Лабиринт памяти

Нет! Нет, Гермиона, не надо! Мать твою, остановись! Просто не уходи, пожалуйста.

— Эл, ­— произнёс он напряжённо, переводя полный паники взгляд с неё на Грейнджер и обратно.

— Осталось так мало вальсов, а ведь это один из моих любимых танцев… ­­— словно силясь заглушить его слова, громко сказала та.

— Эл…

— Дядя говорил, что в конце вечера будут одни фокстроты, но это же так скучно!

— Элиса, стой!

Драко почти прокричал это, когда увидел: Грейнджер побежала из зала прочь. И он уже был готов рвануть за ней, схватить за плечи, развернуть к себе и, наплевав на всех, прижать так сильно, шепча, уговаривая, обещая, что она бы наверняка поняла, не смогла бы не понять, как сильно он в ней нуждался.

Только в ней.

Ни в ком больше.

Но он этого не сделал. Потому что единственное, что его могло сдержать в этот момент, единственное, что не давало чувствам окончательно поработить разум, было здесь.

Мерзкое, липкое, тошнотворное.

Чувство вины перед той, которую он когда-то… любил? Любил ли?

И Элиса обернулась.

Драко с каким-то болезненным удовлетворением наблюдал, как её лицо наконец показывает то, что она так старательно пыталась скрыть.

То, что не скрывала Грейнджер.

То, что чувствовал он сам.

Боль.

Концентрат из боли прямо в центре груди. Наверняка он заслужил это, но она — точно нет.

— Нам нужно выйти, — уже гораздо тише сказал Драко, но Элиса упрямо сжала губы, гордо вскинув голову.

— Нет, — нахмурившись, ответила она дрожащим голосом, а потом фальшиво улыбнулась. — Я только пришла и хотела бы потанцевать со своим парнем, если он всё ещё таковым является, конечно.

Да, в этом была вся Эл: бороться до последнего, устроить мини-спектакль и при этом не забыть уколоть словами. Обычно ей это удавалось, но не сегодня. Её глаза блестели от слёз, горели отчаянием, а она изо всех сил держалась за последнюю возможность сделать вид, что всё как прежде. И от этого Драко было во сто крат хуже, ведь он знал: Эл никогда не позволяла себе быть слабой, но сейчас была. И Драко ненавидел себя, потому что почти жалел её, зная, насколько она не выносит жалость: это чувство говорило о её уязвимости, которую она годами прятала, училась жить без неё. Эл заставляла других поверить, что может всё, что её не сломить ничем, и те, «другие», верили. Все, кроме него.

Но теперь её старания разъела отчаянная боль, которую она никак не могла скрыть. А Драко даже и не пытался это сделать.

— Элиса, прошу тебя, — почти с мольбой произнёс он, посмотрев на неё, и она наконец сдалась. Всхлипнув, Эл резко выдернула ладонь из его руки и, в последний раз бросив на него взгляд, полный горечи, быстро зашагала к выходу, бесцеремонно расталкивая встречавшихся на её пути волшебников. Драко шёл следом, пытаясь поскорее исчезнуть из этого жуткого, смердящего разочарованием места, которое своей издевательской весёлостью только ещё сильнее напоминало, что он в полном дерьме.

Эл почти перешла на бег, и он старался не потерять её из вида, хотя сам в тот миг думал лишь о Грейнджер. Должно быть, он погряз во всём этом гораздо глубже, чем предполагал, раз мог в такой момент беспокоиться о ней.

Драко было почти смешно: волнение за Гермиону в момент, когда ему через какие-то мгновения предстоит объясниться с Элисой, казалось чем-то вопиюще неправильным, чем-то абсурдным. Тем не менее Драко не мог ничего с собой поделать. Просто это нежное лицо с карими глазами, распахнутыми в ужасе, раскрытыми от ощущения предательства и мнимого понимания, так крепко отпечаталось в памяти, что его было невозможно забыть.

