А ты сильная. От тебя великая беда может быть, дитя.
– Чьих дочек? – А ведь и упала. На песке хорошо, уже не так холодно, только немного колко. Наверное, от ракушек, что старуха обронила.
– В тебе ее кровь течет. Приходи на Костяной мыс, расскажу… – А песок уже завивается волчком прямо перед лицом, застит глаза, мешает смотреть. Всего один только раз моргнула, а старуха исчезла. Словно ее и не было…