Лабиринт Минотавра (сборник)

Они поглядели друг на друга долгим, исполненным значения взглядом. Клеопатра подумала, как сильно этот человек, с его странной одеждой, аккуратно подстриженной небольшой бородкой и сверкающими глазами, напоминает ей некоторых римских политиков. Больше всего он походил на Кассия, но казался умнее.

Макиавелли тоже изучал Клеопатру, и то, что он видел, ему нравилось. Царица не была красавицей – лицо слишком удлиненное, нос чересчур великоват, губы излишне тонки. Афродитой ее никто не назовет. Но в ней чувствовалось нечто такое, чего были лишены самые прекрасные женщины, которых он знал: сильный ум и магнетическая привлекательность. Тело, просвечивающее сквозь шелковую голубую накидку, выглядело маленьким, гибким, полным жизни, женственным, волнующим. Лицо излучало энергию.

Вопрос – что означало ее появление здесь, среди двойников? С какой стати инженеры оживили ее? Надо срочно обсудить эту проблему с Цицероном.

Когда Макиавелли прибыл, уже наступил полдень, и Цицерон прогуливался в саду. Это был прекрасный сад, где цвело и благоухало все, что только может произрастать в Италии. Здесь даже имелся небольшой водопад. За садом находилась вилла Цицерона, прекрасная имитация настоящей римской виллы. Здесь Цицерон проводил много времени, здесь же он делал заметки единственной в своем роде, не поддающейся расшифровке скорописью.

– Приветствую вас, Цицерон, – сказал Макиавелли.

– Очень кстати, что вы появились, Никколо, – ответил Цицерон. – Присядьте, выпейте бокал фалернского.

Макиавелли сел и принял протянутый бокал. Ему нравилось бывать здесь. И не только потому, что его привлекало само это место и спокойствие, всегда царившее на вилле; ему доставляло большое удовольствие беседовать с Цицероном. Оба они были политиками, оба обладали классическим складом ума, несмотря на то, что жили в эпохах, отстоящих друг от друга на полторы тысячи лет. У Макиавелли было гораздо больше общего с Цицероном, чем с королевой Викторией или Фридрихом Великим, хотя хронологически они были ближе ему.

– У меня интересные новости, – сказал Макиавелли.

– Прекрасно. У меня тоже. Но давайте поговорим за обедом. Публий, мой повар, не любит ждать.

Во время обеда по настоянию Макиавелли Цицерон рассказал о новом городе, который он посетил вместе с Бакуниным. Макиавелли проявил вежливое удивление, но не более того. Ел Цицерон мало и за обедом выпил всего два бокала вина. Он с нетерпением дожидался сведений Макиавелли, однако разговор как-то незаметно ушел в сторону, коснувшись того, как много для них значат физические условия. О двойниках нельзя было сказать, что они обладают сенсорным аппаратом в обычном смысле этого слова. Теоретически двойники не должны были ощущать вкус, запах и прочее. Фактически же дело обстояло иначе, и это ставило в тупик ученых, их хозяев.

– Как может информация чувствовать? – удивлялись они.

Даже мудрый Цицерон не знал ответа. Возможно, это был просто самообман, порождаемый восстановленным разумом. Возможно, для того чтобы мыслить, людям необходимо ощущать свои физические связи с окружающим миром, и, поскольку таковые на самом деле отсутствовали, они непроизвольно симулировали их. В соответствии с этим предположением виртуальные двойники некогда живых людей теперь сами продуцировали виртуальные чувства. Умники-ученые считали также, что у двойников не может быть никакого секса. И снова они ошибались: сексуальные связи – или что-то очень на них похожее – возникали в Мире Двойников на всем протяжении его существования.

– Вы обсуждали эту проблему с Джоном Сикисом? – спросил Макиавелли, имея в виду нового главу компании, сконструировавшей Мир Двойников.

– Я сказал ему, что не знаю ответа на эти вопросы, – объяснил Цицерон. – «Вы эксперты в этом деле, не мы. Мы – просто объекты ваших экспериментов. Подопытные кролики, так, кажется, говорят». Вот что я ему сказал.

– И что он ответил?

– Имел наглость спросить меня, какого рода сексуальные связи больше всего нравятся двойникам.

– И что вы сказали ему?

– Что это в высшей степени личный вопрос. Но он все равно не унялся. Спросил, действительно ли я получаю удовольствие. А разве кто-то стал бы этим заниматься, если бы дело обстояло иначе, ответил я ему.

– Но ведь это непохоже на настоящую сексуальную связь?

– Прошло больше двух тысяч лет с тех пор, как у меня была настоящая связь, – напомнил Цицерон. – Мои воспоминания об этом божественном наслаждении в значительной степени потускнели. Но то, что доступно нам здесь, тоже неплохо.

– Один из поэтов спустя тысячу лет после вас написал такие слова: «Могила, конечно, прекрасное и уединенное место, но никому не приходит в голову здесь целоваться». [88]

– Ну, мы можем своими глазами убедиться, что он ошибался, – возразил Цицерон. – Если это могила, то ни о какой уединенности и речи быть не может. Люди, такие же, как вы сами, могут вторгнуться к вам, когда им вздумается. Что же касается поцелуев… Ах, я все еще не утратил надежды, что Сикис возродит к жизни мою жену. – Он вздохнул. – Но скажите, Никколо, зачем вы хотели видеть меня? Какие у вас новости?

88

Эндрю Марвелл (1621–1678), английский поэт.

– Туллий, среди нас появилось новое лицо.

– Кто, скажите, умоляю вас?

– Полагаю, ваша знакомая. Некая Клеопатра, возлюбленная сначала Цезаря, а потом Марка Антония.

– Это интересно, – сказал Цицерон.

– Еще бы! В особенности в свете беседы, которую я не так давно имел с новым владельцем Мира Двойников, мистером Джоном Сикисом. Я так и думал, что вы заинтересуетесь.

– Продолжайте, прошу вас, – произнес Цицерон.

На самом деле беседа Макиавелли с Джоном Сикисом, главой компании, происходила довольно давно, на начальной стадии существования Мира Двойников, еще до того, как его виртуальная среда стала такой сложной и разнообразной. Потребовалось немало времени, чтобы усовершенствовать ее. Первое, на чем люди сосредоточили свои усилия, были сами двойники. Вот почему в то время существовал только эскизный вариант некоторого рода подмостков, а на них – всего лишь намек на кресло, стену и окно. За окном же не было ничего, ничего, что позволяло бы хоть что-то разглядеть внутри самой машины, того самого компьютера, с помощью которого было создано все это.

В тот день Сикис задавал прелюбопытные вопросы – по мнению Макиавелли, вследствие их предыдущих встреч. Сикис, по-видимому, начал задумываться о жизни и смерти, пытался заглянуть вперед, далеко вперед – такое воздействие оказывало общение с двойниками давно умерших людей.

Сикис поинтересовался, какая женщина самая желанная с точки зрения того, чтобы провести с ней бессмертную жизнь.

– Никакая, – ответил Макиавелли. – Я не представляю себе женщины, с которой захотел бы провести целую вечность.

– Давайте поставим вопрос иначе. С кем вы предпочли бы провести первую часть своей бессмертной жизни?

– На свете жило множество прекрасных женщин, – сказал Макиавелли. – Мария-Антуанетта, к примеру, всегда принадлежала к числу моих любимиц. Или Лукреция Борджиа… Весьма своеобразная была леди. Гипатия, знаменитая куртизанка Перикла, как мне кажется, могла бы украсить жизнь любого мужчины. Но среди всех них существует одна и только одна, которую я бы предпочел, имей я такую возможность.