Грейнджер, дай мне время, прошу.

Они миновали аллею, украшенную сотнями магнолий, прошли мимо местных метрдотелей, но стоило им только завернуть за угол - Эл резко остановилась. Драко мог ожидать чего угодно, но не того, что она сделала в следующую секунду: повернулась к нему и, прижавшись щекой к его груди, притянула к себе.

— Прости, я не должна была уезжать. Miocaro, это я во всём виновата, ведь если бы я не уехала - всё было бы… — она осторожно подняла на него полный надежды взгляд. — Драко, давай обо всём забудем. Мы все делаем ошибки, и если тебя мучает чувство вины за какие-то поступки - пожалуйста, знай: я тебя уже простила, так прости и ты меня за всё! Я бываю такой дурой! Просто я хочу быть рядом с тобой, нам же было так хорошо вдвоём, правда? Я люблю тебя, слышишь? Люблю!

Эти слова сразили его наповал, потому что он видел: Элиса в отчаянии. Её последняя попытка удержать его в случае неудачи могла обернуться чем угодно, и Драко понимал: при любом раскладе станет только больнее.

Он чувствовал себя мудаком, омерзительным моральным уродом, но у него уже не было выбора. Давно не было, хоть он и осознал это лишь сейчас, когда смотрел в красивое, утончённое лицо Элисы, а думал о другой. О той, рядом с которой ему сейчас по-настоящему хотелось оказаться.

И Драко принял решение.

— Эл, прости меня, прошу, но я не могу быть с тобой.

Эти слова, словно долго ждавшие свободу птицы, так легко выпорхнули из его рта, что он ужаснулся.

А Элиса, не веря своим ушам, изумлённо уставилась на него, медленно качая головой. Но вскоре её взгляд вновь затопило болезненное понимание - она разжала руки и сделала, пошатнувшись, шаг назад.

— Нет, Драко, нет… — очень тихо, так, что он едва услышал, начала говорить она.

— Прости.

И вмиг в её глазах вспыхнула злость.

— Значит, это правда! Дядя говорил: мне не стоит возвращаться, потому что ты не для меня. Наверняка он имел в виду, что это я недостаточно хороша для тебя! Признайся, Драко, ты ведь никогда меня не любил, верно?

— Эл, пожалуйста, позволь мне сказать…

— Не стоит, не говори, что тебе жаль. Я сама во всём виновата. Я же всегда знала: ты меня не любишь! Ты никогда не принадлежал мне, Драко, но я всегда была твоей! Только твоей, слышишь?! — она почти перешла на крик, изо всех сил сдерживая слёзы. — И, конечно, какой я была дурой! Ведь я догадывалась, что ты любишь её.

От последних слов Эл Драко застыл на месте.

Что?

Он хотел так много сказать, но просто потерял дар речи. Элиса заметила это и с мрачным торжеством произнесла:

— О да, думаешь, я не обращала внимания, как ты смотришь на неё? Думаешь, я не видела: ко мне ты не испытываешь и доли того, что чувствуешь к ней?!

— Нет, Эл, всё не… — пытаясь прийти в себя, начал он и внезапно осознал, что ещё не готов говорить об этом. О том, что могло оказаться катастрофической правдой.

Нет, ещё не время. Пожалуйста, не надо.

Но Элиса горько рассмеялась, запрокинув голову, а затем подняла на него полный боли взгляд.

Где-то недалеко волны яростно ударились о скалы.

— Всё так, Драко, — констатировала она с горечью. — Дядя намекал мне, просил подумать, а я рвалась к тебе. Надеялась, он врёт, но он был прав: по-настоящему ты любил лишь однажды. И той, кого ты любил, к сожалению, была не я.

Ему нужно было опровергнуть это, сказать что-то, хоть немного уменьшающее боль, которая душила их двоих, но он не мог ничего сделать. Он просто стал окончательно недееспособным от осознания слов Элисы.